Вино уже давно скисло и Куруфинвэ старший отшвырнул бесполезную флягу далеко в росшую у дороги высокую траву. Сдернув пахнувшую лошадиным потом попону из-под седла лошади, Феанаро брел неверной походкой по казавшемуся безграничным дикому полю.
Он не знал, куда идет и зачем, перед глазами все плыло и желто-оранжевое марево мешало разглядеть то, что было перед ним. То и дело взору его представало прекрасное лицо разгневанной Артанис, а в ушах слышался ее звонкий от негодования и обиды голос. Она отвергла его, словно он был недостоин ее, словно не понимала, что она избрана для того, чтобы бок о бок с ним править народом нолдор. Эта наполовину тэлерэ и на четверть ваниэ.
Начинался час Тельпериона, когда, дойдя до раскинувшихся недалеко от Тириона каменистых горок и невысоких холмов, сменявшихся у самых западных врат редколесьем, Феанаро в изнеможении упал в высокую степную траву и тут же забылся сном, призванным восстановить силы роа и феа.
Пробудился он в сумерках. Определив, что проспал много часов, потому что Тельперион уже померк, а Лаурелин еще не набрал силу. Мастер было хотел свистом подозвать верного коня, когда услышал откуда-то сверху:
— Подойди ко мне…
Феанаро напряг слух, замерев, лежа на месте.
— Инголдо, ты заворожил меня пуще любой девы… — послышалось из-за его спины.
Стараясь двигаться бесшумно, Искусник приподнялся на локте и обернулся, повернув голову в том направлении, откуда слышалась речь.
— Нам пора возвращаться, — раздался второй голос.
— Погоди, Инголдо, ненаглядный мой… — отвечал его собеседник. Было слышно, как от возбуждения у него перехватывает дыхание.
Финвион вздрогнул. Что же это такое получается? Поборник всеобщей морали, образчик благопристойного поведения и высокой нравственности, Финдарато Инголдо… здесь встречается с мужчиной?! Феанаро протер ладонью вспотевший лоб, явственно слыша копошение и то, как сыплются мелкие камушки под сапогами двух мужчин, что разговаривали в каких-то десяти шагах от него, находясь на вершине каменистой горки.
— Прекрасен! Прекраснее звезд Варды, — расхваливал, меж тем, страстный голос своего собеседника, — Ты — мой свет Лаурелина, мой золотой цветок!
«Это нужно немедленно прекратить!» — был первый безотчетный порыв Феанаро. У него мороз шел по коже при мысли, что старший сын Арьо развлекается подобным образом. Искусник уже представил, какой разразится скандал на оба королевства, да что там — на весь Аман, когда он притащит за ворот кафтана этого моралиста к своему отцу во дворец и расскажет, чем его «золотой мальчик» и «светлейшая голова Амана» занимается в свободное от написания ученых трактатов время.
Он собирался подняться на ноги из ставшей его укрытием степной травы, как услышал громкое: «Мои руки были созданы только для того, чтобы обнимать тебя, Инголдо!». За этим отчаянным призывом последовал шорох одежды двоих обнимавших друг друга мужчин и тут же звук упавшего наземь тела. А скорее, обоих тел, как рассудил замерший, словно статуя, Феанаро.
Увидев, как сцепившись накрепко, двое — золотоволосый и темноволосый, свалились в расщелину, Великий Мастер поджал тонкие губы от досады, потому что вскоре оттуда послышались мелодичные стоны.
Звуки, производимые стонавшим под своим любовником Финдарато, каким-то непостижимым образом заставили работать разум Искусника. Все в голове его сложилось как дважды два — чтобы Нэрвен полюбила его, не обойтись без магии. Ему нужен ее свет, ее волшебное золотое сияние, исходящее от самой ее феа, да и от совершенной роа — от ее головы, от роскошных локонов…
Теперь он знал, как сможет получить это сияние, так необходимое для создания волшебных камней и для того, чтобы возжечь в сердце и душе племянницы огонь любви.
С началом часа Тельпериона и нового дня, наследник короны нолдор изволил пожаловать во дворец своего венценосного родителя, находясь в приподнятом настроении духа. Даже волнения последних дней и плохой сон не смогли изгнать румянца с его щек и заставить потускнеть блеск его серо-синих выразительных глаз в черных ресницах. Одет он был просто, но элегантно, не забыв, все же, надеть все приличествующие появлению в дворцовых чертогах драгоценности, сиявшие теперь на его голове, шее, волосах и запястьях.
Зайдя на королевскую конюшню, чтобы лично поставить своего коня в одно из стоил, Феанаро нашел одного из знакомых ему служителей, что были здесь, ухаживая за королевскими лошадьми. Он по-приятельски осведомился у конюха о гостях, приехавших к его отцу, и выяснил, что во дворце уже третий день гостит отцовский любимец и внук — принц Финдарато из Альквалонде. На его вопрос, чем же занимается досточтимый Инголдо, гостя у его отца, конюх сказал, что не далее как вчера в этот же час принц уехал на прогулку, с которой возвратился совсем недавно, поставив свою лошадь в стоило за несколько часов до смещения света Древ. Кто сопровождал принца из Альквалонде в его конных путешествиях по окрестностям города, слуга не знал, но и этого было достаточно, чтобы вознаградить его, подарив снятый с запястья драгоценный золотой браслет, инкрустированный переливающимися самоцветами.
Феанаро вошел в залу для трапез как раз во время — начинали подавать завтрак. За длинным, использовавшимся и во время пиршеств, столом в залитой серебряным светом начинавшегося дня зале сидели: его отец, мачеха, сводные сестры и златокудрый племянник, которого он ожидал найти среди присутствующих.
Поклонившись отцу, Феанаро по-родственному уселся за стол и все принялись за еду. Беседа за столом, с появлением наследника, явно потеряла часть своей непринужденности.
Роль объединителя, по традиции, взял на себя Нолдаран:
— Как я рад тебя видеть, дорогой мой! — приложив невольным жестом руку к груди, улыбнулся Финвэ.
Фанни тоже заулыбалась, закивала темноволосой головой, вторя отцу:
— Да, здорово, что ты пришел! Что расскажешь? — в глазах дочери Финвэ заиграли озорные огоньки.
— Привет! — Феанаро довольно оскалился белыми зубами и подмигнул сестре, продолжив, — Я тоже рад видеть всех вас, — он обвел взглядом компанию, — Отец, ты как всегда, собираешь под сенью своих славных чертогов и объединяешь нас, даря своей любовью и благословением.
Нолдаран вздрогнул и кусочек сыра, который он мгновением ранее погрузил в мисочку с медом, замер у него в руке на полпути ко рту. Для Финвэ крайне непривычно было слышать подобные речи от своего первенца, с которым он всегда был настороже, ожидая едкой иронии и сарказма. Вот и сейчас слова Феанаро звучали для его отца, как издевка. Он невольно напрягся, чуть сдвинул брови и почувствовал на своем плече нежное прикосновение жены.
— А я к вам прямиком из Альквалонде, — продолжал свою речь Куруфинвэ старший, — Там, на верфи у Ольвэ, работа кипит вовсю… Отец, посмотри кто у тебя в гостях?! Сам Финдарато! — воодушевился Мастер.
— Простите, дядя, — тут же привстал из-за стола златокудрый принц, — Я должен был сразу же засвидетельствовать вам мое почтение, — он склонил голову в поклоне.
— Дорогой племянник, — пронзил его внимательным взглядом Феанаро, — твой отец сказал мне, что ты в Валмаре, гостишь у родителей невесты… Как ее имя, кстати?
— Амариэ, — ответил Инголдо, сглотнув и округлив светло-синие глаза.
Щеки принца Третьего Дома начинал заливать яркий румянец.
— Не смущай его, брат, — вмешалась Финдис, — не видишь, мальчик так трепетно любит свою нареченную, что ему тяжело говорить о ней с нами?
Старший сын Финвэ понимающе закивал головой.
— Конечно, понимаю, — медленно произнес он, — Присядь, не беспокойся, Инголдо. Я лишь хотел сказать, как рад, что вместо того, чтобы мчаться к невесте в Валмар, ты решил задержаться здесь у моего отца на несколько дней. Уверен, ты провел их с большой пользой для себя и смог отдохнуть от вечного шума, что царит у вас в Альквалонде. Прекрасная Амариэ вполне может подождать. В конце концов, степи и редколесье в окрестностях Тириона не уступят в своей притягательности ее нежному личику, блестящим глазкам, тонкому стану и стройным…
