Уже сквозь одежды, спешащих по улице людей, Джованни разглядел седые волосы своего друга, собранные сзади в пучок, склонённую над инструментом голову… Антуан изображал из себя нищего, присевшего на каменные ступени одного из домов и выставившего перед собой глиняную плошку с мелкими монетами.
— Что, выгнала тебя Фина? — он склонился над его плечом, заставив вздрогнуть от неожиданности.
— Джованни! — кифара со стуком легла на камни, а Антуан вскочил, обнимая и расцеловывая в обе щеки. — Каким ветром?
Они присели рядом, наперебой делясь своими новостями. Нет, Фина не выгоняла: Антуан у нее всегда проводит зиму, а как солнце пригреет, отправляется на заработки. У него уже давно есть постоянные клиенты, что собирают группы паломников, и остаётся только дождаться праздника Пасхи, чтобы отправиться в путь.
— Ты со мной пойдёшь? — Антуан несколько раз задал свой вопрос, вглядываясь в глаза Джованни в поисках положительного отклика на своё предложение.
— Нет, — отвечал тот всякий раз и продолжал рассказывать о Флоренции, о Луциано, о Михаэлисе, о Готье, о своём побеге из Парижа.
— Тебя будут искать! — уверенно заявил кефаред.
— После того, что сотворили — вряд ли!
— Да, брось! — Антуан с сомнением покачал головой. — Судя по тому, что ты рассказываешь, у тебя был бред. А он бывает в сильной болезни. Лечили они тебя, парень!
— Но я же помню, что у меня руки были связаны! Насиловали, точно! — Джованни возмутился тому, что друг ему не верит.
— А почему тогда девицу нетронутую из себя строишь: тут помню, а здесь не помню? Если бы насиловали, ты бы помнил от и до. Ты же мне какие-то обрывки рассказал: уснул с больным задом, проснулся опять с больным задом. Что было между, кроме того, что ты был связан и один полюбовник тебя сзади держал, а второй спереди руки пихал? Не член же!
— Думаешь? — Джованни с сомнением напрягал память. И верно — кроме неясных теней, о той ночи он не знал ничего. Потом решительно тряхнул головой. — Всё равно, правильно, что я тогда от них ушел.
— Джованни — ты опытная шлюха, насилием тебя не удивишь. Что тебя сейчас беспокоит? — Антуан схватил его за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза. — Плюнь на всё. Оставь в прошлом. Иди своим путём. Если кто и прискачет из бывших любовников, тогда и будешь с ним разбираться.
— Главное, чтобы первым Алонсо Понче не прискакал! — усмехнулся флорентиец.
— Отомстишь за смерть Стефануса, — спокойно ответил Антуан.
Внезапно кто-то тронул Джованни сзади за плечо и очень грустно спросил:
— Ты — мой ангел? Ты же мой ангел?
Он резко обернулся. Рядом стоял высокий человек в драной монашеской рясе, с коротко остриженными светлыми волосами и глазами, полными слёз и безумия. Но Антуан внезапно вскинулся на него, будто знал много лет, и был совсем не рад встрече:
— Пошел прочь, Змей! Я на этой улице работаю!
Однако незнакомец продолжал держать руку на плече Джованни, смотрел не отрываясь:
— Антуан, чего он хочет? — сквозь зубы проговорил флорентиец, не желая вызвать у безумца какой-нибудь приступ ярости, за то, что развеивает его видения.
— Это Змей, — устало откликнулся Антуан, прямо ему в ухо. — Любовника своего всё ищет, на этом и свихнулся. Имени его не помнит, только Ангелом и называет, — он повысил голос. — Змей, руки убери! Это — мой ангел, и зовут его Джованни, а ты какого ищешь?
— Филадельфийского…
***
[1] Осуждение ереси бегинов и бегардов произошло на Вьеннском соборе (XV Вселенский собор) Римско-католической церкви, проходившем с 16 октября 1311 г. по 11 мая 1312 г. в Вьенне (на юго-востоке Франции, близ Лиона). Общее число собравшихся — около 300 человек. Перед собором стояло три вопроса: рассмотрение обвинений против Ордена тамплиеров; вопрос о защите христианских святынь в Святой земле; перспективы церковной реформы.
В 28 постановлении изложено описание секты: «гнусная секта порочных людей, называемых «бегарды» и неверующих женщин, называемых «бегинки», распространилась в королевстве Германии. Эта секта, сеющая злые дела, хранит и утверждает в своих кощунственных учениях следующие ошибки». Было определено 8 ошибок. Я привожу седьмую: «В-седьмых, поцелуй женщины является смертным грехом, так как человеческая природа не смогла его отвергнуть, но половой акт — не грех, особенно во время искушения, так как это является отвержением самой природы».
[2] слушал проповеди и принимал пищу совместно — это первичные обвинения в ереси, которые использовала инквизиция, чтобы отделить тех, кто будут осуждён, от тех, кто ересь не поддерживал.
[3] описание Тура буду давать по плану города 1560 г. Других нет. https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/b/b9/Plan-Tours-.jpg
[4] исповедоваться можно было только действующим священникам. Право принимать исповедь было ещё только у францисканцев, но в начале XIV века, когда началась борьба со спиритуалами, им это было запрещено папской буллой.
========== Глава 11. Турский ангел ==========
— Филадельфийского [1]? А кто это? — почти одновременно спросили Джованни и Антуан.
— Эх, — вздохнул тот, кто звался Змеем. — Это самый важный ангел. Ему доверены ключи от Неба! Братская любовь — имя его.
— Змей, — нетерпеливо, с нескрываемым раздражением в голосе, ответил Антуан, — тебе пива выпить не с кем? Или денег еще за свои откровения не насобирал, поэтому — не на что?
— У тебя доброе сердце… — Змей сглотнул сухой комок, застрявший у него в горле. — А я бы тебя хлебушком угостил, а?
— Ну, ладно, — смягчился кифаред. — Сейчас месса начнётся, тогда сходим. А пока не мешай мне. Иди, постой в сторонке! — Антуан вновь взялся за свою кифару.
Змей отпустил плечо Джованни и медленно направился с протянутой рукой в сторону соборной площади.
— Уф! — облегчённо фыркнул Джованни. — Он тут один такой?
— Шутишь? — хмыкнул его друг. — Полгорода. Все собрались на Пасху, поскольку паломники дают сейчас щедро. У нас тут всё расписано — кто, где и когда работает. Если вон туда за угол завернёшь, — он мотнул головой, откуда слышался запах пригорелого хлеба и тёплого свежего навоза. — Там проход к городским воротам и пересечение улиц. И там они проповеди читают: один сменяет другого, а простецы слушают то, что им нравится. Самые красноречивые собирают огромные толпы и имеют хороший приработок.
— А что говорят?
Антуан повернул к флорентийцу голову, смерив насмешливым взглядом:
— Ты бы назвал ересью. Даже не так! У твоего знакомого отца Бернарда не хватило бы чернил, чтобы всё это описать. Людям нравится! Особенно когда про церковников начинают говорить: мол, все погрязли в золоте и разврате. В последний год как-то больше про Апокалипсис разглагольствуют, про откровение Иоанна, про Святого Духа…
— Как же ты всё выслушиваешь? Не боишься? — удивился Джованни, перебивая своим любопытством звуки кифары.
— Слушаю и осуждаю. Но деньги тоже нужны. Попадаются лишь наивные простаки или слишком упёртые в вере. Хозяева постоялых дворов или таверн не спрашивают же тебя, прежде чем налить кружку пива, верный ли ты католик или нет? Не прислушиваются к твоим разговорам с товарищами, вот так и я — простой проводник. А до этих споров с церковниками мне дела нет!
— Хорошие у тебя измышления, — задумчиво почесал голову Джованни. — А то я тут опять влип в одну историю…
***
Как только двери собора закрылись за всеми желающими посетить дневную мессу, друзья переместились в маленький трактир, спрятанный посреди узких улиц. Там Антуана знали и привечали как родного. Решетчатые ставни пропускали мало света, но и скрывали всех тех, кто находился внутри. Бродячие монахи позволяли себе смеяться, профессиональные нищие снимали с ног нашлёпки страшных язв, воры перебирали срезанные кошельки, проповедники заговаривали о делах мирских, в общем, работающие люди позволяли себе расслабиться и отдохнуть. Змей тоже вскоре появился на пороге, ведя за собой… брата Мая.
