И утратил дыхание, будто задохнувшись в немом крике. Тесно притянул к себе Джованни, собирая языком с его мягких губ остатки собственного удовольствия. Обхватил ладонью и его источающий предвкушение скорого наслаждения факел, обжигающий и от того желанный.

Ласки гнали прочь не только ночной сон, но и мысли о расставании. Пронзительные открывающейся глубиной бездны, наполненной мучительным ожиданием и страхом за то, что их волевой выбор может стать роковым, лишающим надежды на встречу. На любом, даже выстланном мягким пурпурным шелком пути могут скрываться смертельные опасности, причину которых можно лишь разглядеть в Божьем гневе.

— Я молю Бога лишь об одном: чтобы Он больше не отнимал тебя у меня! — медленно, будто стыдясь громких мыслей, высказанных вслух, промолвил Михаэлис, узрев в расстилающемся над морем небе первые проблески зари.

Джованни, почти заснувший в его объятиях, приподнял голову:

— Моя душа не отлепится от твоей. Обещаю… клянусь перед Господом!

Со звуком церковного колокола, возвещавшего о пробуждении города, оба путника были готовы к отъезду. Пока Джованни выводил за ворота лошадей, Михаэлис давал наставления о том, когда ждать его возвращения, пришедшему на работу Бертрану. Он не проронил ни слова о ночном визите городской стражи — это и так спустя час будет известно уже всему Агду. Верную ему Раймунду он предупредил заранее о том, что отвечать, если будут допытываться соседи.

Веками проторенная дорога в направлении Монпелье была еще пустынна. Кони резво понесли своих седоков, подгоняемые свежим ветром. Когда солнце начало клониться к закату, путники достигли стен Монпелье. Город располагался недалеко от моря на высоком холме, утопая во фруктовых садах и виноградниках, спускавшихся по склонам и перемежаемых огородами.

В этом большом, по сравнению с Агдом, городе Михаэлису был знаком каждый камешек. Даже постоялый двор, расположенный рядом с таверной, где обычно собирались студенты университета, лучился радостью и гостеприимством. Вольный город принимал всех, не обращая внимания на происхождение и цели, которые преследовали прибывшие гости. Пёстрая торговля шла на его узких улочках, поднимавшихся к центральной площади.

Однако уставшим с дороги телам, утомленным бессонной ночью, просто хотелось дать отдых. Поэтому Джованни и Михаэлис, плотно отужинав в гулком шуме галдящей студенческой братии, на которую палач поглядывал со снисходительным превосходством, а флорентиец — со жгучим интересом, легли спать, сплетясь в объятиях.

На следующее утро Михаэлис повёл своего ученика в университетский дом, где преподавали медицину [1]. Там, дождавшись в передней окончания лекции, когда десять студентов, собрав книги, спешно покинули комнату, предназначенную для занятий, между Михаэлисом и магистром состоялся разговор, по окончании которого за звонкую монету в руки палача передавался список книг. Эти манускрипты следовало найти в библиотеках и прочесть внимательнейшим образом до следующей весны.

— Вот, эти книги разыщешь в Авиньоне, — Михаэлис передал список в руки Джованни, — если найдёшь в них смутные места, а их немало, то спросишь меня в письмах. Будь осторожен, брат Доминик не должен догадаться о том, что мы с тобой продолжаем хранить друг к другу чувства.

В течение всего дня они бродили по городским улицам: Михаэлис постепенно посвящал Джованни в своё прошлое: о том, как застенчивым юношей впервые приехал в Монпелье, с трудом понимая общие фразы на провансальском языке, как, краснея от смущения, передал рекомендательное письмо от своего названного отца, Мануэля, как встретил ласковый приём учителя Арнальда, заговорившего с ним на одном языке. Мигель Нуньес постарался скрыть от других своё знатное происхождение и жил экономно, снимая комнату под крышей.

Иногда такая откровенность больно сжимала сердце Джованни. Он представил себя на месте Михаэлиса — что он смог бы рассказать о собственном городе, кроме воспоминаний далёкого детства? В этой башне проживал его понедельничный клиент, а в этой — пятничный. А вот здесь они с Луциано проводили время, являясь пикантным украшением весёлого праздника. А на этой площади собирал мзду Антуан Марсельский. Его город не был столь гостеприимным, напоминая больше о сведённом голодом животе или косых осуждающих взглядах, что кидали в него из окон жители родного квартала, рассматривая дорогую вышивку на его парадном верхнем платье и рассыпанные по плечам золотые кудри, прихваченные цветной лентой.

— Ты почему застыл и закрыл тёмными тучами лицо? — пальцы Михаэлиса нежно коснулись щеки флорентийца, призывая его внимание к себе.

Джованни очнулся от мрачных воспоминаний и постарался улыбнуться. И Михаэлис, будто предугадав ответ, со всей серьёзностью предложил выбрать из всех событий, что произошли в их жизни, самые приятные, и сейчас поделить на двоих, соединив рассказы вместе.

Им пришлось соблюдать осторожность, расцвечивая ночной сумрак лишь ярким пламенем поцелуев. Гостиничная кровать, стоило на ней пошевелиться, отзывалась нещадным скрипом, особенно в установившейся в доме тишине. Утром Джованни, расточая твёрдые клятвы и обещания, что срывались драгоценными кристаллами с его исцелованных губ, отправился в Авиньон. Михаэлис остался в Монпелье еще на несколько дней, пока его не разыскал посланник епископа Бернарда, слёзно умоляющий вернуться обратно в Агд.

По Божьей воле у епископа разыгралась боль в кишках, а городского судью скрутила от сырой погоды болезнь в спине и суставах рук. Тогда-то им и донесли об оскорблении незаменимого лекаря анонимным доносом. Отчего тот предпочёл покинуть город, с лёгкостью «перейдя под покровительство короля Майорки». Святой отец Бернард от возмущения рвал и метал, забыв о коликах. По городу ползли невероятные слухи о том, что Михаэлис покинул Агд навсегда. Масла в огонь подлил отец Гийом, появившийся в здании тюрьмы, разыскивая помощь для своего келаря. Узнав об обвинениях, инквизитор тоже сильно возмутился, проронив вслух, что Михаэлис оказал неоценимые услуги делу веры, а со своим учеником вёл себя крайне целомудренно:

— Они вместе провели ночь в гостевой келье и ничем, ни единым намёком, не осквернили наше святое место! А моя братия спит чутко.

Раймунда рассказала всем подругам на городском рынке, что с палачом они уже давно муж и жена, а брак свой подтверждали в другом городе, поэтому все обвинения в чувствах к Джованни — злость клеветников и завистников:

— Этак можно и про моего Стефануса сказать, что он был грешником, поскольку до брака жил в соседней комнате от Михаэлиса. А убили его рыцари-еретики, это всем известно! — кричала она на площади, окидывая раскрывших от изумления рты подруг снисходительным взглядом давно замужней женщины.

Михаэлис вернулся в Агд, только вдоволь натешив собственное тщеславие многочисленными просьбами. Встречали его будто сеньора города, источая улыбки, извинения и обещания.

***

От автора: следующие главы выкладываются отдельным произведением: Minority (Ученик палача-4) — https://ficbook.net/readfic/6656025.

***

[1] университеты в XIII–XIV веках представляли собой совсем не то, что мы имеем в виду в современности. Здания или комнаты для преподавания были наёмными. Часто студенты собирались на лекцию преподавателей в его доме, иногда сидели прямо на соломенной подстилке на полу. При прослушивании лекции полагались на память, учебные книги были редкостью.

Здание медицинского факультета в Монпелье, каковым мы его знаем — пристроенным к Собору св. Петра появилось к середине XIV века.

https://cdn-org.e-reserve.org/links/uploads/xlarge/1/173441-batIJuYyEeb8ERle5l8w.jpg

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/8/82/Cathédrale_Saint-Pierre_de_Montpellier.jpg