— Твой хозяин уже простил моему Барсину? — мрачно спросил я.

Арридей махнул рукой и улыбнулся:

— Былое. Она скоро родит, ты знаешь? Поэтому царь и не хочет тащить за собой женщину на сносях и медлит с началом похода.

— Ты все выдумываешь! Царь собирает силы.

— Ага, персидский царь тоже! Теперь, наверно, стоит со всем войском и ждет, когда же наш царь Александр покончит со всеми своими делами и обратит на него свой взор.

— Не веди таких речей в моем присутствии! — я кивнул на раба.

— Я все понял, уже ухожу, — Арридей, продолжая улыбаться, пошел к выходу. Он опять остановился: — Так, мы друзья?

И этот предлагает мне свою дружбу. Что за день?

— Посмотрим, — миролюбиво процедил я сквозь зубы, и откинулся на спину. Чудесное утро было растревожено странными поступками людей, окружавших меня в этой жизни, сладкие мгновения пробуждения были разрушены. Раб же истолковал мое поведение иначе — в своих обычаях:

— Господин желает ласк и расслабления?

Я вспомнил, как ночью утолил жажду собственного тела без остатка, словно безумный:

— Тебе не больно?

— Нет, господин. Все хорошо, — он повернулся ко мне спиной, завладел пальцами моей руки и заставил проверить, что нет ни крови, ни боли. — Господин — ты знаешь, как правильно все сделать.

— Да, — я криво усмехнулся. — Я-то знаю. Опусти полог над входом, — раб тотчас же исполнил мой приказ, стало темно. Он приблизился к ложу, видно, приготовился в мыслях, к тому, чтобы вновь начать любовные ласки, возбуждая во мне страсть, но я отдал следующий приказ: — Теперь принеси мне воды, я хочу омыть тело. А пока ты будешь искать воду — придумаю тебе имя.

Если раб вернется быстро, значит, лжет — он появился здесь не вчера.

========== Египет, глава 3. Восемь лекифов ==========

Жаркое пламя костра развевало ночную прохладу, но скоро нам уже не захочется тесниться ближе, заворачиваясь в плащи — сама земля, нагретая за день раскаленным до бела солнцем, будет давать изматывающее и ненавистное тепло. Но сейчас, в продолжение празднеств, близкие друзья царя Александра укрылись в его шатре, отослав своих слуг, среди которых — немало юных мальчиков из знатных македонских семей, ожидать окончание пира поодаль. У нас было достаточно угощений, вина и удивительных сказаний о героях и богах, чтобы развлечь друг друга.

— В давние времена, — начал и я свой рассказ, — в этом самом городе, в финикийском Тире, что лежит сейчас руинах подле нас, родился Кадм. Великий Зевс, приняв образ быка, похитил его прекрасную сестру — Европу, и Кадм отправился на ее поиски в Элладу, через огромное синее море… Там, где легла на траву божественная белая корова, он основал город Фивы, убив змея бога Ареса. В жены взял он Гармонию, дочь могучего Ареса и прекрасной Афродиты, и все боги пировали в тот день, освящая их союз… Дочь Кадма, Семела, понесла от Зевса — прекрасного бога Диониса, — я вгляделся в окружающие меня юные лица, восторженно внимающие древним легендам, и продолжил свой рассказ про царей Эдипа и Лая, Геракла, рожденного фиванской царицей Алкменой, царя Ясона и его товарищей-аргонавтов. Часть мифов они уже знали, им поведали о них отцы и учителя. — Наш царь воистину велик, — промолвил я, завершая свой рассказ, — он проделал то, что еще никому не удавалось — подчинил себе время и историю, разрушил не только дело рук основателя-полубога, но и его родину…

Никто не заметил или осознал иронии в моих словах, лишь удивленно спрашивали, откуда я знаю столько легенд. Потом несдержанный на язык Арридей перевел разговор на мое сказочное путешествие по Египту, но я предпочел ответить, что собирал по поручению Птолемея древние книги и учил язык, поэтому так сильно задержался.

— Было страшно? А больно? — сыпались со всех сторон вопросы о рисунках, происхождение которых, я объяснил обрядом посвящения в египетские мистерии.

Уже давно как последние лучи солнца скрылись в морской пучине, мы услыхали приветственные крики и увидели длинную змею из горящих факелов, тянущуюся вдоль холмов, окутанных синим туманом. Прибыл Парменион с войском, а значит и Калас. Волнение охватило меня, я сделал большой глоток вина, чтобы унять дрожь. В лагере началась суматоха, все вскочили с мест, намереваясь броситься на встречу, но Арридей удержал меня:

— А вдруг мы сейчас срочно понадобимся Птолемею или Кратеру?

Я удивленно воззрился на него:

— Шутишь? Я не видел собственного отца столько времени!

Арридей выпустил край моего плаща:

— Эней, подожди, давай поговорим. Я друг тебе. Пока тебя не было, здесь слишком многое изменилось, понимаешь, о чем я?

— Ничего не понимаю, и раз так — ты мне сейчас все подробно расскажешь.

— Хорошо, но не здесь, согласен? — он наклонился к моему уху и доверительно прошептал: — Тут нас могут подслушать, пошли к тебе!

— Только что ты говорил, что мы можем понадобиться нашим хозяевам! — со смехом ответил я. — Чему верить?

Но Арридей, опять схватив меня за плащ, увлекал в сторону, подальше от радостных криков и объятий, от шума и музыки с новой силой начавшихся торжеств, от такого долгожданного Каласа.

Красивый раб, так и не получивший имени из-за поспешности своего возвращения, терпеливо сидел подле ложа в ожидании. Одеяла были аккуратно расправлены, светильники наполнены маслом, грязный хитон, сброшенный мною вчера на землю, теперь чистый, сушился у входа. Арридей сказал рабу, чтобы тот покинул нас. Я ждал объяснений, и у меня было мало времени — войска станут лагерем и вольются в ряды пирующих, разбредутся в поисках увеселений комедиантов и общества гетер.

— Эней, — Арридей перешел на шепот, — может быть, ты не знаешь, но наш царь получил откровения оракула в Сиве, — я кивнул, он продолжал. — Его объявили сыном Зевса, и не только в Египте, но и другие прорицатели подтвердили слова бога. Царь Александр изменил свою политику — теперь ему необходимо абсолютное доверие и почитание, верность без тени сомнения.

— Зачем ты говоришь мне это? — я нахмурился. — Разве я даю повод сомневаться в моей верности?

— Дослушай меня, — нетерпеливо оборвал меня Арридей, — речь идет не о преданности нашей и наших хозяев, а о войске, едином войске. До сих пор как было — все решает царь, но слово любого командира имеет вес. Я говорю о Парменионе! Не хочу говорить о нем ничего плохого, но те, кого он поддерживает, не всегда покорны царю Александру…

— Клан Пармениона… — промолвил я, моего опыта в политических делах хватило, чтобы сразу же понять ситуацию и пути ее развития. — Птолемей не хочет, чтобы мое имя было связано каким-либо образом с семьей Пармениона, а я с ней связан через Каласа.

— Правильно! Поэтому, не стоит искать с ним встречи.

— Но тебе, откуда это известно, Арридей? — я угрожающе схватил его за горло, знал, что только так можно выбить из него правду. — Заговор? — он кивнул. — И я либо со всеми вами, близкими царю, либо против? — Арридей отчаянно замотал головой, пытаясь ослабить мою хватку.

Я отпустил его и задумался, он сидел на земле, потирая шею, в ожидании моего ответа. Я уже его знал:

— Передай своему хозяину, Кратеру, что меня не интересуют ваши игры, я остаюсь с Птолемеем и царем Александром. Но мои отношения с Каласом — личные и вне политики. Если я захочу его любви, а он моей — то вас это никак не касается. Меня не интересует Парменион и его ставленники, но Каласа я буду защищать до конца. И если с ним что-либо случится, моя месть коснется его недругов. Ты хорошо запомнил мои слова? — я навис над ним, светильники сотворили тень мою огромной и страшной. — А теперь уходи.

Я устало опустился на ложе, не желая больше ничего говорить. К горлу подкатывала тошнота, как знакомо было это чувство, когда на весах лежала с одной стороны — любовь, с другой — служение обетам. Мне предлагался выбор, но в этом случае — ни царю Александру, ни Птолемею, я не приносил клятв верности.

Раб, подаренный Птолемеем, вернулся обратно и присел у моих ног, склонив голову, исполненный покорности и готовый к услужению. Не услышав от меня никаких указаний, он взялся за ремешки моих сандалий, но я сделал останавливающий жест: