– Ба! Смотри-ка, в школу еще не ходил, а как пишет, шельмец! – удовлетворенно произнес полковник и обратился к Андрею: – Значит, все сам?

– Не только сам, учитель помогал, – смущенно ответил Андрей на вопрос, исподлобья взглянув на учителя, стараясь заметить по его лицу, правильно сделал или нет, не будет ли нагоняя учителю.

Но учитель был спокоен, он уже понял, что полковнику Андрей понравился – и за познания, и за степенность, и за выдержку при ответах.

Не всякому ребенку выпадало в те времена мечтать об учебе. Андрей Пастухов же мечтал. Так он и был принят в заводское училище. Несмотря на то что от работы по дому Андрея не освобождали, он успешно справлялся с учебой и заметно опережал своих одноклассников в усвоении программы.

Учителя поощряли любознательность мальчика и старались давать ему дополнительные задания, направляя его усердие так, чтобы развить у него естественные наклонности, открыть широту познания хотя бы в том узком круге вопросов, которые предусматривались программой училища. Даже старый священник и тот позволял себе иногда снисходительно относиться к вопросам отрока Пастухова: умные вопросы задавал пострел, но без ехидства.

Научившись хорошо читать, Андрей пристрастился к чтению. Ему было мало тех книжек, что имелись в училищной библиотеке, и он читал все, что можно было найти у соседей, дома у учителя. Андрей охотно помогал товарищам в учебе, и те всегда обращались к нему, ведь он никогда не отказывал в этом, всегда рассказывал что-нибудь интересное, вычитанное им из книг.

– Андрей! Ты что читаешь? – спрашивает Надя брата, прятавшегося в листве дальнего угла сада, когда бывает свободная минутка.

– Знаешь, сестренка, – как-то быстро и без тени недовольства отозвался Андрей, – снова «Мцыри» Лермонтова, уж очень мне эта поэма нравится. Хочешь, расскажу тебе о ней?

– Ладно, – улыбнувшись, сказала Надя, – потом расскажешь, сейчас мне некогда. А ты о Кавказе можешь без конца рассказывать.

Андрей с упоением читал Пушкина, а особенно любил Лермонтова. Если были слушатели, старался декламировать так, чтобы передать всю прелесть кавказской поэзии любимого поэта.

Когда начальник конезавода интересовался, как идет учеба в училище, то ему называли наиболее успевающих учеников, так было установлено им самим. После каждого учебного года полковник выбирал наиболее способных из них для использования в своем хозяйстве.

Вот позади три года учебы в училище. Андрею вручают похвальный лист. Начальник канцелярии конезавода, подозвав его к себе, сказал, чтобы завтра же с утра он явился в канцелярию на службу: так распорядился полковник.

Не дождавшись конца торжественного вечера, Андрей на радостях помчался домой.

– Ну, Надюша, – раскрасневшийся от чувств, его охвативших, с листом в руке, кричит он с порога хаты, – поздравляю тебя и всех наших!

– С чем это ты нас поздравляешь? Уж не с окончанием ли училища? – подняла голову от шитья Надя.

– Точно, с этим, – подтверждает он, подбегая к сестре и целуя ее в обе щеки.

– Так кончали школу не мы, а ты, не так ли?

– Вместе кончали. Если бы не вы все, как бы я мог учиться? Вот мама порадовалась бы с нами вместе, – сразу же сникнув, растягивая слова, произнес Андрей.

– Что поделаешь, брат?! Знать, судьба такая ей и нам всем выпала, – смахнув со щеки непрошенную слезу, тихо проговорила Надя, вставая со стула и прижимая к себе Андрея, ставшего как-то сразу большим, возмужавшим, чего за повседневными заботами как-то и не замечала.

– Теперь ты самый грамотный у нас, и мы рады за тебя, а грамотному дел много найдется. А что это за лист у тебя в руке?

Только теперь Андрей вспомнил о награде, которую держал в руке и не успел показать сестренке.

– Это похвальный лист, за учебу дали, – сказал Андрей, протягивая его Наде.

Надя долго рассматривала большой лист бумаги, на котором среди разных завитушек, изображений развернутых книг было что-то крупно написано золотистыми буквами, а помельче – черными, и стояла большая круглая печать. Такого она еще не видела, и вот эту бумагу, такую красивую, дали ее брату.

– Да! Забыл тебе сказать, что меня вызывают в канцелярию. Будто бы мне там дадут работу.

– Вот ты и совсем теперь взрослым становишься, сам себе на жизнь зарабатывать будешь, – проговорила Надя, притянув брата к себе и поцеловав его.

– Я и вам помогать буду, теперь нам всем легче будет, – с гордостью в голосе, выпрямляясь, ответил Андрей.

Рабочий день на конном заводе начинался рано. К открытию канцелярии Андрей стоял у дверей и на вопросы канцеляристов, что ему здесь нужно, отвечал, что вызвали, но не говорил зачем.

– Пришел? – как-то неприветливо спросил Андрея начальник канцелярии. Он вошел, когда уже все канцеляристы сидели на своих местах, уткнувшись в бумаги, но изредка бросали взгляды на начальника и Андрея: не зря же начальник ждал прихода его, по первому вопросу было ясно. Больше всего канцеляристы боятся соперников по своей службе: упаси Бог, если попадется какой удачливый, и тогда не миновать кому-нибудь из них засидеться в помощниках до конца дней своих.

– Как вы велели, – подтвердил Андрей, старавшийся подавить смущение, которое не покидало его со вчерашнего дня. В его душе смешивались чувства радости и робости перед предстоящими переменами в его жизни.

– Вот, господа, ваш новый коллега, гос… – начал с некоторой церемонностью офицер, но замялся и притворно кашлянул, как будто на полуслове у него запершило в горле. На самом же деле при проведении привычного ритуала возникло непредвиденное сомнение, следует ли величать этого мальчугана господином, представляя его по большей части в годах и имеющим положение канцеляристам, и притворившись, что кашлянул, он продолжал: – … Пастухов. – А дальше шло обычное: – Прошу любить и жаловать, – хотя и не очень официальное, но в данном случае подходящее, чтобы новичка не обидеть и не дать намека на какое-либо снисхождение к нему.

Кто с усмешкой, кто равнодушно, присутствовавшие коротко кивнули головами в сторону Андрея и, подчеркивая свою занятость, сразу же уткнулись в бумаги.

– Вот твое место, – указав пальцем на свободный столик, стоящий в самом отдаленном и темном углу обширного помещения канцелярии, сказал начальник и обернулся к седому, с раздвоенной бородой унтер-офицеру, вскочившему со стула: – А ты поручи Пастухову переписать несколько бумаг, и потом явитесь оба ко мне.

Затем, повернувшись, походкой щеголя направился к двери, что вела в небольшую боковушку, служившую ему кабинетом.

Андрей не чувствовал робости, приступая к работе. Юноша любил письмо в школе, выработал четкий каллиграфический почерк, за который хвалили, он писал грамотно и потому писарской работы не страшился. Переписав несколько документов в свой первый день работы, он отметил про себя, что со стороны старших и опытных коллег не было ни насмешек, ни удивления на лицах, когда они как бы случайно проходили мимо его столика и оценивающим взглядом окидывали исписанные им листы.

По любому неясному вопросу Андрей просто, но с уважением обращался к рядом сидящим писарям, а не к начальству, как это иногда делают некоторые люди, старающиеся быть на виду у начальства по поводу и без него. Это вызывало доверие к нему со стороны старших товарищей по службе.

Андрей не гнушался никакой черновой переписки бумаг, пусть и самых пустяковых, без обиды выполнял уборку помещения, успевал то и другое делать своевременно.

Скоро все в канцелярии стали относиться к Андрею по-товарищески и заботливо, зная, что он сирота, но не были навязчивы в этом. Начальник, слывший чопорным и придирчивым, не пытался выискивать огрехи в его работе и при докладах полковнику Леонову о состоянии дел в канцелярии нередко выделял положительные качества нового писаря.

Среди писарей были старые служаки, за плечами которых были многие годы воинской службы, и их рассказы о былых походах были особенно желанны для Андрея.