— Да.

— Эней, они в двух переходах. Если тебе не терпится — возьми женщину для утех, выпей вина. Да, что с тобой? Вдруг, вспомнил?

— Мне не нужна женщина…

— Я пришлю красивого юношу, мне ничего для тебя не жаль!

— Ты не понимаешь…

— Я прекрасно знаю, что испытывает мужчина, давно не знавший любви. Ты чувствуешь тоску, тело твое стонет о ласке. Доверься моему опыту, не противься.

— Спасибо, Птолемей, за заботу, — пробормотал я, пятясь к выходу, — прости меня, что потревожил твой сон.

Я вновь вернулся на собственное ложе, зарылся с головой в одеяла. «Почему Птолемей так странно себя ведет? Почему не желает мне доброй встречи с Каласом?» Я уловил легкий шорох позади себя. На пороге стоял юный раб, темноволосый, ясноглазый, с темно-оливковой кожей, финикиец или египтянин. Птолемей все-таки слишком навязчив в своей заботе! И хорошо изучил предпочтения своего помощника — Энея. Я сделал жест, прогоняющий раба с глаз долой, но тот, наоборот, приблизился — в руках его была корзина.

— Твой господин… — юноша заговорил по-эллински, подбирая правильные слова, — послал тебе подарок.

Я присел на постели, стараясь уловить его взгляд, но раб не высказывал смущения, не отводил глаз, только извлек из корзины кувшин с вином и килик:

— Хорошее вино, самое лучшее. Не обижайте, господин, — темно-красная густая струя коснулась гладкой поверхности расписной чаши, заполняя ее до краев.

Я взял из рук раба килик, терпкое на вкус, приятное тепло разливалось внутри, туманя взор, отгоняя печаль и тревогу прочь. Тем временем, юноша извлек из корзины свежие, еще теплые лепешки, печеное мясо, оливы и сладкие плоды, которые он разрезал маленьким ножом и подносил к моему рту. Улучив момент, когда рот мой освободился, увернувшись от очередного протянутого кусочка лепешки, я отвел руку раба:

— Тебя послал Птолемей, чтобы напоить меня?

Тот кивнул головой:

— Он приказал развеселить тебя. Меня учили.

Я положил руку ему на плечо, стремясь закончить нашу встречу — все-таки вино было сильно пьянящим:

— Передай Птолемею, что я доволен вином, насытился. Теперь ты можешь покинуть мою палатку, — я обнадеживающе улыбнулся ему в ответ.

— Мой господин позволит мне уложить его спать? — юноша потерся щекой о мою руку и улыбнулся. Не дождавшись моего ответа, он принялся распутывать ремешки сандалий, потом его пальцы заскользили по моим ступням, разминая их, совсем так, как это делал когда-то Мидас. Знакомая дрожь пронзила меня изнутри, тело невольно откликнулось на ласку, я закусил губу, чтобы сдержать стон. Я позволил снять с себя одежду, но продолжал напряженно следить за действиями раба — не хотел позволить большего, ни себе, ни ему. Он живо забрался мне за спину, принялся распутывать мои волосы, расчесывать непонятно откуда взявшимся гребнем. Каждый его взмах приносил удовольствие и расслабление. Потом умелые пальцы огладили мои обнаженные плечи и спину, внезапно раб прижался ко мне всем телом, обхватил губами мочку уха, заскользил языком, очерчивая и лаская шею. Я застонал и прикрыл глаза, мой фаллос наливался мощью, горячее тепло разливалось по животу, и я вспомнил, какие наслаждения мне сулит подобная искусность в любовных играх.

В моем приобретенном знании о самом себе не было никаких запретов на проявление любовных порывов, как к мужчинам, так и к женщинам. Яркое солнце разбудило меня. Полог палатки был откинут, у ложа стоял Птолемей с таинственной ухмылкой на устах:

— Радостно видеть тебя в добром здравии и прежних предпочтениях, — произнес он, заметив, что взгляд мой сосредоточился на нем. — Тебе понравилось обладать и повелевать? — он шлепнул спящего рядом со мной раба по обнаженной ягодице, тот вскочил, в ужасе и благоговении часто захлопал глазами, скатился с моего ложа, стремясь убежать, но Птолемей удержал его за руку:

— Постой! Ты плохо прислуживаешь моему другу, если стремишься оставить его без утренних ласк, — тот замер в испуге, а мой хозяин легко кинул его обратно на ложе, где юноша сразу же прижался ко мне. — Эней, видишь, как я забочусь о тебе! Теперь это — твой раб, я его специально выбрал, чтобы скрасить твои дни и разогнать тоску.

— Благодарю тебя, Птолемей, ты угадываешь мои желания! — я приложил руку к груди. — Твой подарок истинно бесценен и восхитительно хорош.

Он удовлетворенно потер ладони:

— Захочешь гетеру — только скажи! Даю тебе время на ласки и омовения и жду у себя — сегодня прибывает «Паралия», начнутся новые театральные представления. Я хочу, чтобы ты меня сопровождал.

Он вышел, не удосужившись опустить полог, я глядел ему вслед, пока не заметил, что ткань с одной стороны слегка задирается и видна чья-то вихрастая голова и один любопытный глаз.

— Арридей! — воскликнул я, исполнившись гнева.

Голова исчезла, но через мгновение этот самодовольный глупец появился на пороге:

— Эней, я всего лишь хотел выразить свою радость по случаю твоего счастливого возвращения. Говорят, египтяне пометили тебя рисунками.

Я повернулся к нему плечом, чтобы он все увидел собственными глазами и ничего больше не придумывал. Мне действительно не хотелось потом узнать, что изображение быка-Аписа или головы Анубиса можно увидеть на моем теле в натуральную величину. Арридей ходил кругами, восхищаясь моей храбростью и явно пытаясь разговорить. Я лишь посмеивался. Потом он начал спрашивать о новом рабе, о его достоинствах. У меня тоже не было случая его внимательнее рассмотреть при дневном свете. Я еще раз подивился проницательности и наблюдательности Птолемея, который замечал мои взгляды, надолго задерживающиеся на лицах и телах темнокожих гетер. Сурья оказала на меня, на личность Энея, сильное впечатление и стала опытной наставницей, и, с тех пор, в теле моем разгорается огонь, как только перед взором встает красивое смуглое лицо со светлыми — голубыми или синими глазами, с пухлыми спелыми губами, обрамленное копною черных волос. Таков был и этот юноша. Где же Птолемей отыскал его? Когда успел?

— Как твое имя?

— Такое, что пожелает господин, — тихо ответил раб, опустив глаза, обрамленные черными пушистыми ресницами.

— Когда тебя купил Птолемей?

— Вчера. Мой прежний господин, привез меня вчера. Твой господин купил меня, — глаза опущены, руки скрещены на груди, полное спокойствие и покорность.

Вчерашний Эней поверил бы этому объяснению, но не я. Не стал ли я слишком подозрительным, не перестал ли совсем доверять людям? Сомнения в правдивости можно объяснить холодком, который внезапно появляется внутри тебя и исчезает так же быстро, когда ты выбираешь из множества то объяснение, что кажется наиболее удобным и простым. Я не стал принимать никакого суждения, ошибки совершаются не сразу, нужно ждать, когда твой противник сделает следующий шаг. Птолемей всегда преследует собственные цели, даже творя благо для других, осыпая их подарками. И этот шаг — тщательный выбор раба для подарка сделан с определенной целью, но какой именно?

— Что ты можешь делать?

— Все, что пожелаешь, господин. И день, и ночь, я могу развлекать тебя, не зная усталости.

Арридей расхохотался, услышав такие слова, и захлопал в ладони:

— Эней, я завидую тебе. Птолемей дарит такие замечательные подарки! Видно, я выбрал не того хозяина. Послушай, — он схватил меня за руку, — если тебе будет не жалко, ну, все-таки какая-то дружба между нами есть, если захочешь — одолжишь мне его? Я могу и заплатить!

Я освободил руку от его навязчивых прикосновений:

— Раньше, ты предлагал своему хозяину меня, потом ты предлагал мне себя, теперь ты хочешь моего раба — тебе не кажется это странным? И каждый раз при отказе еще обещаешь деньги и вспоминаешь былую дружбу! Какую, Арридей? Я никогда не забуду, как ты стал причиной ссоры между мной и Каласом и моих страданий. Помнишь Пеллу?

— Послушай, ну, что ты вспоминаешь то, что было давным-давно! Я был юным и глупым, старался понравиться, пробиться наверх. Прошу, не осуждай меня! Не поминай обид. Я, наоборот, стремлюсь к дружбе с тобой. И не потому, что ты — ведаешь делами Птолемея и вхож в шатер к царю, я имею те же милости от Кратера. Но мы с тобой — помощники двух друзей царя Александра.