Они омылись оставленной водой, не стесняясь собственной наготы. Летние ночи были жаркими, так, что даже тонкая камиза казалась сродни теплому одеялу. Али забрался на господскую кровать и задвинул занавеси, отгораживаясь от всего, что будет происходить в этой комнате. Джованни с Халилом стащили тюфяки с лежанок на пол, застелили простынями и уселись поверх созданной общей постели, привалившись друг к другу плечами, с ощущением, будто сильно устали от трудов, молчали, будто позабыли — с чего следует начать. Джованни водил пальцами по длинному шершавому горлышку глиняного сосуда с маслом, ощупывал плотно загнанную деревянную пробку, обтянутую кожей. Тусклая лампада, оставленная теплиться и догорать на столе, еле освещала лица. Разложенные простыни выделялись в темноте светлыми пятнами, перемежаясь с почти черными изгибами тел. Дыхание, вырывавшееся из груди, казалось легким и невесомым, не обремененным ни страстью, ни предвкушением удовольствия. Сквозь закрытые ставни извне слышался шелест реки, перебиваемый многоголосым хором лягушек.

Халил внезапно, придя к какому-то решению, переменил положение, перекинув одну ногу через бедра Джованни, и оказался к нему лицом к лицу. Склонился, прочертив кончиком носа линию посередине груди. Поднял голову и посмотрел призывно, побуждая к действию. Местный неизвестный цирюльник, не тот слуга, что брил Джованни бороду, видимо, хорошо постарался, выполняя свою работу — тело и пах Халила действительно остались без волос, принеся ласкающим ладоням Джованни новые ощущения.

— Я по тебе соскучился, — тихо выдохнул он, загораясь огнем страсти.

Халил расплылся в улыбке и затанцевал бедрами, языком тела показывая своё нетерпение. Мягко оттолкнул Джованни, укладывая на спину. Забрал из рук сосуд и смочил в масле свою ладонь:

— Придержи себя за бедра, мой Флорентиец, а я покажу тебе своё искусство, о котором поведал другим людям в том городе, название которого я уже позабыл, — томно зашептал Халил и присел на колени напротив Джованни: так ему было удобно, склонившись, начать покрывать поцелуями мясистую плоть полураскрытого цветка и исследовать пальцами глубины сада наслаждений — скорбящего и томящегося, что давно не испытывал вторжений извне.

«Наконец-то!»

***

Кто-то громко произнёс его имя, и Михаэлис внезапно проснулся, вздрогнув всем телом. Он все еще сидел в кресле, но кубок выпал из его расслабленных рук и вино расплескалось. Брат, нормандец и хромоногий юнец с видом заговорщиков были рядом и, подавшись вперед, всматривались в лицо палача из Агда.

— Мы тут немного поспорили, — первым заговорил Мигель Мануэль, так, будто извинялся за что-то совершенное, но пока неведомое и, несомненно, постыдное, — и Аверардо убедил нас, что мы не должны ничего скрывать. Молодой граф из Кампеджо, — брат уважительно кивнул, обращаясь к хозяину дома, — конечно, боится, что останется без помощи и твоя порывистость, — Мигель Мануэль выделил это слово, — оставит его калекой на всю жизнь. Однако он считает честность превыше всех добродетелей и полагает, что не сможет потом взглянуть без стыда в глаза человеку, который его спас, если обманет его обожаемого учителя. Однако по настоянию Жерара, — еще один кивок в сторону другого собеседника, — ни одно произнесенное здесь откровенное слово не должно покинуть этого места. Понятно?

Михаэлис пошевелился, разминая затёкшее от долгого сидения в одной позе тело:

— Я приехал сюда, чтобы найти Джованни, — в голосе палача из Агда прозвучало недовольство, — которого с твоей же лёгкой руки увлекли в какое-то темное дело. Я не позволю ему достичь Венеции, уплыть на корабле какого-то мавра и попасть в рабство! Джованни слишком праведен, когда дает клятвы, но бывает слеп и не замечает, что следует чужой воле, не чувствует обмана. Вот вы, Жерар, зачем здесь? Неужели господин де Мезьер прислал вас напомнить о старом долге? — с вызовом довершил Михаэлис.

— Вы не обо всём знаете, господин Нуньез. Поэтому и рычите как лев. Джованни успел со мной встретиться и всё рассказать, и уж поверьте — правда такова, что даже синьор Гвиди о ней не знал, а своими тайными страстями спас Джованни и дал возможность узнать другим о замыслах неверных. Если бы ваш брат не соблазнил мавра наградой — свидетельством лекаря, о чем Джованни страстно мечтал, то увезли бы Мональдески с Майорки в другие края, и разговаривали бы по-другому. Поэтому не держите зла на синьора Гвиди, благодаря ему Джованни свободен.

— А сейчас? — язвительно вскинул бровь Михаэлис. — Что изменилось? Джованни получил отсрочку, но всё равно взойдёт на чужой корабль!

— Не совсем так, — продолжил Жерар, — у сарацинов другие планы — Джованни нужен им в Венеции. Он возьмёт себе другое имя и будет жить там, помогая сарацинам или их деловым партнерам — генуэзцам. Французское королевство заключило мирный договор с Генуей, поэтому я здесь — Джованни нужен и нам.

— Вы опять вовлекаете его в заговор. Кто же теперь сложит его кости, когда Джованни начнут пытать венецианцы? Также устранитесь и забудете о том, что его наняли? — Михаэлис покраснел от гнева. — Я не позволю Джованни вновь стать разменной монетой в ваших королевских интересах! Он не будет никому служить и откажется от ложных клятв. Он талантливый лекарь, так пусть им и останется, даже если не пожелает больше встречаться со мной!

— Вы не понимаете, господин Нуньез, — Жерар был настроен миролюбиво, и вся сила огнедышащего дракона разбивалась о его холодную непоколебимость, — Джованни уже не такой, каким вы его знали. И окружают его люди очень опасные: один неверный шаг, и Мональдески будет убит. Синьор Аверардо может рассказать вам историю, которая приключилась в этом доме. Дело замяли, будто напали грабители, и Джованни их убил, обороняясь, но женщины всё видели, и их свидетельствам можно верить: один из спутников Джованни — опытный убийца, хотя и скрывается под другой личиной. Уж будем откровенны! Соблазнительной проститутки мужского пола. Он пошел с ножом на четверых вооруженных людей, и на лице его не читалось сомнений! А Джованни его потом прикрыл, сказал, что сам расправился с грабителями. Хотя отдадим должное — одного раненого он хладнокровно прикончил у всех на глазах. Я тоже воин, Михаэлис, и могу сказать — твоя наука не прошла даром: Джованни умеет убивать и защищать себя. Но если ты сейчас вмешаешься, то подвергнешь своего ученика смертельной опасности. Ты сильно ревнуешь к сарацину?

Михаэлис, немного остывший после такой проникновенной речи и ошеломлённый откровениями, покосился на безмятежно сидящего Аверардо, внимательно слушающего их разговор:

— Да, — он кашлянул в кулак, не желая, чтобы граф из Кампеджо понял тайный смысл его ответа.

— Не будь глупцом! — убеждающе произнес Жерар. — В этих землях грех — не грех. А так — мелкий грешок, о котором все знают и даже не боятся произнести вслух. Уже само флорентийское происхождение Мональдески говорит им о многом. А если двое мужчин в такое жаркое время делят одну комнату при множестве других свободных кроватей, то никто не имеет сомнений.

— Я не собираюсь ни с кем делить комнату! — раздраженно рыкнул Михаэлис. — Я лишь хочу, чтобы Джованни ничто не угрожало.

— Замечательно! — усмехнулся Жерар, которого поддержал Мигель Мануэль своим благодушным кивком головы. — Джованни доверяет только вам, поэтому и оставил свои бумаги поверенному, чье имя знает синьор Аверардо. Оставайтесь в Болонье, я уеду в Париж и вернусь с посланием от господина де Мезьер и короля, а вы его передадите Мональдески. Никого иного он не примет, особенно в той жизни, которую собирается вести в Венеции — любой человек будет подозрителен, а сарацины, которые сейчас следят за Джованни, никого к нему не допустят. Здесь, в Болонье, и брат ваш рядом, и университетские профессора, и весь этот богатый дом, — Жерар развел руками, — в вашем распоряжении. Граф Аттавиано из Кампеджо еще и плату за услуги лекаря назначил. Соглашайтесь! Джованни доедет до Венеции, устроится, пустит пыль всем в глаза, а когда бдительность его стражи ослабнет, тогда вы и встретитесь, — Жерар быстро опорожнил кубок, чтобы спасти свой пересохший рот.