Как правило, «Альзеркал» приглашали туда, где его музыку желали послушать жадные до этнического местного колорита многочисленные туристы. Сами арабы воспринимали его композиции как нечто отжившее и несовременное, к немалому удивлению иностранцев, уверенных, что местные обожают свои народные музыку и танцы. Как если бы русские, для которых в этот раз «Альзеркал» устроил представление в «Villa Beach», обожали слушать игру на балалайках и гармошках и наблюдать за хороводами и кадрилью.
— Сейчас было бы хорошо дорожку-другую кокаинчика, — со вздохом заметил Халед, когда они подошли ко входу.
— Мы от Фазза, — сказал Мухаммад волшебное слово, насквозь просверлив взглядом коренастого охранника в строгом костюме, стоявшего перед входными дверями.
Охранник отступил, не дослушав. Его восхищенный взгляд был прикован к стоявшему за спинами Халеда и Мухаммада Омару. Золоченые створки стилизованных под дамасский стиль дверей распахнулись, и они вошли в душное, полутемное, полное народу помещение.
Музыка играла, захлебываясь. Флейта заходилась в причудливых, заливистых трелях, заставлявших тела полуголых танцовщиц извиваться, потрясая бляшками и бубенцами на лифчиках в такт звону тарелочек-сагатов. Густой бархатный голос выстанывал что-то про страстную любовь, горячую кровь и знойное солнце пустыни, то и дело теряя слова, пускаясь в импровизации и напоминая голосящего сорванным голосом с минарета муллу. Дым от кальянов обволок потолок плотной дымовой завесой. Вокруг стоял гомон и шум. Гости переговаривались, пытаясь перекричать музыку. Официанты, увертываясь от слишком активно жестикулировавших гостей, сновали туда-сюда с подносами полными тарелок и бокалов, чудом не сталкиваясь с вертевшимися вокруг столов танцовщицами-египтянками.
Было самое время ужина, и Мухаммад понадеялся, что через пару часов им с Омаром удастся незаметно покинуть веселье. А пока они оглядывались в поисках места.
За небольшими круглыми столиками в центре залы сидели приглашенные из российского министерства транспорта с какими-то дамами, менеджеры Aurus, тоже в сопровождении эскортниц, чиновники и их помощники из министерства экономики в компании своих друзей и родни, люди из Tawazun, а также какие-то неизвестные личности, которых Мухаммад не мог отнести ни к одной из приглашенных веселиться сторон.
— О! Знакомое лицо! — громко раздалось на английском откуда-то справа, и тут же чья-то тяжелая рука опустилась на плечо Мухаммада.
Перед ним стоял сам замминистра экономики Пресненский. Он был уже изрядно навеселе. Его выдавал блеск в глазах и съехавший набок узел галстука.
— Вы были сегодня на переговорах! — воодушевленно продолжал он. — Я заметил, как вы пристально за нами наблюдали!
И он принялся громко хохотать, запрокидывая при этом голову. Выглядевший отрешенным Омар, видя этот искренний смех, приободрился и улыбнулся смеющемуся русскому.
— Прошу за наш столик, друзья! — хлопая его по плечу, пригласил Пресненский. — А где же наш дорогой принц Хамдан? — обратился он к Мухаммаду.
— Добрый вечер, сэр, рад вас видеть! — пожал протянутую ему руку Мухаммад. — Принц, как всегда, занят государственными делами и предоставляет нам всем возможность веселиться и за него тоже.
— Прекрасный молодой человек! — воскликнул Пресненский. — Джамал, посмотри, кого я вам привел! — закричал он в ухо сидевшему за его столиком мужчине в белоснежной кандуре. — Джентльмены, позвольте представить, Джамал ибн Маджид аль-Аттар и его очаровательная дочь, Сафия бинт Джамал аль-Аттар. Они — цвет сирийской аристократии!
— Рад знакомству, шейх Джамал, — поспешил ответить Мухаммад, кивая головой в знак почтения. — Я — Мухаммад Мансур, родом из Алеппо.
— Я знал вашего отца, — кивнул Джамал. — Как его здоровье?
— Смотрите… — шепнул пораженный Халед и ткнул Мухаммада и Омара под ребра локтями.
Его взгляд был прикован к сидевшей рядом с Джамалом женщине. Мухаммад взглянул на нее и замер, машинально проговорив благодарность в ответ на вежливость Джамала.
Женщина сидела справа от него. Высокая и стройная, она держалась прямо. Голова была гордо вскинута. Вот она тоже повернулась и посмотрела прямо на него. В прорези черного никаба были видны только искусно подведенные сурьмой зеленовато-карие глаза и изогнутые брови. Но и этого было достаточно, чтобы надолго приковать к себе даже случайно брошенный взгляд. Ее глаза безмолвно говорили с тем, на кого смотрели. Они глядели заинтересованно, любопытно, призывно, и были вызывающе и обезоруживающе прекрасны. Редкой красоты разрез, черные ресницы, насыщенный оттенок радужки, идеально сочетавшийся с благородной светло-оливковой кожей, все это заставляло смотрящего на нее искать ответа на вопрос «кто ты?» немедленно всплывающий в захваченном ее очарованием сознании.
Золотые украшения покрывали ее от макушки до пят, демонстрируя щедрость того, кто имел счастье обладать этой женщиной. Золото сияло и переливалось вместе с драгоценными камнями на ее лбу, шее, запястьях, подчеркивая ее ценность. На груди расшитой золотой нитью черной шелковой кандуры висели инкрустированные сверкающими камнями ожерелья и даже на опоясанном вокруг тонкой талии ярко-алом атласном поясе были нашиты золотые бляшки.
— Саид Мухаммад, — раздался ее чуть хриплый голос. — Рада знакомству…
Она слегка кивнула, внимательно изучая его лицо и фигуру. Мухаммад почувствовал, что у него пересохло в горле.
— Я тоже, Саида, — наконец произнес он изменившимся голосом, пытаясь кивнуть.
— Сафия, — она подала ему руку с унизанными кольцами и цепочками тонкими пальцами. — Вы говорите на сурьяни?
— Да, ведь я, как и вы, из Алеппо, — ответил Мухаммад на северо-сирийском диалекте, взглянув на Джамала.
Тот уже увлекся беседой с Пресненским и Омаром.
— Саида Сафия, клянусь именем Пророка, Аллах создал вас в числе самых прекрасных своих творений, — восхищенно кивал ей Халед. — Ваш супруг не даром столь щедр к вам, восхваляя вашу красоту, благородство и бесконечные достоинства…
— Я не замужем, — спокойно отвечала она, склонив голову.
— Она — моя палочка-выручалочка! — глядя на Сафию, заметил Пресненский. — Консультирует меня и мое руководство по всем вопросам, связанным с арабской культурой, этикетом и традициями! Бесценная помощница!
— И крайне привлекательная! — вторил ему Халед, ничуть не стесняясь Джамала.
— Ты обещала станцевать для нас этим вечером, помнишь? — напомнил Сафие замминистра. — Джамал, ты ведь не станешь возражать? Так твоя дочь очарует всех принцев и шейхов в этом клубе и сможет спокойно выбирать себе мужа!
И он вновь громко рассмеялся. Джамал безмолвно кивнул посмотревшей на него дочери и та, плавно поднявшись с места, устремилась к сцене, увлекаемая Пресненским.
Вскоре заиграла чувственная мелодия и прежний мужской бархатный голос запел о далекой звезде, о безумной любви и сладком наваждении, без которого жизнь подобна песку в пустыне. Омар наблюдал за тем, как Сафия в сопровождении танцовщиц вышла на середину сцены. Он смотрел, как она двигалась в такт рваному ритму — то плавно покачивая бедрами и головой, то резко поворачиваясь вокруг себя, притопывая и поводя плечами. Золото на ней сияло, камни искрились, как и ее устремленные на Мухаммада глаза в обрамлении черной подводки.
Зрители замерли на своих местах, наблюдая за ее страстным и в то же время сдержанным танцем. Как мужчины, так и женщины, смотрели на Сафию, а она смотрела только на одного человека во всей зале. Её взгляд красноречивее слов сообщал тому, на кого она смотрела, об её интересе.
В какой-то момент Мухаммад поднялся с места и, не сводя взгляда со сцены, направился к ней. Омар последовал за другом. Вскоре они уже стояли среди других подошедших к сцене мужчин, наблюдая за причудливым танцем сирийки. Омару она показалась очень изящной и утонченной. Ее внимание к Мухаммаду было очевидно, но не навязчиво. И Омар любовался ею вместе со всеми, чувствуя нечто похожее на гордость за друга.
