*

Летом тысяча девятьсот девяносто девятого года Джинни окончила Хогвартс и подписала контракт с «Холихедскими гарпиями». Так как команде предстояло сыграть несколько ответственных матчей за границей, дату свадьбы пришлось перенести с сентября на январь двухтысячного года. За три дня до бракосочетания, которое должно было состояться в Блэк-хаусе, друзья организовали в нашу честь вечеринки. Разумеется, каждому по отдельности.

Свой мальчишник я совсем не запомнил. Все усилия Рона напоить и растормошить меня пошли прахом. От выпитого огневиски я сделался мрачным и подавленным. Приглашенные Роном стриптизерши раздражали меня своими визгливыми голосами, от приторного запаха их духов меня замутило, а от громкой музыки нестерпимо разболелась голова. Я продержался пару часов на чистом энтузиазме, а потом, предварительно поблагодарив всех, кто пришел порадоваться за меня и мое будущее «семейное счастье», отбыл по каминной сети домой.

А наутро разразился скандал…

*

Что я испытал, когда увидел на первой полосе «Ежедневного пророка» колдофото моей невесты, поспешно вытягивавшей руки из трусов симпатичного блондина, чем-то отдаленно напоминавшего Драко Малфоя? Вероятно… облегчение. Если бы я любил Джинни, наверное, этот снимок разбил бы мне сердце. Вдребезги. Представляю, как выглядели бы тогда заголовки всех магических изданий: «Гарри Поттер умер от маггловского инфаркта, не выдержав измены собственной невесты». И хотя формально Джинни мне все-таки не изменяла (насколько я помню по тому мерзкому снимку, она успела лишь пообжиматься с блондинчиком-официантом), повод для расторжения помолвки у меня имелся. Это понимали все, включая саму Джинни. К сожалению, Рон придерживался диаметрально противоположной точки зрения. Он считал, что я непременно должен — нет, даже обязан — простить его беспутную младшую сестренку. И, как истинный джентльмен, просто закрыть на все глаза и так, с закрытыми глазами, и повести ее к алтарю. Я позволил себе не согласиться с лучшим другом. В результате самой отвратительной словесной перепалки, какую только можно себе вообразить, я оказался в его устах «сволочью», а Гермиона — «грязнокровкой». Пожалуй, это было гораздо больнее, чем факт неверности Джинни, трижды за прошедший год подливавшей мне Амортенцию.

В Блэк-хаус я вернулся ночью. Мы с Гермионой допоздна «зависли» в каком-то маггловском пабе. Она пила, а по ее щекам непрерывным потоком катились слезы. Мне тоже хотелось завыть в голос. Ведь не каждый день многолетняя дружба с человеком превращается в прах. От мерзких слов Рона лицо горело, точно от пощечин. Так мы и сидели за барной стойкой. Сволочь, грязнокровка и стремительно пустеющая бутылка шотландского виски. Идеально подходящая компания.

Дома я впервые в своей девятнадцатилетней жизни устроил безобразный дебош. Когда я ввалился в гостиную Блэк-хауса, сжимая в руке бутылку какого-то пойла, Кричер попытался меня урезонить и даже сделал весьма смелое поползновение отнять выпивку. И тут меня прорвало. Я орал, топал ногами, оскорблял своего домовика и всю его родню в придачу, размазывая по лицу пьяные слезы пополам с соплями. Под конец я швырнул в него той самой бутылкой и послал к мордредовой бабушке. Обиженный Кричер мгновенно исчез, а я бухнулся в кресло, призвал из буфета огневиски и продолжал «поминки» по почившей дружбе в гордом одиночестве.

*

Похоже, я задремал. Голова нестерпимо болела. Во рту точно нагадили соплохвосты. В ушах раздавался назойливый шум. Я попробовал приподняться с кресла. Шум повторился. Кажется, кто-то ломился в парадную дверь. И вот, скажите на милость, в чем состоят привилегии наследника прославленного рода Блэк, если даже с тяжелейшего похмелья мне приходится самому тащиться открывать?

— Кричер, задери тебя фестрал, куда ты запропастился? Ты что, старый олух, не слышишь? Стучат! — сделал я безуспешную попытку воззвать к совести моего домовика. Но эльфа, равно как и его совести, поблизости не наблюдалось. Я вспомнил, что сам накануне послал его… ко всем кентаврам и обреченно босиком пошлепал глянуть, кого это там принесло по мою душу.

За дверью обнаружился… Северус Снейп собственной персоной. Я был настолько ошарашен его появлением именно в тот момент, когда мне больше всего хотелось исчезнуть с лица земли, что едва не рухнул ему на руки.

— Вы? Зачем вы здесь? — только и смог вымолвить я, немилосердно икая и стыдясь себя и своего кошмарного внешнего вида.

— Помочь, — коротко ответил он. — Разрешите пройти?

— Ну, попробуйте, — неопределенно пожал я плечами, изо всех сил стараясь сохранить равновесие. Правда, при первом же шаге в сторону я оступился и, чтобы не свалиться к его ногам, вынужден был вцепиться в его руку. — Про… стите… Я сегодня немного… не в форме, — теперь я уже ненавидел себя всеми фибрами души.

— Да я уж вижу! — усмехнулся он. — Давайте доведу вас до гостиной.

Снейп довольно бережно взял меня под локоть, сопроводил до стоявшего у камина кресла и осторожно, словно я был редчайшей фарфоровой вазой, а не напившимся вдрызг девятнадцатилетним придурком, сгрузил меня в него. Дальше он сделал нечто еще более странное. Призвав Акцио завалявшиеся под диваном носки, он опустился передо мной на колено — вот именно так, как изображают в дамских романах предложение руки и сердца — и надел их на мои босые, холодные, как у лягушки, ноги. При этом он удалил с носков пыль, ворча себе под нос, что мой эльф окончательно разболтался.

Признаться, я совершенно растерялся. Снейп был в моем доме. Снейп заботливо, точно заправская нянька, надевал мне носки. Не хватало только, чтобы он укрыл меня теплым пледом, напоил горячим молоком с медом и спел колыбельную. На долю секунды я решил, что у меня пьяный бред и все это — лишь плод моего больного воображения.

— Зачем вы здесь? — тупо повторил я, до смерти боясь, что морок сейчас развеется.

— Я подумал, что после случившегося вам захочется с кем-нибудь поговорить. Я ошибся? Хотите, чтобы я ушел?

— Нет, — для верности я еще и помотал головой, хотя от этого жеста меня едва не вывернуло наизнанку. — Останьтесь. Не могу больше сидеть один. И пить уже не могу. Тошнит. От себя самого. И от Рона. Он сказал: «Ты — сволочь, а Гермиона — тупая грязнокровка».

Мне стало нестерпимо жаль и себя, и Гермиону. Слезы подступили к глазам, готовые вот-вот прорваться наружу. Дожили! Гарри Поттер плачет на плече Северуса Снейпа. Да на такое зрелище билеты надо продавать. По галлеону, а может, даже и по десять!

— Да уж, пить вам, Поттер, больше точно не следует, — резюмировал Снейп, присаживаясь на соседнее кресло. — И я бы на вашем месте не разгуливал по дому полуодетым. Ветреная невеста — это еще не повод подхватить пневмонию.

— Джинни уже не моя невеста! — у меня заплетался язык, отказывали мозги, и сильнее всего на свете я боялся сейчас признаться ему в том, что уже полтора года люблю его. Я боялся увидеть в его глазах гнев и презрение, или того хуже — равнодушие, которого я бы однозначно не перенес. Поэтому я продолжал молоть чепуху обо мне и Джинни, лишь бы не проболтаться обо мне и Снейпе. — Я… наверное, заслужил все это. Я непорядочно поступил с ней. Ведь я ничего, абсолютно ничего к ней не чувствую… Глупо жениться в девятнадцать лет только по старой детской дружбе. Я думал… надеялся, что потом придет и любовь. Не понимаю, зачем я рассказываю это… Вам, конечно, не интересно… А Рон пытался нас помирить, а в результате испортил все окончательно…

— Хотите исповедаться? — я не представлял, почему он смотрит на меня с таким участием. И что вообще происходит? Да мы за прошедший год и двумя словами друг с другом не перекинулись! Вежливо раскланивались на официальных приемах в Министерстве, не более того. Что ему за дело до меня и моих сердечных ран?

— А можно я покажу? Мне так будет проще. У меня что-то голова не слишком хорошо соображает.

— Как вам угодно.

Я словно со стороны наблюдал, как мы ведем этот разговор ни о чем. Как я безуспешно пытаюсь вызвать Акцио думосбор, едва не спалив и не разрушив при этом Блэк-хаус. Как в конце концов думосбор подчиняется Северусу. Мой думосбор, в моем доме, подчиняется Северусу Снейпу! Если бы я не был настолько пьян, я бы крепко призадумался — почему. Это было странное ощущение. Он хозяйничал у меня в доме, а моя заледеневшая душа точно оттаивала. Даже обидные слова, произнесенные Роном в воспоминании, которое я все-таки продемонстрировал Снейпу, уже не жгли меня каленым железом. Кажется, впервые я понял, что нужен кому-то. Не как Поттер — Герой и Избранный, годный исключительно для светских раутов и официальных приемов. Что кому-то есть дело до моих холодных босых ног и пыльных носков. По-моему, я вообще не слышал, что кричал Рон…