– Похвально! Для первой съемки похвально, – повторил полковник, – и читается план хорошо, и значительна площадь съемки по затраченному времени. А теперь посмотрим в поле, сравним с натурой.
Участок приходился на западную окраину села, и, приметив по плану небольшую горку, полковник пожелал начать проверку с нее.
До этого проверку производил поручик и с похвалой отмечал качество съемки у Андрея, но сейчас он волновался вместе с Андреем, потому что хорошо знал требовательность полковника.
Как только Андрей установил мензулу, отнивелировал и примерно ориентировал планшет, полковник взялся сам определять положение точки стояния:
– Покажу новый способ определения положения, – пояснил он, склонившись над планшетом, – практически еще сам им не пользовался.
Дважды определил по разным ориентирам положение точки стояния и, убедившись, что погрешность незначительна, пояснил суть способа и порекомендовал им пользоваться; начал «стрелять» по контурам, совмещая скошенный край линейки кипрегеля с точкой стояния и контуром на планшете и проверяя их взаимное положение взглядом в зрительную трубу и прочерчиванием линии.
– Существенных отклонений не отмечается, – заключил полковник, – для начала неплохо, этим и ограничимся.
Из-за спины полковника поручик жестом руки с поднятым вверх большим пальцем дал понять, что все в порядке.
Возвратившись на базу, полковник «гонял» Пастухова не только по топографии, воинским уставам, но и по математике.
Поручик с удивлением пожимал плечами: «Что это с полковником? Он на сей раз, кажется, сам себя решил в требовательности перещеголять?»
Считая, что Пастухов удовлетворил его своими ответами, полковник, учинив в полевом журнале запись о произведенной проверке, отбыл.
Как позже стало известно, в результате проверок всех учащихся полковник Коверский представил начальнику военно-топографического отдела рапорт, в котором отметил недостаточную подготовку учеников по многим общеобразовательным предметам, а также в черчении и рисовании и предложил расширить программу подготовки в учебной команде. С нового учебного года в расписании занятий появились картография, география и история.
Тяжело доставались удовлетворение и благополучие в учебе. Возвращаясь с «поля», Андрей с трудом стаскивал пропитанное потом обмундирование и тяжелые сапоги и бежал обмыться в Мсту. Вода едва освежала – за долгий день, которому, казалось, не было конца, она прогревалась, распыляемая при скачке через камни порогов. Выходил из воды он пободревшим, думая: «Нет! Очень здорово, что на севере такой длинный день, а то когда бы сделать все успевали?»
Наскоро поужинав, или еще только пообедав, – трудно было сказать, что это было, хотя и вечернее время, – приходилось составлять дневник, заполнять кальку высот и контуров. Он взял себе за правило все, что снято за день на планшете, оформлять во всех других документах согласно инструкции и отклонений не допускал.
Как бы ни хотелось спать, но часок-другой иногда удавалось погулять по деревне, восхищаясь белыми ночами, напоенными запахами луговых трав, замешанными на речном тумане.
А наутро снова бесконечное выискивание рейкой положения тонкой линии, что на планшете извивается змейкой и называется горизонталью.
Самый старший из ребятишек, нанятых на работу, стоит рядом с мензулой и, как ветряк, размахивая то красным, то белым флажком, дает знать тем, что бегают с рейками, о переходе на следующий изгиб контура леса или канавки, как только Андрей командует: «Дальше!»
Когда вышли в поле первый раз, то этот старший спросил:
– Андрей! Зачем это надо тебя зонтом прикрывать, ведь дождя-то нет?
– Вот чудак, – серьезно начал пояснять Андрей, – ты видишь, как солнышко мне в глаза от белой бумаги отражается?! Ослепнуть можно.
– А! Это как зимой на снег долго не насмотришься, когда солнышко яркое, – быстро сообразил Антипка, стоящий рядом.
– Во, какой ты шустрый, – обиженно буркнул старший. – Как будто без тебя не кумекаю, что к чему.
– Все поняли, вот и хорошо, – примирительно сказал Андрей. – А теперь сигналь Ермилке!
Взмах красным флажком – и маленький человечек с длиннющей линейкой-рейкой с бело-красно-черными шашками засеменил по пыльной полевой дороге, отмечая стоянками все ее замысловатые изгибы.
Лето промелькнуло незаметно. Еще недавно, выкроив минутку, Андрей со своими помощниками лакомился ягодами в зарослях малинника или на солнечных полянках с зелено-синим ковром черничника, а теперь зарядил нудный, мелкий, не перестающий целыми днями дождь. Порывистый ветер бросает горстями брызги на планшет из-под зонта. Бумага «рубашки» его, до звона натягивающаяся под солнцем, теперь вздувается волнами. Твердый карандаш, крошившийся графитом в солнечные дни, теперь режет ватман планшета, не давая сочной линии контура на нем.
– Андрей! – взмолился маленький Антипка. – Может, хватит на сегодня?
– Ну-ка не ной, – цыкнул на него Ильюшка, как старший над ними и оттого полагающий, что Андрей знает, что делает: как будто не видит, что тот сам весь мокрый с головы до ног.
Андрею жалко малышей. В своих дырявых одежонках, босые, промокшие до последней ниточки, ребятишки дрожат, стоя под зонтом, тесно прижавшись друг к другу, лязгают зубами. «Как же пошлешь их, бедняг, снова с рейкой в сплошную мокроту листвы и травы».
– Шабаш, ребятня! По домам, – закрывая планшет чехлом, говорит он.
Маленькие помощники с радостью помогают убирать кипрегель, мензулу и, разобрав инструмент, кому что положено нести, вприпрыжку устремляются к деревне.
– Завтра выходим на работу? – спрашивает Ильюшка, обернувшись к Андрею, когда подходили к деревне.
– Если дождь не перестанет и к завтра, то не пойдем.
– Он не перестанет, я знаю, – встревает в разговор Антипка, – бабушка говорила, что если дождь начался с утра, то на три дня он.
– Не мели, Емеля, осенью это не считается, – поясняет Ермилка.
В середине октября учебная команда в полном составе возвратилась в Петербург. Начались экзамены, в результате которых восемь учащихся, не набравшие 7–8 баллов из 12 по экзаменуемым дисциплинам, были отчислены. Андрей был переведен в старший класс.
С 1 ноября снова учеба, три с половиной часа ежедневно черчение и каллиграфия. Андрея это не тяготит, его успехи отмечает обучающий офицер, а к концу учебного года заведующий командой выделяет Пастухова среди других и представляет к производству в унтер-офицеры.
Приказом по Корпусу военных топографов № 46 от 1 апреля 1879 года Андрей произведен в унтер-офицеры и назначен на службу в топографическую съемку Курляндской губернии.
– Господа! – вскочив на стул, стараясь перекричать гомонящих сослуживцев по команде, гремел басом новоиспеченный унтер Перфильев. – Теперь нам все нипочем, мы военные топографы – и баста!
– Зря шумишь, господин унтер, – стаскивая Перфильева со стула за полу мундира, успокаивает его Андрей, – мы входим в корпус, но будем толпиться у его порога без приглашения за стол.
– Как так? – возмущается его собеседник. – Ты в себя не веришь, Пастухов?
– Сам в себя верить можешь сколько хочешь, а как заставить, чтобы в тебя другие поверили?
– Тебе, Пастухов, грешно так говорить, – пытался разубедить Андрея товарищ, видя его неудовлетворенность, даже на таком торжестве, как эта вечеринка, устроенная по поводу окончания зимней учебы и производства в унтеры, – ты всегда был первым у нас, и тебе ли сомневаться в своем будущем?
– Я считаю, что еще и половины пути не прошел к тому, чтобы считать себя военным топографом, – настаивал на своем Андрей, – так, подмастерье мы все и не больше.
– Ты все же полагаешь поступать в Военно-топографическое училище?
– Непременно, в этом же году, – сказал Андрей, ударив ребром ладони по колену.
Что делать дальше, Андрей представлял себе четко и потому на следующий день подал рапорт заведующему командой с просьбой об оставлении его при команде, чтобы он мог лучше подготовиться к поступлению в училище. Начальник военно-топографического отдела Главного штаба, рассмотрев ходатайство, дал разрешение, и Андрей вместо Курляндии выехал с оставленными в старшем классе учениками команды в Сокольский уезд Гродненской губернии.
