Андрей понял, что сей человек здесь в «своих» значится.

– Володька! Так это ты, нехристь, так обезобразился, – немало удивившись, взволнованно сказал Андрей, обхватив того за плечи.

– Не говори, друг, маскируюсь. Времена, сам знаешь, какие, – понизив голос и отводя товарища от стойки, ответил Власов. – А как ты сюда попал?

Андрей поведал Владимиру, с которым они когда-то вместе зубрили латынь перед сдачей экзаменов в 3-й прогимназии и с тех пор друг о друге ничего не слышали, о своих злоключениях с поступлением в училище. Владимир тоже не без труда поступил в университет и теперь успешно студенчествовал.

С библиотекой все было улажено, и Андрей времени не терял, лишь изредка захаживая в топографический отдел.

– Господин Пастухов, по вашему делу сделан запрос в Курляндскую съемку, потребовалась характеристика на вас, но от полковника Штрауса пока нет ответа, – получил Андрей ответ от писаря на вопрос о результатах по своему рапорту.

«Снова Штраус, никак не обойти его», – подумал Андрей, выходя из Главного штаба. Приходилось ждать.

Только в начале сентября был издан приказ, удовлетворивший его просьбу. Он был снова зачислен на воинскую службу в Корпус военных топографов с прикомандированием к учебной команде и правом сдачи вступительных экзаменов в Военно-топографическое училище.

«Родным домом стала мне учебная команда», – с усмешкой подумал Андрей, подписываясь на обороте листа с текстом прочитанного ему писарем приказа.

Идя на экзамены, Андрей не волновался, как первый раз, считая, что подготовлен к ним, но червоточина сомнений поселилась в его сознании, он готовил себя к случайностям, которые ни предусмотришь, ни обойдешь.

– Что с тобой, сынок? – с тревогой в голосе спросила матушка Кирхгоф, когда Андрей вернулся поздно вечером в один из дней после сдачи экзаменов, увидев его совсем не таким, каким он бывал обычно.

– Какой же я невезучий! – тихо проговорил Андрей, пытаясь изобразить на лице, искаженном горем, некое подобие улыбки. – Снова для меня не нашлось вакансии в училище.

– Господи Иисусе! – тихо прошептала старая женщина, закрыв лицо руками. – Чем тебя разгневали дети мои?

Но ответа не было. Она, как могла, утешала в горе ставшего ей родным Андрея, и он был ей очень благодарен. Никто, кроме родной матери, будь она жива, не мог быть так нужен ему в то время, как эта женщина, тоже мать, живущая теперь только заботами и чаяниями своего сына Мануила и… его тоже. Она не плакала, не пыталась словами уговаривать Андрея, успокаивать. Она села с ним рядом, положила свою натруженную ладонь на его руку и долго молча, через соприкосновение освобождала своим материнским теплом его объятый холодом человеческой несправедливости разум.

– Спасибо, мама, – крепко обнимая матушку Кирхгоф, сказал Андрей при прощании с ней, – вы не дали утратить мне веру в людей.

Уже много позже Андрей узнал, что из 14 кандидатов, зачисленных тогда в младший класс училища, в 1888 году было выпущено в Корпус военных топографов только 6 человек.

Оставался один, последний вариант, при использовании которого Андрей мог стать военным топографом. Он подает начальнику Корпуса военных топографов рапорт с просьбой направить его для прохождения службы в Кавказский топографический отдел, считая, что при любом исходе дела на Кавказ он попасть непременно должен. Согласно статье 13-й «Положения о Корпусе военных топографов» от 26 февраля 1877 года, Андрей имел полное основание для этого.

Статья гласила: «Производство топографов унтер-офицерского звания в классные топографы допускается не иначе, как на вакансии при условии: прослужив в нижнем звании не менее трех лет, произвести съемки – не менее 100 верст квадратных, представить аттестацию в отличном поведении и знании съемки и черчения и выдержать экзамен в одном из юнкерских училищ по программе, установленной для поступления в военную службу вольноопределяющимся 3-го разряда ‹…› а также из дисциплинарного устава, делопроизводства и счетоводства, установлении – на государственных съемках и из низшей геодезии – в мензульной, межевой и глазомерной съемке, нивелировке и изображении неровностей, местоположения. По исполнении сих условий они награждаются чинами XIV класса».

Зная также из «Положения», что и производство в классные военные топографы зависит от наличия вакансий в Корпусе, Пастухов все же надеялся на свое терпение выждать таковую, тем более что, сдав экзамены и будучи зачислен кандидатом, он мог получить к содержанию унтер-офицера еще 60 рублей в год, на которые можно будет существовать.

Каким бы его положение ни было, но оно определилось, и необходимость в новых решительных действиях потребовала от него собранности и спокойствия.

При докладе секретарь военно-топографического отдела Главного штаба обратил внимание начальника отдела на рапорт унтер-офицера Пастухова и коротко доложил об обстоятельствах дела. Генерал Э. И. Форш распорядился об удовлетворении просьбы и просил в случае необходимости напомнить ему о нем.

Лежа на жесткой полке вагона, Андрей теперь мог долгие дни и ночи обдумывать свое положение. Бездействие не угнетало его, а было необходимой передышкой в борьбе за определение своего места в жизни, от которой он, признаться, здорово устал.

Отрадно, что скоро он увидит Кавказ, но не в таком положении Андрей мечтал встречаться с ним, отчего настроение было не из лучших.

«Уснуть бы так крепко, чтобы проснуться во Владикавказе», – думал он, но сна не было, и ночами, пытаясь отдохнуть от дум, он до боли в глазах всматривался в густую осеннюю темноту ночи, пытаясь угадать проносящийся мимо пейзаж, но без какого-либо желания быть там сейчас.

Андрей немного оживился, когда прямо из ночи поезд вырвался на равнины родной Харьковщины. Ему так захотелось домой, посмотреть на родных, встретиться с друзьями детства, снова побродить по столь дорогим местам тех лет. От нахлынувших воспоминаний плотный комок подступал к горлу, слезы застилали глаза, и он не пытался их вытирать, они ему сейчас были нужны, он только прикрылся полой шинели и так долго лежал с мыслями о Деркуле, отрешившись от всего, что было вокруг него.

Ранним утром 8 октября 1881 года Андрей впервые увидел горы. За невысоким серо-коричневым увалом в сизой дымке просматривались очертания отдельных вершин. Это было Пятигорье.

Вспомнились стихи Лермонтова, захотелось посмотреть на воспетые поэтом красоты этих мест, но ни возможности, ни настроения для встречи с любимым поэтом не было, Андрей мечтал предстать перед Лермонтовым чистым до глубин своей души. Он надеялся, что такое время еще настанет.

С таким же чувством, как-то стыдливо, миновал он легендарные Владикавказ и ущелье Терека, и в скором времени колымага, на которой он ехал из Владикавказа, уже громыхала по узким улочкам старого Тифлиса.

Начальник военно-топографического отдела штаба Кавказского военного округа генерал Стебницкий соизволил лично принять вновь прибывшего унтер-офицера, он считал необходимым узнать о человеке не из бумаг, а из бесед с глазу на глаз, такой был у него принцип.

– Как добрались и как устроились? – сразу же спросил Иероним Иванович Пастухова, как только тот доложил о прибытии для прохождения службы.

До сих пор Андрею еще ни разу не приходилось вот так, лично беседовать с генералами, он считал, что они не могут снизойти до такого простого разговора с каким-то унтером. Поэтому от волнения он не сразу уловил суть вопроса Стебницкого и несколько замешкался с ответом.

– Доехал хорошо, ваше превосходительство, – наконец ответил он, несколько осмелев от того, что генерал, поняв его смущение, выждал, когда он обретет нужное спокойствие и проникнется доверием к своему новому начальнику.

– А ехали к нам в захолустье из столицы с охотой или без оной? – продолжал разговор Иероним Иванович и предложил, указав глазами на стул, стоящий у стола: – Да вы садитесь!

– Ваше превосходительство, – глядя в чуть прищуренные глаза генерала, ответил Пастухов, – не сочтите за лесть, но как только познал чтение и вычитал все возможное о Кавказе, счел необходимым здесь побывать.