— Один? Или у меня будет новый покровитель?

— Ты хочешь поменять хозяина? Я тебе не нравлюсь?

— Нет, нет, — запротестовал я, — не в этом дело! Я хотел бы знать, в чей полк нужно вступить, чтобы быть ближе к царю.

Птолемей задумался, но вскоре принял решение:

— Уговори Каллисфена взять тебя под опеку, ты с ним дружен, будешь помогать ему писать историю похода, подавать стило, когда Александр будет созывать совет. Но именем Зевса заклинаю тебя — не берись за оружие, не участвуй в сражениях! Моих людей ты знаешь, если нужна будет помощь — призовешь. Я их предупрежу.

***

[1] Orchis — яички, тестикулы.

[2] Стадий — мера длины, равная 180 метрам (50 стадиев = 9 километров).

[3] Триера — трехъярусный гребной корабль, вместимостью 180 гребцов. Но все войско царя Александра не насчитывало тогда 35 000 человек, поэтому корабли управлялись минимальным количеством гребцов.

[4] Аминта III (390-369 г.г. до н.э. — правил в 389-383 г.г. и 381-369 г.г.).

[5] Мавсол (? -353 г.г. до н.э.- правил в 377/76–353/52 г.г.).

[6] Пиксодар — правил в 341-335 г.г.

[7] 1 стопа — 30 сантиметров.

[8] 1 плетр — 100 стоп — 30 метров.

[9] Продрома — легкая конница, выступала впереди, разведывая местность.

[10] Соматофилак — телохранитель.

[11] Таксиарх — второй чин после стратега — главнокомандующего, командует отдельным полком.

========== Иония, глава 3. Боги нас испытывают ==========

Так продолжились мои странствия. На следующее утро я отправился искать Каллисфена. Его помощник сказал мне, что он отправился с другими учеными мужами осматривать город. Разыскивая их, я не смог пройти мимо дивного здания. Чужеземные торговцы, а они появились на площадях, будто и не было длительной осады, рассказали мне, что это гробница царя Мавсола. Сложенная из белых камней, высотой в две плетры, в форме огромного куба, украшенная многочисленными статуями, она возвышалась над городом. Крышу гробницы венчала колесница с фигурами царя и царицы: четверка лошадей будто парила в воздухе, летела навстречу морским просторам. На широких ступенях этого дворца шел диспут — обсуждалась «Политика» Аристотеля: «… господин есть только господин раба, но не принадлежит ему; раб же не только раб господина, но и всецело принадлежит ему… раб по природе — тот, кто может принадлежать другому (потому он и принадлежит другому) и кто причастен к рассудку в такой мере, что способен понимать его приказания, но сам рассудком не обладает… одни люди по природе свободны, другие — рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо.». Я невольно поежился, вспоминая время, когда сам был рабом. Мужи говорили и о том, как теперь принимать варваров и эллинов с завоеванных земель — как рабов или как равных себе. Каллисфен в речах горячо отстаивал убеждения своего дяди, утверждая, что все, кто в речах своих и думах не употребляет языка Эллады, тот должен быть причислен к низшему сословию — к рабам. Он был так увлечен, что, не задумываясь, согласился взять меня в свои ученики, даже не спросил, оставил ли я службу у Птолемея.

Я бы с радостью вернулся с этой вестью к моему хозяину, если бы не повстречал по дороге Кратера. Тот был не один, а с несколькими своими воинами. Они окружили меня, на секунду перед моим взором промелькнула подобная сцена — Эзон и дом Пелия в Ларисе.

— Ну, что, юный воин, остаешься с Птолемеем здесь или идешь с нами? — начал Кратер. Я молчал. Пока меня никто не тронул, только все пути к бегству были закрыты. — Отвечай, когда к тебе обращается таксиарх! — рявкнул Кратер.

Мне бы испугаться, как это происходило раньше, но я ощутил лишь закипающую внутри злость — я никому больше не позволю так над собой издеваться!

— Я сын правителя Геллеспонской Фригии, — мой голос окреп, — я служу царю Македонии и Птолемею Лагиду, и требую открыть мне путь! — я увидел, как другие воины дрогнули, и бросился бежать, увернувшись от их рук, пытавшихся задержать меня.

— Лови его! — кто-то бросил клич, но они не стали преследовать меня.

Возбужденный стремительным бегством, я ворвался в палатку Птолемея. Моим глазам предстала следующая сцена: мой хозяин, положив руки за голову, обнаженный, расположился на ложе, а на нем, сплетясь, две иноземные женщины ласкали друг друга. Я замер, завороженный возбуждающим зрелищем. Их длинные волосы, отливающие медью, вились кольцами по смуглой коже спин и круглым грудям с коническими выпирающими сосками. Их алые губы сливались в поцелуе, а маленькие руки, увешанные золотыми браслетами, скользили по гладким выступам тел, возбуждая, вызывая дрожь. Они двигались в чарующем танце, заставляющем, созерцая, забывать реальность мира, погружаясь в волшебный сон.

— Что случилось, Эней? — отозвался со своего ложа Птолемей. Девушки, обняв его тело, опустились рядом. Я покрылся испариной, не зная, с чего начать разговор. Молчание затянулось. — Говори! — потребовал Лагид, целуя одну из прелестниц. Его рука проскользнула у нее между ног, гетера тихо застонала.

Я скрестил руки, стараясь унять, охватившую меня дрожь. Мой фаллос, не желал успокоиться, ибо в глазах моих еще стояла любовная игра:

— Ты знаешь, что мой эраст… отец — Калас назначен сатрапом Геллеспонтской Фригии и был вынужден уехать. Мы слишком близки с ним, и я не знаю, что мне делать дальше. Моя душа… — я увидел, что Птолемей принялся что-то нашептывать женщинам, — … моя душа, рвется соединиться с ним. Он защищал меня от любых посягательств со стороны других воинов, служба тебе тоже хранила меня. Понимаешь, что я имею в виду? — свою речь я закончил уже на ложе Птолемея. Он отодвинулся, чтобы дать возможность женщинам привести меня и уложить на спину. Туника осталась лежать на полу, одна из девушек принялась ласкать мой восставший фаллос, губы другой скользили по моему телу, возбуждая соски легкими укусами. Моя голова оказалась лежащей на животе Птолемея, он запустил свою руку в волосы и больно притянул к себе. Опять наслаждение и мучение слились для меня в едином чувстве.

— И что ты решил?

— Я пойду дальше, останусь с царем, но до конца не уверен в правильности такого решения. Отпусти, — я попытался поднять голову, но хватка у Птолемея была железной.

— Не уверен? — раздался его насмешливый голос, вселивший страх в мое сердце. Он жестом приказал гетере, не занятой моим фаллосом, прекратить трудиться над моим телом. Птолемей навис надо мной, прижал к ложу, я увидел перед собой его обнаженное орудие. Он коснулся им моим губ, вторая гетера, направляя, обхватила его рукой. Я не ожидал такого поворота событий, не успел ничего сказать, принимая в рот фаллос Птолемея. Отстраниться не получилось, он крепко прижимал мою голову. Действовать как опытная диктерия? Мне было противно. Видя отчаяние на моем лице, Птолемей отодвинулся, и его орудием занялась гетера.

— Почему? — выдохнул я. — Почему вы все стремитесь совершить насилие? Калас уехал, теперь все слетелись как стервятники — Кратер, теперь — ты!

Я опять не договорил. Птолемей перевернул меня на живот. Гетера, повинуясь моему хозяину, легла так, что я был вынужден уткнуться лицом в ее восхитительное лоно. Птолемей, быть может не совсем ловко, обхватил меня за бедра, будто намереваясь войти в меня. Отчаяние охватило меня, но он, не совершал больше никаких движений. Я вновь услышал голос Птолемея:

— Твои беды в том, что ты позволяешь делать над собой то, что тебе не нравится. Почувствуй, как легко ты поддался мне, а потом и под Кратером, и под другим, любым, кто тебя пожелает, ты будешь вести себя так же! Как безмолвный и безропотный раб, — он довершил свои слова движением фаллоса вперед.

Я поднял голову, отгоняя боль в душе прочь:

— Что же мне делать?

— Все это делать самому! — он совершил толчок вперед. — Ты понял?

— Да, — еле слышно прошептал я.

— Не слышу, понял?

— Да, Птолемей! — я оттолкнул от себя гетеру, приподнялся на руках.

— Хорошо, — он отодвинулся. — Иди. Ты свободен. Можешь продолжить свои дела.