«А что делают ваши боги? — Мидас разводил руками. — Зевс, Гера, Афродита — только копии вас самих или вы пытаетесь жить по их примеру. Они у вас жестокие, праздные, похотливые, безжалостные, склочные. Это все — ваши черты, вы им поклоняетесь, умножая собственные пороки. Но мы не такие…». Помню, что тогда с жаром пытался доказать, что он ошибается.
И все же мне постоянно казалось, что боги вместе с нами участвуют в этом священном походе. Мы щедро посвящаем им жертвы, но я постоянно ощущаю незримую руку чужого присутствия. Заговор? Непонятное мне везение, события происходили заранее, мы с Птолемеем не успевали к ним прикоснуться, как будто бронзовая поверхность чьего-то волшебного зеркала отражала ход событий будущего, предупреждая, даруя фантастическую удачу. Из всех возможных решений, будь то подчинение нам маленького племени или начало военных действий с огромной армии, выбиралось то, что было выгодно нам для дальнейшего продвижения вглубь персидских земель. Однажды Птолемей мне сказал: «Если бы ты только знал, сколько богатств было собрано под идею этого похода, сколько усилий было приложено, чтобы влиятельные люди поверили в нашего царя, что он справится! Без персидского золота и победы — нет пути назад».
И мы были все пьяны этими идеями и победами. Ионийские города на нашем пути были готовы сдаться без боя, но власть персидская сменялась властью македонской. Иногда города тонули в крови, как Эфес. Жители, чтобы излить свой гнев на персов — изгоняли не только их гарнизоны, но и убивали всех, кто поддерживал власть царя Дария, сводя в основном свои старые счеты. У нашего же царя зачастую не хватало ни сил, ни возможностей помешать излиться жестокостям народного гнева.
Сарды — Ворота Персидского царства, стоявшие на перекрестке крупных торговых путей, без боя сдались македонскому войску, показав тем самым пример другим городам — лидийцы восторженно встречали царя-освободителя. Сарды издревле славились своими мастерами и монетными дворами, поэтому царь Александр, приказал чеканить золотые драхмы с его профилем, и решил выстроить храм Зевсу Олимпийскому, на эти нужды пошли налоги, вмененные населению македонцами. Богатые земли Лидии получил в управление Асандр, брат военачальника Пармениона. Воспоминания об этом городе у меня очень яркие. Гроза разразилась внезапно. Посреди жаркого разлитого марева показалась большая серо-синяя туча, потом облака потемнели, нависнув над головами людей, смокли птицы, да и торговцы на площади начали переговариваться как-то шепотом, спешно убирая свой товар. Стало нечем дышать, будто боги, разгневавшись на людей, отняли последнее, что приносит жизнь. Все стояли, парализованные страхом, устремив взоры вверх, и следили, как высоко в небесах, в стремительном танце облаков разрастается воронка, закручиваясь по спирали над городом.
Поднялся сильный порывистый ветер, поднявший пыль с земли над крышами домов, солнце испускало последние лучи, потом вниз пали крупные капли дождя, Зевс натянул свой тугой лук и пустил яркую стрелу, что-то послужило сигналом к паническому бегству. Земля содрогнулась от сильного раската грома. Жители попрятались по своим домам, но мне некуда было бежать, и я укрылся под навесом. Потоки воды обрушились на город, с неба падали кусочки льда, бившие с такой силой, что некоторые люди, не нашедшие убежища, вскрикивали от боли, падали посреди улиц, превратившихся в бурные потоки. Стало очень холодно, мокрая туника липла к телу, я дрожал, ледяное дыхание Тартара окутало меня с ног до головы. Навес не выдержал тяжести, и на меня обрушился поток воды. Я побежал по улице в поисках убежища. Увидев вход в храм, я устремился туда, но там было слишком мало места — люди так набились во внутрь, что меня просто вышвырнули обратно на улицу. Слава богам! Я обнаружил нишу в стене, где уже пряталось несколько человек и оставалось немного места.
Мужчина, милостивейше втянувший меня внутрь, оказался Кратером, командиром фаланги царя Александра. Он узнал меня, даже назвал по имени. Кратер прижался ко мне, укрыл спереди своим плащом, я думал, что он хочет меня согреть, но его руки заскользили по мне, я явственно их ощущал сквозь плотную ткань. У меня перехватило дыхание, не в силах вымолвить и слова, я хотел скинуть плащ и выпрыгнуть наружу в темноту и дождь, но Кратер молча удерживал меня своей левой рукой поперек груди, чтобы я не двинул руками, а пальцы правой запустил в расщелину между моими ягодицами. С трудом я повернул голову — в его глазах отражались вспышки молний. Я стоял перед выбором — отдаться на милость стихии или покорно снести ласки Кратера, медлил с решением и плотно сжал ягодицы. Однако Кратер был сильнее: — Какой ты узкий! А ну, раздвинь ноги, иначе я тебя порву! — он с удвоенной силой принялся всаживать в меня палец. Я застонал от боли и подчинился. — Послушный эфеб! Заведи назад свою левую руку, сожми в ладони…— я натолкнулся на восставший фаллос Кратера — он был короткий и толстый, с большой головкой. — Вот так, играй с ним, пока я готовлю твой долбаный зад». «Ну, нет!», — мои пальцы дотянулись до «орхис» [1] Кратера и сжали так, что он вскрикнул и подпрыгнул на месте, ослабляя хватку. И все же я вырвался наружу, навстречу стихии, неловко поскользнувшись на разбухшей грязи — упал, бежал и падал еще много раз, пока не достиг спасительного навеса палатки Птолемея, где мне, после отъезда Каласа был отведено немного места. Слуг у моего хозяина пока не было — они появились намного позже, когда обоз войска принял множество странствующих торговцев, женщин, торгующих собой, и рабов. Сейчас же я исполнял обязанности и посыльного, и личного слуги, который облачает господина утром, приносит пищу и расправляет ложе перед сном.
Птолемея не было — видно остался с царем Александром где-нибудь в городе или в его шатре. Я сорвал с себя мокрую тунику, завернулся в сухой плащ моего хозяина. Дождь ослаб, видно, гнев богов утих, но вода, несущаяся потоками с гор, вздыбила ручьи и начала понемногу заливать лагерь. Я бросился спасать вещи, перекладывая их с земли на более возвышенное место, где бы их не смогла достать разлившаяся по палатке лужа. Вскоре пришел и Птолемей, похвалил меня за справную службу. Я не решился рассказать ему о Кратере, решив, что не дело это моего господина, защищать меня от недругов Каласа.
Четыре дня спустя Эфес встретил нас восстанием. После битвы при Гранике персы панически бежали, не зная, где остановиться, чтобы занять оборону. Так, видно, был огромен их страх перед эллинами! А слухи, что идет царь-освободитель, опережали наше войско на много стадиев [2] вперед. Улицы города были полны возбужденных жителей, лежали растерзанные тела в богатых одеждах. Наше войско было встречено приветственными криками, но его появление не остановило кровопролитие на улицах: персидские войска осквернили город — уничтожили могилу Геропифа-освободителя и разграбили храм Артемиды, поэтому жители, в мщении своем, побили камнями всю семью местного тирана. Нашему войску, по приказу царя Александра, пришлось не отдыхать от длинного перехода, а охранять улицы и разгонять народ, чтобы остановить убийства.
На следующее утро царь Александр устроил торжественное шествие всего войска и одарил щедрыми жертвами богиню Артемиду. Я изрядно потрудился с несколькими воинами и грамотой от Птолемея, чтобы собрать жрецов, заставить их вытащить из тайников священные чаши для возлияний — те, что не успели захватить убегающие персы. Другой отряд собирал по домам местных жителей быков. Парменион со всей конницей покинул Эфес, чтобы освободить Тралы, Магнесию и другие эолийские города, которые остались позади войска, совершившего стремительный переход по главной дороге. Потом остальная часть войска двинулась к Милету, чьи ворота оказались закрыты, несмотря на то, что командующий персидским гарнизоном обещал отдать город. Воинам удалось без боя занять только нижний город, из-за крепостных же стен глядели хмурые защитники.
Пока царь посылал людей занимать высоты рядом с городом и остров Ладу, где нас уже ждал Никанор, отправленный после битвы на реке Граник командовать ста шестьюдесятью триерами [3], на горизонте показались паруса финикийцев — наёмного персидского флота. При виде чужих кораблей, Никанор, отвел триеры эллинов ближе к берегу и развернул носами к неприятелю. Появление опасности с моря сказалось на боевом духе войска, людей на кораблях не хватало, и слишком уж много кораблей, завидев нас, принялись сворачивать паруса и опускать мачты, готовясь к сражению. Очень быстро распространился слух о знамении — видели, как орел сел на берегу рядом со стоянкой кораблей. Знак этот был истолкован жрецами, как проявление воли божественной — победа будет одержана, но не на воде, а на земле. Еще одной благоприятной вестью стало то, что флот персов остановился, бросив якоря невдалеке, у острова Микале.
