Собеседник скрестил руки на груди.

– В принципе, то же самое, что и с лечением, – ответил он. – Разве что симптомы проявят себя намного быстрее и интенсивнее.

– Насколько быстрее?

– В течение пяти, шести месяцев они достигнут своего пика.

Я вдруг забрала у Мистера Рейджена результаты своей томографии и начала их листать. Дрожь в руках предательски выдавала нервозность, но я старалась не подавать вида, что чем-то напугана или взволнована.

– То есть, у меня есть в среднем шесть месяцев нормальной жизни? – С напускным безразличием поинтересовалась я.

– Три максимум, – поправил он. – К шестому месяцу произойдут необратимые изменения в работе мозга. Наступит смерть.

Я без интереса разглядывала снимки собственного мозга в разных проекциях и едва слышно отбивала ритм стопой, пытаясь избавиться от эмоционального напряжения. Дойдя до последней страницы, я скрутила бумаги в трубочку и убрала в сумку.

– Ясно. Спасибо за консультацию.

Оставаться в этом чёртовом кабинете больше не было сил. Ни моральных, ни физических. Развернувшись, я направилась к выходу.

– Не руби с плеча, – произнёс мужчина мне вслед.

Я замерла у двери, молча вслушавшись в слова онколога.

– Каждый случай индивидуален, – продолжал он. – Никто не знает, как болезнь поведёт себя под давлением терапии. В каждом правиле есть исключения. Подумай об этом.

– Я подумаю, – едва различимо прошептала я.

Чувствуя, что слёзы вот-вот хлынут из глаз, я поспешно покинула кабинет.

Не помню, как вышла из клиники. И куда пошла тоже. Просто бесцельно шла по мостовой, не замечая ничего вокруг. Глаза застилала пелена, а слёзы самовольно катились по щекам. В голове звучал единственный вопрос: почему? Почему я? Почему не кто-то другой? И почему это случилось именно сейчас? Неужели ничего нельзя изменить?.. Осознавая безвыходность своего положения, я всё глубже погружалась в депрессию, теряясь в лабиринтах собственных мыслей. Мимо пролетали автомобили, толпы прохожих сновали туда-сюда, сменяя друг друга. А я просто продолжала идти неизвестно куда. Отключившийся от горя рассудок даже не думал брать контроль над действиями, полностью предоставив власть «автопилоту».

Ноги привели меня на Лондонский мост. Кратко оглядевшись, я перелезла через парапет и, крепко держась за него, посмотрела на бушующие воды Темзы. До сих пор не могу вспомнить, что конкретно творилось в моей голове в тот момент. Но точно помню, мне казалось, будто жизнь лишилась смысла. Как по щелчку пальцев, дальнейшее существование стало бессмысленным и бесполезным. Неотвратимость предрешенного конца затушила пламя в душе. Осталась лишь пустота.

– Вниз шагнуть собираетесь?

Я уже собиралась опустить руки и прыгнуть вниз, как вдруг вкрадчивый мужской голос вернул меня к реальности. Я повернула голову и посмотрела на обратившегося ко мне человека. Им оказался голубоглазый брюнет среднего телосложения, одетый в расстёгнутую чёрную куртку и как попало намотанный на шею шарф.

Видя мой пустой взгляд, он неожиданно сказал:

– Тогда я, пожалуй, присоединюсь.

Перемахнув через парапет с грацией кота, он, крепко держась за перила, встал рядом. Я слышала возгласы собирающихся у моста зевак, но они звучали для меня так глухо, словно доносились из какого-то погреба. Наблюдая за незнакомцем, я впала в недоумение. Что происходит? Что он делает? И зачем?

– Жизнь дерьмо, на работе завал, – говорил он, не обращая внимания на мою растерянность. – Девушки нет, с отцом отношения напряжённые, ещё и телефон взорвался. Смысла в жизни нет больше. Думаю, я тоже готов сделать шаг в небытие.

Что? Телефон взорвался? На работе завал? Нет девушки? И это причины проститься с жизнью???

– Ты идиот? – Спросила я, смотря на него с неподдельным непониманием.

– А ты? – Парировал он.

– Наверное.

– Вот и я тоже. Наверное.

Мне было нечего сказать. Я смотрела в его глубокие голубые глаза и всеми силами пыталась осознать происходящее. Когда до моего мозга наконец-то дошла мысль о том, что я, чёрт подери, стою на другой стороне парапета и в любой момент могу полететь вниз, по коже побежали мурашки. Я что, действительно собиралась покончить с собой? Да быть этого не может!

–Что бы там у тебя ни случилось, оно однозначно не стоит твоей жизни, – сказал он. – Как и моё дерьмо не стоит моей. Оно стоит нервов, денег, связей, близких. Чего угодно, но только не жизни. Давай, перелазь обратно.

Кратко кивнув, я повернулась и неуклюже перебралась на дорогу, чуть не споткнувшись о козырёк моста. От падения спасло лишь то, что у меня очень сильные руки. Смогла удержаться. Как только я оказалась в безопасности, незнакомец тоже залез обратно. Вскинув руки, он что-то выкрикнул собравшимся возле нас людям. Те начали расходиться.

Взяв меня за руку, он убедительно посмотрел в мои глаза и, наклонившись вперёд, тихо произнёс:

– Запомни: жизнь даётся только один раз. Другого шанса прожить её у тебя не будет. Даже если всё очень плохо, помни, что жизнь стоит того, чтобы жить. Потому что после смерти нет ничего. Лишь забвение.

Я кивнула.

–Домой сама доберёшься? – С искренним беспокойством спросил он.

– Да, – прохрипела я.

– Уверена?

– Угу.

– Ладно, – он выдохнул. – Иди домой, не броди больше нигде. Я за тобой с самой мостовой иду. Уж слишком потерянный вид у тебя был. Подумал, как бы помощь не понадобилась. Угадал.

Я не знала, что ответить.

– Давай, иди, – он погладил меня по плечу. – А мне бежать надо. На работе действительно завал. На встречу опаздываю. Будь осторожна.

–Спасибо, – сказала я.

Молча подмигнув мне, он растворился в толпе.

Наконец-то полностью придя в себя, я поймала такси и отправилась домой.

6 октября

Последние несколько дней я усиленно изучала всевозможную информацию, даже косвенно касающуюся моей болезни. Я читала медицинские статьи и исследования, лазала по форумам и личным блогам, знакомилась с мнениями экспертов и светил медицины. И единственный вывод, к которому я пришла – игра не стоит свеч. В лечении попросту нет смысла. Максимум, который они могут мне предложить – это паллиативная терапия. Без неё я сгорю от опухоли за три, может, четыре месяца. С ней – за восемь, двенадцать. Но есть ли смысл в этом годе?

Читая записи родственников больных об их «серых буднях», я всё сильнее убеждалась, что через эти страдания проходить не хочу.

Через несколько месяцев после диагностики заболевания личности людей полностью дезорганизовывались, наступала деградация. Они переставали узнавать близких, не понимали, кто они, что делают и где находятся, были не в состоянии выполнять элементарные гигиенические процедуры самостоятельно. Многие слепли или теряли возможность разговаривать, передвигаться. Нередко впадали в агрессию, становились опасными для себя и окружающих. В моменты «просветления» их рассудок вдруг возвращался, и они снова становились теми, кем были на самом деле. Но это состояние нормализации личности длилось недолго.

Они умирали в муках. Мучили и себя, и окружающих. Я не хочу испытать всё это на себе. Не хочу становиться обузой для матери и подруги. Не хочу, чтобы меня запомнили слабой и беспомощной. Я хочу уйти яркой. Живой. В самом рассвете сил. Хочу, чтобы никто из них при взгляде на меня даже мысли не мог допустить, что со мной что-то не так. Я пока не знаю, каким способом уйду, да и в целом сомневаюсь в своём решении отказаться от терапии. Червячок надежды всё ещё копошится внутри, всячески старается настроить меня на лучшее. Он хочет, чтобы я сходила к другим врачам для уточнения диагноза, встретилась с кем-нибудь из известных хирургов – вдруг они возьмутся за мою опухоль? Или, может, это вообще не опухоль, а какая-нибудь паразитарная киста. Чёрт его знает… В общем, надежда всячески пытается настроить меня позитивно и заставить обследоваться дальше, а после уже принимать решение, получать лечение или нет. А рационализм говорит, что это не имеет смысла. Я нашла в интернете информацию о Рейджене. Он – лучший хирург-онколог в Туманном Альбионе. У меня нет причин не доверять ему. Его команда обследовала меня полностью. Не стоит тешить себя мыслью об «ошибочном» диагнозе.