***

Джованни и его товарищи вышли на рассвете, как только открыли ворота в сторону Мутины, через некоторое время добрались до моста через Рено. Здесь у пристани их ждала лодка генуэзца, трюмы которой были забиты выделанными тканями, увозимыми на продажу в северные земли. Только на третий день пути флорентийцу пришло осознание, зачем их заставили сесть в лодку — в хитросплетениях рек и мелких речушек путешествовать по суше было бы затруднительным, хотя и за такое скорое продвижение по незнакомым землям приходилось дорого платить физическими и душевными силами.

Днем нестерпимо жгло солнце, поднимая влажные испарения с земли, а душными ночами воздух звенел от комаров. Спасала плотная ткань навеса, растянутого над палубой лодки, под которым спали, не снимая одежды, вповалку. Однако он оказался рассадником блох. Укусы вынуждали расчесывать кожу до крови, но некуда было спрятаться — снаружи голосистые ламии жаждали крови путешественников не меньше. Ночи превратились в беспокойную и бессонную борьбу за выживание, до слёз, исполненных отчаяния, а дни проходили в горячем полусне. Затхлая вода и размоченные в ней сухари и зерна не приносили радости животам, а свежие овощи приходилось есть сырыми. Пойманную сетью рыбу потрошили, обмывали в вине, натирали солью и развешивали сушиться на палубе, поэтому такой еды было в достатке. Их лодка не делала даже кратких остановок.

***

В подтверждение всем догадкам Джованни Али действительно знал больше, о чём хотел рассказать в начале пути. Аль-Мансур заставил мальчика выучить его послание наизусть: оно могло быть озвучено именно тогда, когда дела в Болонье будут завершены. Франческо Лоредана везли по суше разные люди, передавая из одних рук в другие. Он не знал их имён, поскольку плохо помнил свой язык, учился заново, но предпочитал молчать. Никто не выказывал ему почтение, как и его спутникам. Они — товар, который просто переводили с места на место. И так нужно продолжать себя вести, пока они не достигнут Падуи, где верный человек «раскроет» Франческо глаза на его знатное происхождение и передаст иные послания от аль-Мансура. А в Венеции встретят основные «заказчики», которые будут воплощать в жизнь только свои интересы, и именно с ними нужно быть осторожным.

Всеми этими откровениями Али поделился на следующий день, как только «его синьор» завершил пребывание в сладостной неге после сна и проголодался. На просьбу Джованни побрить его и Халила, чьи щеки тоже не видели бритвы с самого приезда в Болонью, мальчик ответил отказом: сейчас нельзя, пусть внешность будет скрыта от посторонних глаз.

— Когда и какие обязанности мне выполнять — желание аль-Мансура, а не моё! — заявил Али, упреждая любое самовольство. — Осторожность и молчание — вот его слова. Вы оба не умеете делать ничего, кроме домашней работы, никаким ремеслом не владеете. Вас учили письму и счету. Такие как вы — только пляшут и поют, пока не начнет отрастать борода. Халил прекрасно знает. А ты, наш синьор, больше слушай.

— И куда я дену своё искусство владения мечом? — иронично усмехнулся Джованни. — Какой же я синьор без кинжала? Об этом аль-Мансур подумал?

— Да, — с нажимом ответил Али и многозначительно посмотрел на Халила, а затем вновь повернулся к Джованни. — Мальчик-раб умеет услаждать, но он — мужчина, и если не полностью оскоплён для иной службы, то может стать хорошим охранником или воином своего хозяина.

— Юношей-рабов обучают, мой синьор, — подтвердил его слова Халил, сидевший до этого тихо с непроницаемым лицом за столом. — Если не ремеслу, то военному делу. Никто не остается с нерешенной судьбой. Те юноши, которые сейчас работают на синьора Луциано, твоего друга, были бы спокойны — им не грозила бы смерть от голода или позора, если бы они потеряли свою привлекательность. Они бы приносили доход своему хозяину всю жизнь и были бы ему верны и благодарны.

— Ага, — рассеянно произнес Джованни, пытаясь уложить у себя в голове услышанное, — ага.

Его кормчий не был исключением. Сейчас, всматриваясь в измученное плаванием лицо Халила, Джованни всё острее ощущал свою близость с надеждами раба, которому были обещано несоизмеримо большее могущество, чем он мог бы достичь, оставаясь рабом в своих землях. У своего хозяина. «Своего хозяина» — эти слова не давали флорентийцу покоя: аль-Мансуру отдали Халила лишь в пользование, привезли на корабле аль-Ашрафа. Но был ли последний тем самым хозяином? «Не скажет?» — Джованни стиснул ладонь Халила в своей руке, заставляя того придвинуться ближе, обратившись с вопросительным взглядом.

— Не время, мой Флорентиец. У этого имени множество лиц. Назову одно — солгу дважды, — ответил загадочно восточный раб. — Ты знаешь, сколько еще дней нам осталось?

***

Джованни не знал. Да и как узнаешь, если приказано молчать и ничего не выяснять у тех десяти человек, что сейчас плыли с ними на лодке, заботясь лишь о сохранности товара и, по приказу или в силу особенностей своего речного братства, совершенно не проявляя интерес к личности своих пассажиров. Их говор флорентиец понимал и подмечал те отрезки пути, когда лодка шла с распущенным парусом по течению, и те, когда гребцы брались за вёсла. Река Рено впадала в реку По Волано выше Феррары, и хотя башни городских стен были видны, лодка повернула влево, проходя против течения, и затем попала в основное русло По. Земли по правую руку назывались Полезине, или «земля Феррары, которую заливают воды», а сама река была очень широкой и опровергала все сомнения Джованни — верно ли он поступил, согласившись зайти в лодку генуэзца. Это водное пространство всё равно пришлось бы пересекать на любой иной лодке. Спустя некоторое время, не приставая к берегу, хотя по обе стороны на возвышенностях виднелись монастыри и каменные строения, гребцы вновь сели за весла и повернули влево, и в месте, где сходились несколько мелких рек, выбрали одну и достигли следующей широкой реки — Тартаро, и вновь поплыли против течения. Берега здесь были царством болотных птиц, ни одного селения не было видно, даже спусков к воде. Лодка вновь скользнула вправо — в узкую горловину речного канала. Разобраться в этих хитросплетениях высокого камыша и пустых заболоченных участков могли лишь те, кто точно знал дорогу. К концу третьего дня пути лодка вышла в более широкую реку Адижетто и приплыла в первый торговый город, стоящий на пути, — Лендинару. Там была пристань с навесами для хранения товаров и склады, и массивная башня Гранарон, где хранили запасы зерна, четверо ворот и замок с высокой башней. Имя Эццелино да Романо, сжегшего город дотла, помнило здесь уже третье поколение выживших жителей. Лодка остановилась здесь на ночь, чтобы пополнить запасы еды и воды. Большая часть гребцов сошла на берег. Джованни с товарищами присоединился к ним, поняв из случайно оброненной фразы, что следующий раз горячую похлёбку удастся поесть только в Падуе.

Ночью, пользуясь темнотой, Джованни с Халилом сняли с себя всю одежду и залезли в воду прямо с лодки. Вода была прохладной и быстро успокоила зудящую кожу.

— Наши мучения должны скоро закончиться, — пообещал Джованни, разрывая поцелуй, — мы где-то на середине пути до города Падуя. Там нас примут, сходим… в хаммам. Нашу одежду постирают, прогладят. Сбреем все волосы на теле — ни одной блохи не будет! От комаров защитят ставни на окнах. Нет у меня с собой ни одного средства, что могло бы отогнать их всех своим запахом.

Халил кивал, обещал, что справится, и опять замирал, упрятывая душу куда-то далеко и жертвенно подставляя тело.

Еще в сумерках гребцы взялись за весла, и к середине дня лодка, обогнув холм с торговым городом Бадия на вершине, повернула направо и поплыла по течению реки Адиже. Люди отдыхали недолго, вновь выбрали узкий канал на левом берегу и повели лодку замысловатым путём, пересекая каналы и озеро. Впереди показались невысокие горы, а в одном месте по обоим берегам наблюдались явные следы войны и пожаров — оставленные жителями дома, пустые остовы сожженных амбаров, и даже город князей Эсте стоял полуразрушенный, с зияющими провалами в стенах. Именно здесь перемешались интересы Вероны, Падуи и Феррары, гора Монтеличе, где добывали кремний, была по правую руку. Торговцам и перевозчикам грузов не было до этого дела: лишь бы товар приняли и оплатили. Одна лодка следовала за другой, чтобы не загромождать собой узкие каналы и не создавать помех, река впереди уже вилась между холмов, выбравшись из смертоносных болот.