И похороненная в унынии, была больше не способна заново возродиться к жизни и стереть с памяти баллы Эвердин.

Меня не должно волновать, что у других. Верно?

Но оно волновало.

Однако если для Марвела и Диадемы это был больным ударом по самолюбию, то, что могло это значит для нас с Катоном?

Я не училась в академии, но догадывалась о его мыслях. Эти одиннадцать баллов толкало нас на обрыв глубочайших страхов. Мы не хотели с ними встречаться, ибо обнажилась бы пустота всех наших действии. А то и жизни.

Ведь если подумать, все наши тренировки и усилия просто теряли свой смысл. Все, что делал Катон, рассыпалось в прах, его стремления к свободе от тирании второго глушилось меткостью Китнисс.

Катон ненавидел не Китнисс, а её способность отобрать у него возможность прятаться от своего истинного лица.

Иногда, мне казалось, что дети второго были самыми несчастными во всем Панеме. Ведь оказалось, что хватило бы и одной стрелы, чтобы высосать твёрдость рассудка. Любой бы кто увидел нас с Катоном в таком состоянии, отвернулся бы с презрением.

Я не знала, что сейчас делал Катон. Может он тоже неподвижно лежал на кровати. А может он беззвучно плакал, не стараясь удержать слезы разочарования.

Но одно было точно — у нас болела голова.

Мне мерещилась чаша с ядом. Выпить бы и уснуть. Думаю, если бы в этот момент мне бы подали отравленную субстанцию, то я бы её выпила. Не от отчаяния. Просто так.

Ибо кто хочет мучительно лицезреть пустоту своей души ?

Потому я пошла, спать, чтобы завтра притвориться, что все в порядке.

========== Надеюсь, что кто-нибудь нас разбудит, когда начнётся интервью. ==========

Просыпаюсь совершенно разбитой, а на пуфике сидит Катон. Вся его серая футболка пропитана кровью, а на открытых участках тела красуются сплошные кровоподтёки бурого цвета. Моргаю. Не исчезает.

Он все ещё вольготно сидит. Будто ждёт, когда я решусь к нему присоединиться. Протираю опухшие веки, но он все ещё коварно улыбается, прокусывая губы до крови. Не страшно. Не мерзко. А усыпляюще.

Но кровь это дурманит меня. Она алая и пахнет розами.

Вздрагиваю. Тяжесть в голове совсем не проходит. И решив, что мне нечего терять, иду к напарнику. Ведь все это не по-настоящему, верно?

Хриплый голос произносит:

— Мы умрем, Мирта, — и смотрит прямо мне в глаза. Молча и с угрозой. Плечи его напряжены, а синие вены на шее уже вздулись.

Его серые глаза постепенно стекленеют. Пасмурное небо сменяется на бессмысленную пустоту. Холодные и бездонные они ничего не выражают, лишь кривая усмешка может передать настроение его обладателя.

— Умрем, — это все, что я могу сказать. Я чувствую, как тепло уходить из тела. Я больше ничего не знаю. Никакой надежды. Никакой страсти. Никакой жизни. Ничего не хочу.

Он дотрагивается до плеча, где я собственным ножом вчера оставила рану. И я кричу.

А моя иллюзия медленно тает в воздухе. И я просыпаюсь. Ещё раз.

*****

Сегодня день интервью, где трибуты перед всеми жителями Капитолия будут демонстрировать свои лучшие качества. По правде говоря, после такого кошмарного сна, мне как-то было не до интервью.

Весь день я не могла поверить тому, что передо мной стоит и дышит живой Катон Уильямс. Он, конечно, озлоблен на меня, но я не могу от него отвести взгляд. Неужели нам судьбой предначертано умереть в иллюзиях?

Пока сидим у Ротоны и Корнин, я тупо пялюсь в стену. Весь день не отпускает ощущение болезненной слабости и уволакивающего желания впасть в небытие.

— Умрем, — это все, что я повторяю себе без остановки.

— Мы умираем, — холодно добавляет Катон, — ты тоже видела этот сон?

— Где ты пытаешься меня убить? — голос мой звучит устало, что, наверное, до вечера я откинусь точно.

— А в моем сне, ты уговаривала меня повеситься, — голос Катона снижается и он мрачно добавляет, — что я и вправду хотел этого сделать. Мирта, я так хотел. Уйти вслед за тобой. И я устал.

— Может это Брут в отместку напоил нас дурманом? — измученная намекаю на такой исход.

— По правде говоря, как-то все равно. Ничего не хочу, — закрывает парень тоже опухшие веки.

Снижается пульс. И следом за ним тоже закрываю глаза. Бессильные, утомлённые и разбитые в надежде, что кто-нибудь нас разбудит, когда начнётся интервью.

========== Сегодня они будут сиять. Интервью профи. ==========

Комментарий к Сегодня они будут сиять. Интервью профи.

Мне всегда не нравилось, что в оригинальной книге автор не концентрируется на антагонистах, выставляя их кровожадными тупицами. Потому я немного переделала их интервью, чтобы показать своё видение на их внутренний мир.

*****

— Сегодня они будут сиять, дорогая, — Блеск смотрит на сестру с хитрым прищуром.

— Так, ты смог? — с надеждой уточняет мисс Ричтсон.

— Да, вода уже одурманена. Вторых ждёт полное фиаско на интервью, — удовлетворённо отвечает он.

*****

— Диадема, столь изумительное имя для столь изумительной девушки, — нежно целую руку девушке. Трибут из первого игриво откидывая платиновые локоны назад, поглаживает юбку нежно-лаймового оттенка. И с жаром отвечает:

— Благодарю вас, — почтительно отзывается она, — украшение, обрамлённое в благородные камни, непроизвольно блистает под светом софитов. Вот и мои родители возжелали, чтобы я так же мерцала. Ведь смысл их существования сводятся к обладанию эфемерной диадемой, — на этом слове трибут горько усмехается.

Надвигается гроза, нужно быстро это исправлять. Начинаю наигранно восхищаться её статусом «добровольца»:

— Скажи, — наклоняюсь ближе, чтобы её разговорить, — почему ты вызвалась добровольцем?

У Диадемы ещё есть шанс, перевести все в шутку. На миг её изумрудные глаза светятся лукавством, но в следующую же секунду пламя сразу же угасает. Кажется, для неё это серьёзный вопрос. Она не хочет играть.

— Да, я доброволец, — с вызовом белокурая смотрит в толпу, — потому что я верю, что Голодные игры способны показать, каким светом на самом деле ты сияешь. И в мерцании этих искании, оно заставляет, задумываться о многом, — в её голосе звучат нотки глубокой человечности, что впрочем, не будет мешать ей, резать ножом остальных, — правда ли ты бриллиант, а может всего лишь цирконий? Ведь внешний блеск так обманчив. Для меня здесь все так иллюзорно, потому я хочу все испытать на себе. Нет, я готова испытать на себе.

— Какая решительность, какая смелость для столь юной леди, — демонстрирую всем широкую улыбку, — и я совсем не сомневаюсь, что за это тебе воздастся должное.

— Ты прав, Цезарь. Если я выиграю игры, то и у меня найдётся ювелир, который сможет оценить мою истинную стоимость, — и очаровательным видом посылает толпе многозначительный поцелуй.

Но поцелуй этот холоден, что все-таки не мешает капитолийским мужчинам без остановки восклицать её имя. Больные ублюдки.

— Не сомневаюсь, дорогая, — остаётся закрепить образ. И улыбаться, лишь улыбаться.

*****

Следующим выходит Марвел Легран. Солнечный блондин в пурпурном одеянии. Встречаю его радушной улыбкой.

— Ну, мальчик мой, должен признать ваш дистрикт всегда меня поражает. Ещё один доброволец, это сильно, — я решаю акцентировать внимание на чем-то простом.

— Доброволец добровольцем, но на играх не бывает случайных людей, — заговорщически подмигивает парень, — ну, а если серьёзно, то у меня была причина.

— Ага, — кричу я восторженно, — у него была причина, — момент для очередной интриги.

— В моей жизни был период, когда в нем воцарилась пустота из-за исчезновения одного мне важного человека, — толпа замирает, — и я просто маялся дурью. Ещё один взрослый, который типично прожигает свою жизнь бессмысленно, но потом , но потом , — осекается он и вздохнув продолжает, — потом я решил бороться. Не только за свою жизнь, не только за Шарлотт, но самое главное за честь моего дистрикта. Я решил стать полезным, решил служить своей родине Панему. Ведь это такая великая честь.