— Умоляю, смилуйся, — Джованни уставился на него невидящим взором, — mio dolce guida! Веди!

Лицо аль-Мансура озарила улыбка. Именно ее след остался в чёткой памяти флорентийца. Дальше его разум выхватывал лишь смазанные движения: мавр лежит на спине, а Джованни страстно насаживается на него сверху, тянется сам за поцелуями, отвечает что-то длинно и путано, прерываясь на стоны, с вселенской благодарностью смотрит на руки, освобождающие его член от оков, гневается, если они останавливаются, что-то жарко объясняет и доказывает, пытается разорвать верёвки на своих кистях, чтобы их показать, выплёскивает белое семя на смуглую до черноты кожу на животе аль-Мансура, печалится, что не чувствует успокоения, а тело требует ещё. Завидует мавру, замечая как тот стирает пот с лица и поглаживает свой опустошенный член. Видит, как его ласкают языком, и свои утратившие плен руки на плечах любовника. И говорит, говорит, говорит…

Исторгает себя из горячей патоки, мягкого и разлитого как воск, но уже не чувствующего ничего. Глаза закрываются, наполненные мерцающим сумраком. Сознание превращается в пылинку, одинокую и неразличимую посередине бескрайней чёрной пустоты.

***

Пробуждение давалось с трудом: в глаза-щелочки заливался рассеянный дневной свет, тело болело каждой своей мышцей, но голова была ясной. «Где этот stronco, аль-Мансур? Исчез? Зачем заставил пойти за собой?» Джованни пошевелил пальцами рук. Согнул правую в локте, вытягивая из-под одеяла, которым был укрыт. Кожа на запястье была синей, и смазанные каким-то жиром ссадины уже не кровоточили. Рядом с ним зашевелился кто-то большой, поворачиваясь боком, и пальцы Джованни невольно сжались в кулак, который сразу же был накрыт широкой и мозолистой ладонью:

— Не стоит! — флорентиец повернул голову на звук знакомого голоса аль-Мансура. Мавр ласково улыбался ему во всю ширь белозубой улыбки.

— Полагаешь, что не заслужил? — язвительно поинтересовался Джованни. — Ты отравил меня!

— Но ты же живой! Как я мог тебя убить?

Джованни задумался, стараясь воспроизвести воспоминания о прошлой ночи. «Бред какой-то! Колдовство!»

— Ты сам признался!

— В чём? — Аль-Мансур продолжал играть в невинность, явно намекая, что Джованни всё привиделось. — Ты испил вина удовольствия из моих рук. Сам попросил, чтобы я тебя связал покрепче.

— Да? — недоверчиво изумился Джованни. — А яд на рубашке, а флакон со снадобьем? Может скажешь, что и ночи не было? И сразу наступил день? Я и пальцем шевельнуть не могу!

— Тебе не понравилось? — лицо мавра исказила обида, глаза распахнулись от удивления, а рот приоткрылся. Таким своего «хозяина» Джованни еще не видел, и впору было изумляться самому и искать причину, что напоило надменного мавра такой живительной силой, что тот внезапно стал похож на приветливого друга. Флорентиец упёр взгляд в потолок. Кроме боли после бурно проведённой ночи, он сейчас ничего не чувствовал. Когда они жили с Михаэлисом в Агде, такое не раз случалось. Вот только память не подводила, а палач, каждый раз чувствуя за собой вину, начинал ласкаться и шептать на ухо всякие приятности, которые только распаляли и заставляли постанывать от удовольствия.

— Если ты продолжишь уверять, что я ничего не помню, то как я смогу тебе ответить, понравилось или не понравилось? А если помню, то это было… хм, необычно! — Джованни решил больше не приставать к аль-Мансуру с вопросами. Они оба прекрасно знали об обмане, о выпитой капле из флакона, о яде, что заставил кровь бурлить, о сумасшедшем соитии и опыте, что оба пережили. Оставался лишь один вопрос: что успел рассказать Джованни о своём прошлом? О чём таком спрашивал его мавр, уверяя, что будет действовать лишь во благо? Молчание затянулось. Джованни, не чувствуя страха в сердце, даже если на его вопрос получит утвердительный ответ, спросил:

— Я для тебя еще раб?

Аль-Мансур вздохнул и приподнялся на локте:

— Я никогда не стану тем, кем для тебя был и остаётся Михаэлис из Агда. Это он сможет привести тебя в желанный Рай, а у нас с тобой мало общего. Мы по-вашему — amantes, любовники. Сейчас. В этой постели. А там, — мавр кивнул в сторону закрытых окон, — у меня есть на тебя заказ, и ты — мой товар. Я тебя продаю, устраиваю и получаю деньги. И от качества товара, — Джованни повернул к нему голову, с удивлением вслушиваясь в смысл, и аль-Мансур нежно погладил его по щеке, — зависит моя репутация. Ты не раб, что продают на рынках, но есть места, где люди с определёнными умениями и внешностью необходимы.

— И где же такие места? — едва разлепляя губы, прошептал уязвлённый Джованни.

— Недалеко, — ответил аль-Мансур, — на твоей же родной земле. Я тебе уже как-то рассказывал, что разные люди пытаются найти себе нужных слуг, и я им помогаю. Или купцы ищут себе других купцов. Я им тоже помогаю. Эти связи обычно не длятся годами. Нет! Но необходимы к взаимной выгоде двух сторон. У одного человека, богатого купца, есть старший брат по крови. И этот брат, богатый и знатный человек, сильно болен. Когда он умрёт, его наследство передадут монастырям и церквям, но не младшему брату, поскольку тот — внебрачный сын. У этого знатного человека был единственный наследник, но маленьким ребёнком он был похищен и увезён в Египет. Следов его так и не удалось обнаружить, поэтому и поступил заказ — найти похожего по возрасту человека. Ты умён, красив, знаешь наш язык, на твоём теле есть следы от плети. Ты хорошо подошел бы на эту роль.

— Обманщика? — воскликнул возмущенный флорентиец.

— Ты честолюбив! Тебя уже не пугают ни похоть, ни гордыня, ни алчность, — спокойно продолжил аль-Мансур. — А когда узнаешь, что смог бы получить взамен, то весь твой пыл исчезнет.

— И что взамен? — продолжил гневно выспрашивать Джованни. Натруженное тело отзывалось болью, но он предпочёл её не замечать. — Ты перебрал всех зверей, олицетворяющих пороки. Я про них читал и слышал: рысь — похоть, лев — гордыня, волчица — алчность [1]. Ты называешь меня тигром — быть может, слово «лжец» так звучит в твоих устах?

***

[1] читайте Данте, самое начало. Смыслы в этой главе завязаны на нём.

========== Глава 3. Новое имя ==========

От автора: я никак не мог понять внутренние побудительные мотивы аль-Мансура. Его способ мышления оставался для меня неясным. Пришлось подробно разобраться в истории мамлюкского Египта, чтобы осознать, чего именно он от Джованни добивается разными способами. Флорентиец же помещает фигуру аль-Мансура в привычные ему рамки, а мавр пытается заставить его совершенно по-другому себя позиционировать.

***

— Тигр! — Аль-Мансур склонился, чтобы поцеловать, но Джованни дёрнул головой и отстранился. Подбородок флорентийца мгновенно оказался во власти сильной руки, и мавр осуществил свое желание. — Только так, я хочу, ты подчиняешься.

— А мне хочется тебя убить. Знаю, что не смогу — ты сильнее, — честно сообщил о своих чувствах Джованни, постаравшись вложить в свои слова всю злость, что сейчас переполняла его сердце.

— Не можешь убить, значит, накапливай силы и подчиняйся. Ты уже уничтожил одного своего врага с моей помощью. Неужели больше никого не осталось? — мавр отпустил его.

— И что взамен? — продолжил гневно выспрашивать Джованни, приподнимаясь с постели. Натруженное тело отзывалось болью в пояснице, но он предпочёл её не замечать. — В моих молитвах я всего лишь просил Господа позволить мне стать лекарем. Я сейчас должен был уже оказаться в Болонье. Поступить в университет и готовиться к экзаменам! А после получения свидетельства об окончании — вернуться в Агд, к тому, кто ждёт моего возвращения. Да, сейчас Мигель Мануэль выдаст его мне просто так, лишь бы я исчез!

— Вот ты и исчезнешь. На время. Я же не обещал Мигелю Мануэлю увезти тебя навсегда. Ты просто сменишь имя и станешь другим человеком. Наш общий договор будет исполнен. Ты уже не раз менял своё имя, — Джованни хотел ему возразить, объяснив какой ценой досталось ему возвращение настоящего имени, но мавр сдёрнул с него покрывало, обнажая тело, оставляя беззащитным и будто выставленным напоказ. Взгляд аль-Мансура затуманился, стал жадным и вожделеющим.