— Не приближайся ко мне!
— Значит, действительно не спишь, — голос Джеральда звучал по-прежнему спокойно.
Он поднялся, неторопливо, но неизбежно приближаясь, будто вовсе не замечая оружия в его руке.
— Почему ты не пришёл?
— Потому что не хочу! Потому что пошёл ты к чёрту! — отступать было некуда, только к стене, к окну, защищаясь этим ножом, в миг показавшимся таким наивным детским порывом. Путь к выходу преграждал Шервуд, и в темноте, нарушаемой лишь светом уличного фонаря, его лицо казалось ещё более пугающим.
— Я бил тебя?
— Бил.
— Значит, было за что, — Шервуд сделал ещё шаг, приближаясь, и Кэссиди упёрся спиной в стену, бросив на него злобный взгляд.
А он — только вперед, заставляя вжиматься в угол сильнее. Выхода нет, разве что поблескивающее в свете фонарей лезвие было направлено на супруга. Он подходил еще и еще, пока острие не уперлось в грудь.
— Я ударю, я не побоюсь… отойди!
Шервуд усмехнулся, не говоря ни слова, взяв лезвие рукой, не сильно, но сжимая. Кэссиди не сдержал мелкого озноба от отчетливого ощущения, как это больно. А еще — насколько это его не останавливает.
— Бей, режь, царапай, плачь — что ты там еще собрался делать?
Он не остановится, не боится боли, не воспринимает его всерьез. И сейчас впору бы показать, что это не так, сделать ему больно, заставить корчиться тут, на полу, но, вместо этого, Кэссиди ощутил ступор, невозможность даже пошевелиться. А Шервуд почувствовал это, уловил момент, и, перехватив запястье резким движением, дернул на себя спиной, сжимая за шею.
— Я не твоя вещь! Я не… отпусти! — он вскрикнул, будто бы включившись в этот самый момент и вырываясь изо всех сил, когда Джеральд стиснул его запястье сильнее, настолько, что, казалось, хрустнула кость.
— Брось этот чертов нож. Или я сломаю тебе руку. И мне ничего за это не будет. Как и всегда, — вкрадчивый, убийственно спокойный голос прямо на ухо, но Кэссиди, зажмурившись, кусая губы до крови, сжимал пальцы сильнее. Еще несколько мгновений, а затем боль стала совсем невыносимой, и пальцы разжались, не слушаясь. Нож полетел на пол, глухо ударяясь о паркет.
— Ты моя вещь — законно. И моё персональное наказание, — Джеральд резко развернул его к себе, вжимая в стену и обхватывая острый подбородок пальцами, чтобы заглянуть в испуганные светлые глаза. Казалось, слишком долго, слишком пристально, проникая под кожу, как стальными иглами, в холодном свете уличного фонаря.
Кэссиди пытался оттолкнуть его, упираясь в грудь, но это слишком слабо, слишком испуганно, слишком безнадежно. Шервуд не отводил глаз, и при этом казался… заворожённым? От этого взгляда жутко.
Джеральд не присваивал, не оценивал, он наслаждался осознанием, что Кэссиди уже принадлежит ему, целиком и полностью. От этой мысли нахлынула паника, и он забился в удерживающих руках сильнее, пытаясь схватить еще что-нибудь с ближайшей полки, чтобы ударить. Чем сильнее — тем лучше, как в самую первую ночь. Та обернулась кошмаром, а эта?
— Убери от меня руки! Ненавижу тебя, грёбаная тварь! Ненавижу! Лучше бы ты сдох в той аварии! Почему?! Почему ты всё ещё жив?! — бить его изо всех сил, бить так, чтобы хоть немного, но этому ублюдку всё же стало бы больно — Кэссиди пытался.
До тех самых пор, пока Шервуд не перехватил оба его запястья, сжимая до короткого вскрика, впечатывая в стену.
— Прекрати истерику, Кэссиди. Я пришёл, потому что хочу пригласить тебя поехать со мной на завтрашний приём в Старом городе.
— Приём?.. — голос оказался упавшим, будто сдавшимся. Он ожидал чего угодно, грубого, жестокого, предвещающего еще какой-нибудь месяц взаперти, как это умел Джеральд, а сейчас звучало — будто издевательство. Облегчение с подвохом.
— Будь к этому готов. А теперь спи. — Шервуд медленно разжал руки, отпуская запястья супруга, и, задержав взгляд на бледном испуганном лице ещё на пару мгновений, ушёл, не обращая внимания на то, как Кэссиди обессилено сполз на пол по стене.
========== 22. Это уже знакомо ==========
Комментарий к 22. Это уже знакомо
Знаю, обновления не было очень давно. И мне очень стыдно. Но все же - оно.
Это предпоследняя глава. Спасибо всем, кто был со мной в начале. И, особенно, тем, кто ждал так долго!
Приемы в Верхнем Городе — напыщенны и лживы, это известно каждому, кто был на них хоть раз. Миллион улыбок и каждая фальшивая, зато всё вокруг ослепительно роскошно и красиво.
Кэссиди с детства тошнило от этого гнилого блеска, потому он снова и снова сбегал в другой мир. Им стал Нижний Город, пусть там жизнь далека от идеала, но честности, пусть и грубой, больше. Но больше бежать некуда, пути к бегству отрезаны.
Потерявший память Шервуд ничем не отличается от своей более здоровой версии — Кэссиди не сомневался. Он не сможет сделать ни шага в сторону, чтобы супруг не узнал. Джеральд всегда будет на шаг впереди. Только вот в голове с того самого момента неустанно звучали слова Тейлора. Как же там было? При попытке вспомнить ночь болезненно сводило виски, и всё возвращалось к словам Ричарда: «Выбирай: он сделает больно заново, дай понять, что не подчинишься. Или он погубит тебя — или ты его…»
Эти слова прокручивались, как на автоповторе, то рассеиваясь, то становясь очень громкими. Кэссиди взглянул на свое отражение в зеркале. Нет, ему всё ещё шестнадцать, светлые волосы, бирюзовые глаза, чуть заостренные черты лица — вроде бы все, как прежде. Только теперь стать прежним он уже не может. Как будто от прежнего Кэссиди его отделяет целая жизнь. Даже строгий черный костюм, идеально по фигуре отчетливо говорил об этом. Шервуд добился своего, выдрал какую-то часть самого себя. И, пожалуй, за одно это его стоит ненавидеть.
— Ты готов? — супруг оказался за спиной незаметно, черной тенью в зеркале.
— Да. — сдержав дрожь, прошедшуюся ко всему телу, не оборачиваясь, отозвался Кэссиди.
После ночной демонстрации силы и собственничества всё в жестах и словах Шервуда звучало с угрозой, каждый его жест или взгляд в свою сторону. Слова Тейлора о том, что Кэссиди не должен поддаваться, что должен защитить себя, иначе этот человек окончательно вывернет наизнанку душу, а, заодно, и тело, не шли из головы все то время, что в темном салоне дорогой машины царила тишина. В ней Кэссиди отчетливо ощущал взгляд Шервуда. Взгляд, скользящий по его уткнувшемуся в окно лицу, по плечам, рукам, коленям.
«Не смотри на меня! Отвернись! Мне нечем дышать рядом с тобой!»
— Приехали, — сухо сообщил Шервуд, и ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. — Возьми меня под руку.
Так положено. По правилам этого их идиотского этикета. Только вот касаться его даже через ткань одежды было пыткой. Обязательной и неизбежной пыткой.
Прием проходил в здании городской Ратуши, подсвеченной мистически переливающимися огнями, а в главном зале повсюду множество свечей, их было видно, даже пока они поднимались по широкой лестнице к приглашающе распахнутым массивным дверям.
Вокруг множество гостей, чопорных, идеально одетых и держащих одинаковую осанку, как будто в спину вбили доску. Большинство альф сопровождали омеги, моложе их. Правда, в чьем-то случае, это сыновья. Те, кто еще не достиг страшных шестнадцати лет, или те, кто вытянул редкий счастливый билет: быть любимым ребенком для своих родителей, даже если не родился альфой.
— О, мистер Шервуд! Какой сюрприз!
Поблескивая тяжелым колье и перстнями с драгоценными камнями, рядом нарисовался Натаниэль. За его облаченной в лоснящийся фиолетовый мех спиной стоял Спенсер Чамберс. И, хотя времени прошло совсем немного, Кэссиди отметил, что на лице родителя залегли тени, а так же проступили новые морщины.
— Здравствуй, отец, — это сорвалось само, и неважно, что приветствие обращалось ни к нему, что рядом стояли отчим и супруг.
Натаниэль перевел взгляд с Шервуда на пасынка, легко подцепив длинными бокал красного вина с подноса проходившего мимо официанта. Оценивающий цепкий взгляд, от которого как вляпался в нечто липкое и зловонное, а отец подчеркнуто медленно повернул голову в его сторону после того, как они с Джеральдом пожали друг другу руки.
