– Я не могу выпустить тебя обратно, Кили, – предупредил меня тренер Дин. Я попыталась было с ним спорить, но он отвел меня в сторону и крикнул другим парням и девушкам, которые, следуя нашему примеру, бежали под дождем в спортзал: – Осторожнее! Притормозите!

Качая головой, он поспешил к директрисе Банди, явно желая что-то ей сказать, но она к одному уху прижимала свой телефон, а другое закрывала рукой, чтобы лучше слышать.

Но тут меня окружили девушки, хором твердя, как нереально романтично мы танцевали с Джесси под дождем, словно кинозвезды в фильме. Тут были Эмма, с которой я вместе ходила на вторую ступень алгебры, Триш, с которой я вместе готовила уроки, Джун, чей шкафчик в раздевалке соседствовал с моим. Все девчонки аплодировали мне и называли меня самым ценным игроком в команде Весеннего бала.

– Эй, Кили! Улыбнись для школьного альбома!

Хотя на мне не было ни одной сухой нитки и у меня стучали зубы, я улыбнулась своей самой веселой улыбкой и, слегка обалдев, дала добро Дэвиду, парню, который держал фотоаппарат наготове, желая сделать мою фотографию. К счастью, благодаря бушующему в моей крови адреналину я пока не чувствовала холода.

Проскользнув сквозь толпу, ко мне приблизилась Морган. Она тоже промокла, но все же не так, как я. В руке у нее была пачка салфеток. Я, дрожа, взяла у нее полпачки и сказала: – Извини, но я, кажется, потеряла одну из твоих золотых сандалий на парковке.

Все вокруг рассмеялись, как будто это была шутка.

По лицу Морган на мгновение, только на мгновение скользнула тень разочарования, но она тут же коснулась моей руки и сказала:

– Ничего. Мы вернемся сюда завтра утром и поищем ее.

Я огляделась по сторонам:

– А где Элиза?

– Пошла в кафетерий, чтобы принести бумажные полотенца. – Морган похлопала меня по спине и добавила: – Пойду сниму куртку. Встретимся в туалете.

– Заметано.

Я поспешила в туалет и, прежде чем открыть его дверь, по дороге дала пять еще нескольким ребятам и девчонкам.

Туалет был пуст.

Может быть, потому, что в нем было непривычно тихо, я наконец услышала, как с моей одежды на пол капает вода. Моя куртка тяжело отвисла, пух стал неподъемным, как свинец, и я слышала, как в моих дешевых резиновых сапогах хлюпает вода.

Я придвинула лицо к зеркалу. Мои волосы выглядели ужасно. Узел распустился, превратившись в бесформенный мокрый комок за левым ухом, а косички начали расплетаться. Я быстро вынула из волос заколки-невидимки и попыталась расчесаться пальцами, но пряди слипались от нанесенного на них лака. Тогда я повернулась к держателю для бумажных полотенец и начала быстро крутить его рукоятку, пока рулон тонкой оберточной бумаги не раскатался до пола. Я оторвала большой кусок и принялась начисто вытирать лицо, но бумага под моими пальцами немедленно расползлась на ошметки. Я начала было подводить глаза карандашом, но руки у меня так тряслись, что я бросила подводку обратно в сумку и решила, что только подкрашу губы и наложу на скулы немного румян.

В это время в туалет зашла Элиза с двумя рулонами бумажных полотенец. Настоящих белых бумажных полотенец, которыми люди пользуются у себя на кухнях. Они впитывали воду так же хорошо, как пляжные полотенца, и не шли ни в какое сравнение с той говнистой оберточной бумагой, что висела в нашем туалете.

– Слава богу, что ты их принесла, – сказала я. – По-моему то, что называется бумагой в этом туалете, это просто паршивый тонкий картон.

– А ты хоть и мокрая, но выглядишь неплохо.

– Ну, спасибо и на этом, – засмеялась я.

И тут сквозь облицованные плиткой стены до нас донеслась наша любимая песня, которую мы, скорее всего, будем крутить все лето. Мы завизжали и заторопились к выходу, сгорая от желания немедля броситься в пляс.

– Пусть Банди только попробует не разрешить нам сегодня танцевать допоздна, – сказала я, доставая из сумочки помаду.

– Да! Да! Кили, ты просто должна ее упросить! – воскликнула Элиза, наклоняясь над одной из раковин.

– Ну да, как же! Банди ненавидит меня почти так же сильно, как ненавижу ее я.

– Не понимаю почему. Ведь ты входишь в список отличников каждый семестр.

Даже сейчас ненависть нашей директрисы ко мне кажется мне каким-то извращением. Я очень хорошо училась – в основном у меня были пятерки – и всегда входила в список отличников. И я всегда активно участвовала в работе школьной модели Конгресса – во всяком случае, до той истории с Ливаем Хемриком.

Я расстегнула молнию своего промокшего пуховика, подумала было положить его на батарею, чтобы он высох, но потом передумала и с размаха швырнула его на пол.

– С этой минуты, – торжественно объявила я, тыкая в него пальцем, – ты уходишь на заслуженный отдых. Да здравствует Весенний бал!

Элиза повернулась ко мне, и ее лицо вытянулось.

– Кили, иди сюда, и я посушу…

Войдя наконец в туалет и увидев меня, Морган прикусила губу. Она уже стащила с себя все свои верхние одежки, сняла с юбки поддерживавшие ее резинки и переобулась в свои серебристые сандалии. Она не была насквозь промокшей, как я. Ее прикид был просто немного влажным.

– Давай, Ки, сушись.

Хотя всего в нескольких футах от меня на двери туалета висело зеркало, я не стала поворачиваться и смотреться в него. Мне это было без надобности. По тому, насколько я вся была мокрой, я могла судить, как ужасно выглядит теперь мое платье. Одно дело волосы. Волосы вымокли у всех. Но мое платье…

– Пошли! – сказала я, бросаясь к двери туалета. – Я не хочу пропустить еще одну песню. – Я просто хотела выйти отсюда. Пойти обратно в спортзал. Обратно к Джесси.

Но Морган остановила меня:

– По крайней мере, посиди несколько минут под сушильным аппаратом. Ты не можешь пойти туда такой мокрой, с тебя просто течет.

Я не хотела сушиться, но понимала, что, наверное, придется, хотя бы для того, чтобы у меня был не слишком нелепый вид.

– Тогда идите танцевать хоть вы! Я выйду к вам через пару минут.

Морган и Элиза смотрели на меня, и лица у них были такие огорченные, что мне было трудно продолжать бодро улыбаться.

– Ну, наверное, я пойду поищу для нас столик, – сказала Элиза.

Я ткнула Морган локтем в бок, чтобы она пошла тоже, но подруга не обратила на мой тычок никакого внимания и, вместо того чтобы уйти, нажала на никелированную кнопку на сушилке для рук.

Я держала свое платье под струей теплого воздуха, натянув его, как парус.

Пытаясь смотреть на вещи позитивно, я сказала:

– Это самое романтичное из того, что случилось со мной за всю мою прошлую жизнь, и, наверное, из того, что случится в будущей.

Морган молча кивнула. Она запустила пальцы в мои волосы:

– Я сейчас быстренько заплету тебе на макушке французскую косу. Из-за всего этого лака, которым полила их моя мать, они не смогут красиво высохнуть, если не сделать этого прямо сейчас.

– О’кей, спасибо, – улыбнулась я подружке.

Когда сушилка для рук перестала гнать воздух, Морган включила ее снова, и я повернулась другой стороной, чтобы платье просохло во всех местах. Я чувствовала, как Морган стягивает пряди моих волос в тугую косу. Хотя я всячески и старалась на себя не смотреть, в глаза мне все-таки бросилось мое отражение в широкой никелированной кнопке, которая включала сушилку. Шелковая подкладка на моем платье начинала сморщиваться, пошла волнами, пятнами и перекосилась. И кружева тоже поменяли цвет – они уже не были светло-кремовыми. Высыхая, они приобрели жуткий оттенок, как будто на них только что пролили чай. Джесси так и не увидел меня в красивом платье.

– Не бери в голову, – сказала Морган. – Мы найдем химчистку, которая вернет платью пристойный вид. Даже если ради этого нам придется ехать до самого Уотерфорд-Сити.

Закусив губу, я кивнула. На миг мое сердце сжалось от огорчения, но я тут же мысленно встряхнула себя, как встряхивается промокшая собака.

Я поняла, что есть только один способ спасти то, что еще осталось от моего платья, и оправдать вбуханные в него моей мамой деньги – это отлично провести время. Вот это я и попытаюсь сейчас сделать. На такие вещи я всегда смотрела просто.