Мы встречались не каждый день и тайно. Я часто посещал библиотеку, поэтому, когда Мидас начинал скучать или пресыщаться своими другими друзьями, а то, что они были не вызывало у меня сомнений, он приходил туда, чтобы встретиться вновь и увести в свой дом. Он тоже, как и Калас, говорил, что любит меня. Я не испытывал ревности, иногда принимал от моего друга подарки. Мое отношение к Мидасу было продажным? Быть может, но тогда меня это обстоятельство не сильно заботило, тело жаждало получения удовольствия всеми способами. Меня можно осудить, но, когда ты молод, а все вокруг дышит вседозволенностью, ты перестаешь чувствовать преграды, и такие слова, как верность, честь семьи, заветы отцов — начинают слишком мало значить. Я уже и забыл, что поначалу хотел воспользоваться положением Мидаса, чтобы разыскать братьев.

Мысленно я все реже обращался к Каласу и воспоминаниям о нем. Мой эраст приезжал несколько раз, когда его задерживали в Пелле государственные дела. Мы предавались страстным ласкам, но меня начали тяготить его постоянные признания в любви. Почему он неспособен искренне сказать, что на самом деле ему нравится полное обладание моим телом? Придумывает сложное объяснение своим желаниям? Я научился чувствовать его настроение, давать то удовольствие, что требовалось Каласу. Поначалу он рассердился, когда я рассказал ему о встречах с Сурьей, но я успокоил его тем, что гетера вылечила меня от страхов, и теперь я готов принять его возбужденный фаллос в себя целиком. Я не могу передать, с какой радостью Калас принял это известие, с какой осторожностью и заботой вновь вошел в меня, принимая наши новые отношения, как величайшую драгоценность и милость богов. В проявлениях своей страсти он старался быть нежным, но, когда дело доходило до проникновения, он вкладывал в свои движения такую силу, что заставляло меня громко стонать и кричать, но Калас получал от этого удовольствие. Я мучился над тем, как же мне объяснить ему, что в любви — всего должно быть поровну? И страсти, и желания, и удовольствия обладать и владеть. Мне очень хотелось хоть раз заставить Каласа принять мою власть, отдаться во власть моих желаний. Я чувствовал возрастающую собственную силу, а в моем сознании вспыхивало иногда ощущение, что так, как сейчас, не должно быть — это я должен давать, а он — принимать.

Так я прожил зимние месяцы, не забывая о значимости посещения палестры, иногда тайно удовлетворяя собственные необузданные желания с Мидасом. С Сурьей мы больше не встречались, да и мне вполне хватало тягот наук в палестре и редких встреч с любовником.

В один из своих приездов Калас взял меня с собою в царский дворец. За закрытыми дверями царь Александр обсуждал свои планы с ближайшими соратниками. Я же, в ожидании, прогуливался вдоль портика, глазея на богатую роспись стен.

— Как тебя зовут? — услышал я низкий певучий голос и поднял глаза — передо мной стояла царица Олимпиада в белом хитоне, искусно расшитом синей нитью, такого же цвета гиматий был накинут на ее плечи. Мать царя Александра была уже немолода, под небесно-голубыми глазами легли тени и мелкие морщинки, которые она старалась прикрыть пудрой, ее густые золотистые волосы были собраны в прическу, спереди их поддерживал золотой обруч с прозрачными камнями. Казалось — она улыбается, чуть приоткрыв губы, таинственно. Я испугался, склонил голову, не зная, как себя вести при встрече с царицей. Ее пальцы коснулись моего подбородка, заставив меня поднять глаза. Царица была одного со мной роста, ее глаза лучезарно блестели и оценивающе разглядывали меня, крылья немного вздернутого носа подрагивали, наконец, она снова заговорила: — Так как же тебя зовут, прекрасный юноша?

— Эней, — чуть слышно произнес я, краска заливала мое лицо, я не знал, что говорить, как себя вести, и, едва переводя дыхание, продолжил: — я сын военачальника Каласа, фессалийца.

— Эней, — повторила царица, приоткрыв рот обнажая ровные зубы — следуй за мной! — она уже почти повернулась, собираясь покинуть галерею, как двери боковой комнаты распахнулись, и из них начали выходить люди. Среди них был царь Александр и мой эраст. Я видел, как смертельная бледность проявилась на лице Каласа, когда он увидел, что я стою рядом с царицей. Но тут заговорил Александр:

— Матушка, что ты здесь делаешь? — спросил он спокойным ровным тоном, но мне послышалось явное недовольство в голосе царя.

— Александр! — царица перевела все свое внимание на сына, заговорив с ним о чем-то, но я не слушал — метнулся вдоль галереи и забился в какой-то темный арочный проем, где меня, спустя короткое время обнаружил Калас. Я не мог угадать настроение моего эраста, какие-то тревожные мысли угнетали его.

***

[1] Троада — древняя область на северо-западе Малой Азии (на территории современной Турции). Созданное в 3-м тыс. до н. э. царство Троя около 1260 г. до н. э. было уничтожено в результате Троянской войны. В 7 в. до н. э. Т. была завоёвана лидийцами, в середине 6 в. — персами, в 334 г. до н. э. — Александром Македонским.

========== Пелла, глава 5. И не на Олимпе хватает недоброжелателей ==========

На кухне слуги Телемаха встретили меня известием, что хозяин желает меня видеть, как можно скорее. Я поднялся во внутренние покои, где Телемах в одиночестве совершал вечернюю трапезу. Там он оглушил меня известием, что днем приходил какой-то человек «из царского дворца» и спрашивал обо мне и том, в каком родстве состою я с Каласом. Телемах ответил незнакомцу так, как просил Калас, что я — старший сын, привезенный из Фессалии. Мне смутно припомнилась замеченная мною сцена в палестре — высокий человек в синем хитоне разговаривал с Птолемеем, хозяином школы и, протягивая ему несколько монет, странно посмотрел на меня, с любопытством, будто оценивал. Арридей тогда еще неудачно пошутил насчет того, что палестра превращается в публичный дом, а за меня платят немалые деньги. Я ударил его по лицу, заявив, что нечего болтать глупости. Он смолчал, но было видно — затаил обиду и злость. Да, я был сильнее его, но это оскорбление было не первым, что я слышал из его уст, за что Арридей периодически получал от меня удары, но до настоящей драки никогда не доходило. Вот и сейчас, этот трусливый юноша, отошел в сторону, стараясь не встречаться со мной взглядом. К Телемаху тоже приходил тот же человек в синих одеждах, и эта весть взволновала меня:

— Что мне делать? — спросил я. — Разыскать Каласа?

Телемах посоветовал обождать. Возможно, царя интересуют люди, которые его окружают, особенно перед походом в Персию. Незнакомые лица, появляющиеся при дворе, всегда вызывают подозрение, не стоит исключать, что Александра беспокоят вражеские лазутчики, поэтому, по его приказу, собираются сведенья и слухи. Доводы Телемаха немного успокоили меня, но на следующий день, при выходе из палестры, меня встретил посланник царицы Олимпиады с предписанием немедленно прибыть во дворец. Этот человек проводил меня в богато украшенные покои и оставил в тревожном ожидании. В одиночестве я мерил шагами комнату, продумывая собственное положение, что понадобилось от меня царице?

В комнату вошла служанка, предложив мне испить кубок вина. Я попытался отказаться, но она ответила, протягивая килик, что не стоит перечить госпоже в ее желаниях. Я запомнил эту фразу. Вино было неразбавленным, но очень приятным на вкус. Я уже чувствовал, что сознание мое затуманено страхом ожидания, вино лишь придало ему очертания. Потом служанка проводила меня в комнату царицы — большой зал, с перегородками в человеческий рост и полупрозрачными тканями, свисавшими с потолка, сквозь который угадывалось ложе царицы и маленькая купальня. Олимпиада, в тонком белоснежном пеплосе, сидела в кресле, развалившись как сытая кошка. Рядом с ней стояла служанка и расчесывала золотым гребнем пряди ее длинных и тяжелых волос. У меня подкашивались ноги, от выпитого вина кружилась голова, царица сделала жест — приблизиться и присесть на низкую скамеечку возле ее ног.

— Как ты похож на моего сына, — сказала она, проводя рукой по моим волосам, — когда он был еще так близок ко мне! Я тоскую по тем временам. Александр увлечен своими товарищами и совсем не вспоминает обо мне, — ее нежные пальцы касались моей щеки, подбородка, обводили губы. Я внешне сохранял полное спокойствие, но сердце внутри меня бешено колотилось, я тщетно пытался понять, что ответить царице: