— Нет, — неуверенно ответил Джованни, стараясь распознать, к чему клонит мадам.

— Но ты им платил своим телом. За что? Какие умения ты получил от палача из Агда? Перечисли!

Джованни задумался, возвращаясь тёплыми воспоминаниями к поросшему миндалём низкому берегу, зелёным холмам и серым каменным стенам города, ставшего ему почти родным. Ему привиделся стол, заполненный разными вещицами, каждая из которых имела свой смысл.

— Я научился читать, писать, постиг науку врачевания, мавританский язык, игру в шахматы, овладел умением обращаться с мечом, ножом, получил новое тело, которое приводит всех в восхищение.

— Правильно! — подхватила Фина. — А с церковником из Авиньона?

— Работу нотарием, умение переписывать и составлять документы, шахматы, латынь, — Флорентиец продолжал перечислять уже быстрее. — А еще — право и богословие!

— Замечательно! — Фина отпустила его щеки и положила руки ему на бедра, прижимаясь телом. — А с этим королевским советником? Де Мезьер его, кажется, звали.

Перед внутренним взором Джованни предстал зимний Париж и Реймс. И здесь он запнулся. Ему очень мешали воспоминания о пространных рассуждениях Готье о лете, но потом он вспомнил прогулку на лодке по Сене.

— Я знаю! Готье учил меня правильно одеваться, как вести себя за господским столом, как познать вкус утончённых блюд, как правильно вести беседу. И очень многое рассказывал о том, как ведутся государственные дела.

— Ты понимаешь, сколько знаний и умений эти люди в тебя вложили? — воскликнула Фина.

Перед Джованни будто разверзлась земля, и из этого темного провала на него хлынула мощная волна осознанного ощущения переполненности чем-то важным, сокровенным и слишком значимым. Он пошатнулся, но Фина его удержала.

— Ты им за это платил. Не деньгами, а своим ремеслом, — продолжила она. — Мальчик мой, каждый из нас вложил в тебя свои знания и умения. А ты продолжаешь их отвергать в душе и заботишься лишь о теле. Нино, — она протянула руку и пощекотала Джованни за ухом, будто пыталась приласкать кота, но у флорентийца это действие вызвало схожие ощущения удовольствия в теле так, что захотелось замурчать:

— Да, Фина?

— А за что ты платишь аль-Мансуру? Он ведь получил тебя такого готовенького, чтобы использовать. Чем же он тебя так к себе приковал? Что обещал?

— Я поклялся хранить это в тайне, Фина, — Джованни напрягся, задеревенел, не желая отвечать.

— Ага, — не смутившись, продолжила мадам. — Значит, всё-таки существует нечто, что ты очень страстно желаешь, и аль-Мансур пообещал это дать.

Джованни смежил веки, а потом открыл глаза, безмолвно подтверждая догадку Фины.

— Хорошо, не буду выпытывать, — ее руки начали мягко поглаживать спину флорентийца. — Помнишь, что я тебе говорила? Добрые люди не клянутся, никогда! Особенно именем Господа. Это всё — ложь [1]. Мне как-то один торговец рассказывал, что у этих сарацинов и мавров клятва соблюдается только между единоверцами. И если один другого обманет, то потеряет свою честь. Однако обманывать христиан — можно, они им не собратья и в Аллаха не верят. Вот так. Узнал бы ты подробно!

— У нас с аль-Мансуром ещё договор, помимо клятвы. Я принадлежу мавру, как раб. Наверно, Антуан тебе об этом уже успел рассказать, — мадам кивнула. Джованни проглотил слюну, чтобы смочить внезапно пересохшее горло. — Аль-Мансур меня спас, но потребовал за это слишком высокую плату.

— Стронцо! [2] — процедила сквозь зубы мадам. — Да как он посмел! Да как ты на это согласился? — острый кулачок Фины ощутимо ударил Джованни в грудь. — Этот палач из Агда тебя тоже спасал, дважды! Разве он требовал за это плату?

— Не требовал, — согласился Джованни, понимая, в какую ловушку сам себя загнал. И попытался оправдаться. — Но там, где я был, на Майорке, если бы я не принял этих условий, меня бы увезли насильно на другой край света и продали бы на невольничьем рынке, — он замолчал, всё больше мрачнея от открывшихся ему новых смыслов произошедшего. — А сейчас — просто убьют, если я нарушу договор.

— Это дьявольское отродье ещё смеет тебе угрожать? — изумлённо воскликнула Фина. — Вот наглец! Ладно, нино, — она немного остыла, что-то прикинув в своих мыслях. — Ты справишься! Я, может, чем-то тебе помогу. Нужно только… — она опять смолкла и задумалась.

— Фина, я не понимаю, что ему от меня нужно! — взмолился Джованни. — Да, он в меня влюблён, но мог бы найти себе красивую шлюху и помоложе, которая бы сама подставляла зад и его трахала.

— И его… — повторила мадам слова флорентийца, продолжая утопать в глубоких размышлениях, которые никоим образом не отражались на её лице, но полностью захватили Фину. Джованни с тревогой в сердце ожидал, когда она решится отомкнуть уста.

— В тёмное дело решил тебя втянуть, — наконец произнесла Фина. — Он знает про твои умения и знания. Тело он твоё использует для собственного удовольствия, тут ты даже не волнуйся — бери, если даёт. Насколько я о нём слышала, он посредник: нужно найти убийц — найдёт, нужно перевезти товар или что-то особенное — разыщет и привезёт, нужно выкрасть — украдёт, нужно корабль остановить — остановит. Вот и ты кому-то понадобился для каких-то дел: красивый, христианин, говоришь складно, и за рыцаря, и за нотария, и за лекаря сойдёшь.

— Опять интриги? — вздохнул Джованни. — Помнишь, чем кончилось моё общение с тамплиерами? Не верится мне что-то, аль-Мансур — мавр, темнокожий, как он успевает со всеми общаться?

— А ты на на его внешность меньше внимания обращай, больше вслушивайся в смысл речей, — посоветовала Фина. — А на нашем с тобой языке он говорит прекрасно, как на родном!

***

[1] у меня уже говорилось, что Фина скрыто придерживалась еретическим верованиям.

[2] «нехороший человек» на итальянском.

***

От автора: сел за руль, спокойно еду по своим делам, и тут они заговорили… вот так приходит вдохновение на проду.

========== ЧАСТЬ III. Глава 1. Лекарство от страха ==========

Антуан, отправившийся в Авиньон за вещами Джованни, должен был отсутствовать не более четырёх ночей, и первые две из них флорентиец, бдевший привратником, встречавшим клиентов Фины, гадал в ожидании, когда же у аль-Мансура иссякнет терпение и тот явится проведать своего «раба». Джованни засыпал на рассвете, под щебет птиц во внутреннем саду дома, с удовольствием потягиваясь телом на чистых простынях и обнимая подушку. Он очень старался выкинуть все тревожные мысли и страхи из головы и тихо молился о ниспослании спокойных снов. Всё прошлое и будущее казалось ему чёрным густым дымом, пахнущим серой и иссушающим жаром. Точь-в-точь как костёр инквизиции, на котором сожгли бедного брата Понция. В этом пламени затаились и приятные воспоминания, и мечты, сладчайшие и возвышенные, но их нужно было искать сквозь мглу, пронзительной болью пытающую сердце.

«Не думать, молчать, спать!» — приказывал волей самому себе Джованни и зажмуривал глаза в ожидании прихода сна, что не был похож на забвение, а постоянно удерживал флорентийца на грани беспамятства и бодрствования. Малейший звук — скрип несмазанных петель ставен, плач ребёнка, постукивание молотка в мастерской кожевенных дел — возвращал обратно, и вновь приходилось уговаривать разум дать покой уставшему телу.

— Господин, Джованни, проснитесь! — Луча трясла его за плечо, пробуждая. С тех пор, как неосторожность и болтливый язык девушки стали причиной нападения на Джованни и Антуана, Фина навалила на неё всю тяжелую работу, угрожая выгнать из дома. И хотя прошло много месяцев с того времени, как это случилось, мадам не меняла своего сурового решения, а девушка старалась изо всех вернуть утраченное доверие, работая без отдыха то поломойкой, то посыльной, то швеёй, истончившись и превратившись в незримую тень. Днём она еще и следила за звоном дверного колокольчика.

Джованни потянулся на постели, разминая затёкшие от сна члены, и уставился вопросительно на Лучу, потревожившую только-только окрепший сон. По испуганному взгляду девушки он уже понял, что на пороге появился гость: