— Я — тот человек, которого привезли два дня назад из Болоньи. Если я не приду к вам завтра до полудня, то прошу сообщить вашему хозяину, синьору Томазини, что его партнеры в Падуе нарушили условия сделки. Он знает, кому и что передать дальше.
Синьор Форцате недаром получал свой хлеб от генуэзца, поэтому проявил понимание и сметливость:
— Все в точности будет сделано, синьор. Надеюсь вас все же увидеть завтра живым и в здравии. Если еще понадобится какая-то помощь, обращайтесь!
До полудня Джованни бродил по городу и попросту путал следы. Прошелся по рынку с одной стороны Дворца правосудия, затем с другой стороны, посетил Дуомо и еще какую-то местную маленькую церковь, где тщательнейшим образом рассмотрел фрески на стенах, обошел кругом церковь святого Антония, а потом вернулся прямо в воротам палаццо Скровеньи. Но привратники не открыли дверь:
— Сегодня никого пускать не велено!
— Так они же, наверно, меня ищут! — усмехнулся Джованни. — А я здесь. Передайте, что синьор Лоредан ожидает у ворот.
Спустя какое-то время окошко привратника вновь открылось, и Джованни увидел в проёме недовольное лицо синьора Манфреда. Тот выругался и приказал впустить.
— Что происходит, синьор Лоредан? — воскликнул Манфред, обернувшись, когда они отошли на значительное расстояние, чтобы быть вне досягаемости чужих ушей.
— Происходит то, синьор Скровеньи, что вы нарушаете условия общего договора, — холодно процедил уверенный в собственных силах Джованни, — верните мне свободу и моих слуг!
— Вы вновь упрямитесь… Неужели отказываетесь от такого богатства?
— Нет, это вы не понимаете: свою награду я уже получил. И большего мне не нужно. Я всего лишь честно хочу выполнить договор. Если сделки не будет, то мне всё равно — не по моей вине. Мне есть куда вернуться, синьор Манфред. А вот ваши планы рассеиваются как дым, вы не сможете найти другого человека в столь короткий срок, да и будете объявлены во всех землях бесчестными людьми, с которыми не стоит иметь дело. Даже если я сейчас вдруг захвораю и внезапно умру, то этого позора вам не удастся предотвратить. Я уже принял все необходимые меры.
— Это угроза? — пожал плечами и изобразил удивление на лице синьор Манфред, — Вы каждый раз собираетесь так взбрыкивать, если что-то придётся не по нраву?
— Нет, я довольно неприхотлив и многое могу решить сам, синьор Скровеньи, — спокойно ответил Джованни. — У вас есть цели, которые вы стремитесь достичь, но я вам не раб, чтобы слепо им подчиняться: свобода и слуги — мои личные вещи. Вы не имеете права решать за меня.
— Хорошо, я поговорю с братом, — после некоторого молчания ответил уже немного поникший синьор Манфред. — Вы свободны, но я хотел бы оградить свою семью от знакомства с вами, синьор Лоредан.
— Я возвращаюсь в свои покои и буду ждать вашего решения, синьор Скровеньи. — Они раскланялись, и Джованни вернулся в свою комнату, куда служанки вскоре принесли трапезу.
«Если меня задумали отравить, то сделают это в любом случае,» — подумал Джованни, помолился о спасении души, успокоился и приступил к еде. Время тянулось долго — видно, братья все никак не могли поверить, что их хитрость была раскрыта, и послали в город своих людей, чтобы выяснить, где успел побывать флорентиец. Когда солнце уже стало клониться к закату, в дверь предупредительно постучали. Первыми вошли слуги, внесшие две лежанки, уместив их с одной и другой стороны от двери. Затем служанки втащили тюфяки и разложили на них подушки и простыни. Джованни терпеливо ждал, внутренне ликуя, что все его сегодняшние попытки рискнуть жизнью привели к желанной цели.
Халил и Али не вошли, нет — они вбежали в комнату и, остановившись посередине, были заключены в объятия своим другом. Восточный раб, казалось, беззвучно стонал, прижимаясь к флорентийцу всем телом, а мальчик, до сих пор ни разу не проявлявший своих чувств, обнимал их обоих и плакал от счастья.
***
[1] остров Крит. Служил хорошим перевалочным пунктом торговли между западом и востоком.
[2] в Большой совет избирались члены венецианских аристократических родов, достигшие двадцати пяти лет. Имена граждан Республики, имеющих право быть избранными в этот совет, записывались в «Золотую книгу» с 1315 года, поэтому участие в нем постепенно расширялось.
========== Глава 8. Слова и поступки ==========
Джованни смотрел на своих товарищей, обнимал их, гладил по плечам и постоянно ловил себя на чувстве, будто не узнаёт их — и прошли не два дня разлуки, а долгие месяцы. Простые длинные камизы из грубой ткани, подпоясанные ремешком, на голых телах, искусанные губы, тёмные провалы под глазами, голова Али полностью обрита, а у Халила — немилосердная рука цирюльника проложила след от виска до макушки:
— Что с вами произошло? Где вы были? — воскликнул изумлённый Джованни, приходя в себя: нежная радость встречи сменилась беспокойной заботой и непониманием. — Кто посмел вас тронуть? — он увлёк их и посадил рядом с собой на кровать. Поцеловал Али в голую макушку, прижал щеку Халила к своей щеке.
— Сначала нас отвели в купальню, а там — вымыли и удалили волосы, — начал Али.
— Я думал, что так у вас заведено, — перебил его Халил, — ты мне сам сказал, что так поступают, чтобы очистить от блох, но когда коснулись головы — не позволил и оттолкнул!
— Рабам в наших землях бреют головы, но Халил — не простой раб, его даже не кастрировали, и волосы — это почетный знак. С ним так нельзя! — постарался защитить восточного раба Али. — Мы воспротивились. Нам дали по рубашке и заперли в какой-то сырой темной комнате с решеткой на окне. Не дали ничего с собой. Даже спать пришлось на камнях. И из еды мы видели только хлеб и воду. А еще нас хотели продать!
— Как? — задохнулся покрасневший от возмущения Джованни. Он с трудом, но верил в рассказанное Али: братья Скровеньи вполне могли решить, что вправе распорядиться чужим добром, если оно приплыло к ним в руки и никто его не защищает. Поступить бесчестно, но не настолько нагло.
— На следующий день пришел человек, заставил раздеться и осмотрел нас, — ответил Халил за Али.
— Может, это лекарь был? — сделал последнюю попытку оправдать братьев Скровеньи Джованни.
— Нет, мой синьор, — покачал головой восточный раб, — я знаю, как оценивают рабов на рынках. Всё было в точности так: и зубы, и мышцы, и анусы. Здесь мы не ошибаемся и…
Их прервали своим появлением слуги: внесли в комнату сундук с вещами, с поверхности которого не успели стереть голубиный помёт, однако переплетение ремней, закрывающих верхнюю крышку, казалось нетронутым. Затем появились две служанки и принялись неспешно накрывать на стол на одного человека. Скорым появлением еды товарищи Джованни были заинтересованы меньше, чем сохранностью содержимого сундука: Али нашел свою свистульку и убедился, что припрятанные деньги всё еще лежат на дне. Халил прижал к груди сапоги, а Джованни с радостью прикоснулся к своей лекарской сумке и учебной тетради.
— Где нам накормить ваших слуг, синьор Лоредан? — одна из служанок обратила на себя внимание флорентийца. — Мы можем принести низкий и длинный табурет, и тогда слуги сядут на полу.
Джованни обернулся к обеденному столу. По статусу синьора Лоредана, тот уже не мог позвать своих товарищей наравне присоединиться к трапезе.
— Да, сделайте так, — снимать пробу с блюд полагалось синьору, а то, что он не доест, он мог передать на стол слугам. К сожалению, прежний порядок вернуть уже было нельзя. Даже обнять Али или Халила прилюдно — это вызвало бы недоумение. Джованни посмотрел на вопрошающие лица своих товарищей и заговорил по-арабски. — Все объяснения — потом. Сейчас я — синьор, а вы мои слуги.
Когда служанки удалились и унесли с собой тарелки, на которых не осталось ничего — даже подлива была хлебом подобрана дочиста, — Джованни закрыл двери и засовы перевязал ремнями, чтобы никто больше не посмел потревожить покой до самого утра.
— То, как поступили с вами местные господа, заслуживает порицания, но ссориться мне с ними не пристало, тем более — наша цель иная, — Джованни пересказал события сегодняшнего дня, и хотя в сгустившихся сумерках невозможно было разглядеть даже стену дома, по которой он полз, сам ужаснулся собственному рисковому поступку. — Ко мне теперь обращаются так: синьор Франческо Лоредан. Впереди нас ждет змеиное логово, поэтому всем нам нужно быть осмотрительными: и в речах, и во взглядах. Нет, мой кормчий, — Джованни заметил беспокойство на лице Халила и сразу догадался о причинах. — Собственный член воздержанием я истязать не собираюсь. Мы соблюдали осторожность в Болонье, будем соблюдать ее и здесь. Если Али позволит! — с усмешкой добавил Джованни. — Но я не могу припомнить случая, чтобы мы хоть раз потревожили его крепкий сон.
