Под восторженные крики из шатра вынесли огромный золотой кратер с вином. Внимание всех обратилось на него, воины повскакивали с мест, протягивая чаши и килики виночерпию. Я тоже отвлекся на несколько мгновений от созерцания Каласа, продолжавшего свои разговоры с Гекатой. Внезапно сильно кольнуло сердце, будто темная тень надвинулась и исчезла в окружающей нас ночи, я обернулся. Калас стоял, покачиваясь, странно смотрел на меня широко раскрытыми глазами, его губы беззвучно шевелились, будто он хотел мне что-то сказать. «Прощай, прощай навсегда!» — читал я, слышал леденящий душу безмолвный крик. Я бежал к нему навстречу, подхватил тяжелое обмякшее в руках тело, прижал к себе, умолял «Не умирай, не покидай меня!». Не хотел видеть, что из спины Каласа торчит рукоятка короткого меча, а вокруг раны расплывается огромное черное пятно крови.

***

Калас

Я уже не чувствую боли, жизнь вытекает из меня по капле, я слышу, как Эней рыдает над моим телом, просит не оставлять, забрать с собой. Но мы не боги, что я могу поделать? Ты — живи — возлюбленный мой! Тебе предстоят великие дела — ты пойдешь дальше с царем, увидишь Индию, пересечешь пустыню, вернешься в Вавилон героем, а Эллада — твоя родина — примет тебя и сохранит до белых седин. Не плачь, ты не потерял меня навсегда, мы расстаемся лишь на время. До следующей встречи, любимый!

***

[1] Диалоги Платона. Федон.

========== Эпилог ==========

Я смотрел на жаркие языки пламени, и по моим щекам нескончаемым потоком лились слезы. Я знал, что моего возлюбленного больше нет со мной, в моей жизни, а тело, где была заключена душа, сгорало на большом погребальном костре, торжественном, почетном. Каждый, кто пришел сегодня проститься с Каласом, был, несомненно, убежден, что встретится с ним на полях Гадеса, для них — смерть близкого друга — скорбное событие, но полностью встроенное в систему верований. Я же знал, что это — конец и моему существованию. Моя жизнь становится бессмысленной, да и смерть — тоже. Я не мог представить, что ожидает меня за гранью бытия: возвращение или полное забвение, но уже в другом теле, вступление в новый поворот Круга, в котором мы можем больше не встретиться с моей возлюбленной душой, или встретиться, но ничего не помнить друг о друге — пройти мимо, едва коснувшись взглядом. Почему я тогда не шагнул в костер? Птолемей в последствии говорил, что едва удержал меня, спас мне жизнь, но что сравниться с мучениями души, заключенной в грубое тело, не имеющей возможность вырваться на свободу.

Я долго искал смерти, но она никак не хотела мне подчиниться. Время не уберегало меня от ран, но душа не хотела покидать тело, будто не сделал я еще всего предназначенного или предначертанного мне Судьбой.

Распоряжаясь своими чувствами не по воле богов [1]: я любил в своей жизни только двух людей — Мидаса и Каласа. Первого — за страсть, что необъяснимо охватывала меня, стоило мне только ощутить его присутствие рядом, второго — увлеченный идеей единения душ. Но обоих потерял настолько внезапно, необъяснимо, хотя прекрасно осознавал, кто виновен в их смерти.

После того, как царь Александр расправился с Парменионом и подавил назревающий внутренний мятеж в македонском войске, он изменился. Его идея, что эллины несут другим народам свою совершенную культуру, была забыта, столкнувшись с реальностью: у этих завоеванных людей тоже была своя культура, обычаи, верования и свой собственный взгляд на то, как устроен окружающий мир.

Филократ приехал в Бактрию как раз, когда ее захлестнула волна насилия и омыла эти земли кровью невинных. Он получил мое известие, он приехал, чтобы узнать тайну тех событий, что явились причиной смерти Каласа. И выносил свою месть, я помог ему, не спрашивая, что именно он хочет предпринять.

— Что ты сделаешь? Они сильны! — воскликнул я.

— Они слабы, — загадочно ответил Филократ, — а мы способны ждать, я нанесу удар туда, где его никто не ожидает. Они сами погубят друг друга.

Я рассказал ему все, что знал. Он призывал меня к мести, упрекал, но я отказался мстить, и кому? Безгласному убийце, воткнувшему меч в тело Каласа? Так он, наверно, был убит в ту же ночь! А те, кто его послал будут судимы в Аиде. Но Филократ думал о чем-то своем, поддерживаемый силами и их влиянием из вне, о которых я не желал знать. Я обещал помочь ему, представить нужным людям, а дальше — я вне этой игры. Так появился Медий из Фессалии, незаметный участник пиров. А потом умер Гефестион, и был нанесен первый удар по Александру — не знаю, чьими руками, но у царя было отнято то, чем он безумно дорожил. Он тяжело переживал смерть друга, стал подозрительным, называл гетайров-македонцев «стаей волков», но идея нового похода в Аравию отложила на время осуществление мести царя, готового казнить все свое «старое» окружение. И тут Медий стал его доверенным лицом, способным утешить в трудную минуту, поднести к губам чашу хмельного вина. Все только и ждали момента слабости царя. И однажды он наступил: измотанное обильными возлияниями тело ответило болью, она быстро прошла, ослабевший царь почувствовал себя лучше. И тогда, быть может, с целебным снадобьем, был нанесен завершающий удар. Стервятники не успели толком справить достойную тризну, как принялись раздирать на части то, что было завоевано ценою крови всего эллинского народа.

Я еще успел немного поучаствовать в их войнах, но только чтобы благополучно и не с пустыми руками отбыть в Элладу. После смерти Эсона и Кассандра родной дом Каласа в Фессалии опустел, но никто в доме не был опечален, тем что произошло. Пелий был все такой же, только немного иссох, или я вырос, начал воспринимать его по-другому. Он был счастлив узнать, что я принял на себя опекунство над осиротевшей семьей Каласа, взял в жены Тиро, перевез всех в Фессалию, кроме Клеопы, что осталась в Македонии, замужней женщиной. Это я сделал еще в то время, когда царь Александр отослал домой фессалийцев и ветеранов [2], но потом вернулся к Птолемею, продолжая поддерживать свою новую семью получаемыми за службу деньгами.

Когда же я вернулся обратно, уже после смерти царя Александра [3], семья разделилась. Алкмена осталась в Фессалии вместе с близнецами, а Поликлет уехал со мной и Тиро в Афины. Клейте, несмотря на то, что потеряла свою принадлежность к одной из влиятельных семей — род Пармениона был уничтожен, считала Фессалию варварской и чуждой провинцией. Я пообещал ей Афины и полную свободу действий, но отказался принять ее «благодарность». Подозреваю, что такое положение ей понравилось больше — через два года следы ее потерялись, может быть, она уехала из Афин в иные земли, а может — просто сменила имя, и труд гетеры показался ей намного сладок, чем прошлое замужней женщины, знатной македонки.

В Афинах я организовал палестру, где обучал военному делу детей богатых граждан. Они охотно платили деньги не только за мое искусство, но и за славу, которой я себя покрыл, путешествуя в дальних краях. Я запретил себе возвращаться к прошлому — войны продолжались, шла жестокая борьба за наследство, Птолемей звал в Египет, Кадм уехал с ним. Но у меня были иные обязанности — вырастить детей Каласа, то, что у меня осталось, кроме воспоминаний — семья, хотя своих детей у нас с Тиро так и не появилось.

Благословенная смерть пришла за мной, когда я присел отдохнуть на ступенях храма, в тени. Я почувствовал ее приближение, как она легким ветерком коснулась моих серебряных волос, провела по коже, разглаживая глубокие морщины. Я тогда подумал, как же легко уходить туда, куда давно стремился мыслями, как спокойно становится душе, летящей навстречу свету любви.

***

[1] «не по воле богов» — очень значимое определение, поскольку в сознании древнего грека все события в жизни связаны с «волей богов», и единственное на что он имел право свободного выбора — это на выбор друга (любимого).

[2] июнь 329 г. до н.э.

[3] после июня 323 г. до н.э.