— Я пришла не убить тебя, и даже не их. Мои игры с Квинтом давно закончены, — черная волчица помотала головой, будто стряхивая с себя что-то липкое, — внизу ходит достаточно мяса, с которым я могу развлекаться. Но ты. Ты особенная… Я хочу понять. Кто ты такая?
— Я… я никто, Ита, просто волчица…
Ита замотала головой, глаза ее насмешливо заблестели:
— Он, — волчица кивнула на Натиуша, — ушел с тобой, а ведь я видела, что он может. Сейчас ты готова была отдать свою жизнь… За кого? Кто для тебя эти волки? Я не видела никого, кто вел бы себя так же. Ты кормила меня, хотя и знала с самого начала, какого монстра оставляешь в живых. И ты слишком долго продержалась на этих землях со своей глупостью. Почему?..
— Почему?.. — эхом повторил Гаер, жадно вглядываясь в волчицу, о которой столько слышал и которую впервые видел. Мутно, через разум Иты, и все-таки он не мог не узнать эту острую морду, маленькие круглые уши. Отличительные черты волков Севера — его братьев и сестер.
Динь села и обернула лапы пушистым хвостом. Она поклялась не мешать убийству убийц, и она знала, что у Натиуша хватит сил сделать это. Но Ита пришла к ней за ответами и помощью, и была сейчас не убийцей, но больной душой, потребовавшей исцеления.
— Ита, — начала она, постаравшись забыть все, что произошло, — я поступаю так, потому что это нужно миру.
— Миру нужна сила! — зарычала волчица вне себя от ярости. Она забыла про слабо шевелящихся Квинта и Аграэля, про Натиуша, сейчас в этой пещере они были вдвоем, как когда-то возле человеческого дома, — Черные Волки сильны! Я видела, что они творят! Я сама делала это. Нас презирают, ненавидят, но боятся! Каждой своей шерстинкой дрожат, услышав лишь имя нашей стаи!
— Миру нужна сила, — кротко согласилась Динь, — но какая сила? Твой человек был сильнее, то, что он вложил в тебя, ты пронесла с собой через жизнь. Была бы ты сильнее или слабее, если, отринув прошлое, закончила дела своего человека?
Ита ходила туда-сюда в волнении, и ее длинный черный хвост покачивался, выражая раздумья:
— Я всего лишь хотела справедливости. Справедливость укладывается в твое видение жизни? Мир был зол со мной…
— Не мир, — прервала ее Динь, тоже поднимаясь. Трудно передать, как сжималось ее сердце, как ей было жаль эту большую сильную волчицу, запертую в клетке своих убеждений, все еще сидящую на цепи, пусть рядом и не было хозяина, — а лишь его часть. Те волки, которых ты убила, ни в чем не были повинны перед тобой! Для них — ты зло мира. Так где же тут справедливость?!
— А ты считаешь, что мне нужно было терпеть?! Снести все это? Проявить слабость?
Они стояли друг против друга в лучах закатного солнца, волчица черная как тьма и волчица белая как свет, глядя друг на друга одинаково, с равным желанием понять. И не было в эти минуты между ними вражды, только спор, вечный спор.
— Не проявить слабость, — твердо ответила Динь, — а проявить силу. Сказать: довольно с меня ненависти и зла. Я не буду таким, как он. Я не стану нести его волю. Я видела истинное зло, и я не хочу нести его дальше. Я говорю себе: хватит!
Ита раздраженно виляла хвостом, шерсть на ее холке стояла дыбом, а из горла вырывалось рычание. Но она слушала, уши ее шевелились, когда Динь говорила, а Динь ходила от стены к стене, подбирая слова, стараясь донести самое главное. Она чувствовала: это разговор, к которому готовила ее вся жизнь, и который может многое изменить. Нельзя было ошибиться: только открыть душу и показать все, что в ней есть.
— И когда ты говоришь так себе, Ита, в мире становится на одного волка меньше тьмы. Зло не идет дальше, эта болезнь… На одного больного становится меньше, и она теряет часть своей силы!
— Один волк — это мало. Эта потеря будет ничтожна для тьмы, — хрипло возразила Ита.
— Черный Волк когда-то тоже был только один, — ответила Динь, — этому миру нужна сила, но какая — это мы выбираем. И я надеюсь, однажды все волки будут делать правильный выбор.
— Это невозможно, — Ита села. Язык ее вывалился, она тяжело дышала, словно после долгого бега, — ты не можешь в это верить серьезно! Потому что это невозможно!
— Многое из того, что казалось когда-то невозможным, рано или поздно происходит. Что нам будет стоить один Гаер, если против него будет десяток верных свету волков? — убежденно говорила Динь, — в ответ на зло он будет получать лишь сочувствие. И если это продлится много волчьих веков, то не будет ни Гаеров, ни тех, кто делает Гаеров Гаерами. Нам нужно выбирать свет, а не тьму, Ита. Случайное зло происходит — каждый может потерять своего близкого, например, на охоте или под упавшим деревом. Но случайного добра не бывает. Добро — это мы.
Ита кивнула себе, медленно и удовлетворенно, словно убедилась в чем-то. А потом посмотрела Динь в глаза:
— Только не я, — прорычала она, — я зло. Ты не знаешь, что я творила…
— Еще не поздно, Ита! Ты можешь спасать жизни, а не отнимать их, и пусть Великие судят, удалось ли тебе искупить вину!
— Нет, — волчица покачала головой, — я зло и останусь им. Может, когда-нибудь наступит мир, которого ты хочешь. Тогда рассказывай обо мне маленьким волчатам сказки в ночи, и пусть они помнят, всегда помнят, какой мрак может царить в душе. Ты спасла мне жизнь, Динь. Может, ты спасешь жизнь целому миру, кто знает. Я не могу убить тебя и не хочу этого делать. Прощай, Динь. Все, что ты будешь слышать обо мне, будет правдой.
— Ита, пожалуйста… Не уходи! — Динь шагнула к волчице, но та уже повернулась и направилась к выходу.
Динь встретилась взглядом с Натиушем. Иту нельзя было отпускать, ибо только Змей знал, сколько еще убийств она совершит. Но эта просьба никак не могла сорваться с ее языка, ей казалось, что она сделала не все, совершила ошибку, и Иту еще можно остановить… Не хотелось верить, что единственный способ остановить ее — это убийство. Ведь чего тогда стоили ее слова?
Гаер сидел в норе и тупо смотрел на корни, свисающие со стены. А потом шепнул себе:
— Пора! — и ворвался в разум Иты черной волной, безудержным штормом истребив все ее мысли, оставив только чистую черную ярость.
Когда лавина улеглась, в голове остался только приказ, ясный, как летнее небо.
«Убить волчицу Динь».
— Динь, берегись! — крикнул Вент.
Ита резко развернулась на всех четырех лапах и издала такой леденящий душу рык, что мелкие камушки на полу пещеры подскочили.
— Ита? — Динь снова видела в глазах волчицы пустоту.
Черная стрела пролетела через пещеру, Ита целилась Динь сразу в горло, Гаер хотел покончить со всем этим побыстрее. Аграэль, уже оправившийся от удара, метнулся волчице наперехват, но он был слишком слаб и слишком далеко.
Натиуш, непоколебимый Натиуш, встал стеной перед Динь, и Ита врезалась в его плечо с чудовищной силой и рухнула на землю. В ее лапе что-то хрустнуло, она неестественно изогнулась, обнажив из-под шкуры белый обломок кости. Но Ита не чувствовала боли, Гаер заморозил боль внутри нее.
— Отойди! — прорычала она. Натиуш помотал косматой головой:
— Уходи, если хочешь. Н-но ты не заб-берешь жизни.
— Это приказ Гаера, он возьмет свое! — истерично выкрикнула Ита. Она не сознавала, что это не ее слова, что тело и пасть движутся чужой волей, в голове ее была пустота, и слова шли напрямую, не волнуя разума, — отойди, изменник! — прорычала она чужим голосом, — это мой приказ. Мой и нашего господина, которого ты предал.
— Он не мой г-господин, — Нат смотрел на Иту, но Гаеру в норе казалось, что он видит его. Он никогда не понимал этого холодного выродка, боялся его, хотя тот и был всегда послушен. Но теперь он взбунтовался. И против Ната у Иты были слишком неравные шансы. Ита могла взять внезапностью, могла скоростью, но теперь Нат был готов к нападению, а в скорости волчица со сломанной лапой уступала даже его неповоротливой туше.
— Ух-ходи, Ита, — спокойно сказал Нат, — если т-ты нападешь снова, я уб-бью тебя.
Гаер зарычал от отчаяния. Ита была его последним шансом, он не знал, успеет ли еще отправить убийц за Динь до того момента, как туман накроет все. Змей покарает его, и при мысли об этом ожоги снова полыхнули огнем. Он снова вцепился в тело Иты челюстями и направил его под живот Натаниэля.
