Он молча смотрел на меня, плотно сомкнув губы.

– Таблетки и инъекции каждые несколько часов, обмороки, проблемы с координацией, облучение, – я загибала длинные тонкие пальцы один за одним, вспоминая прочитанную в интернете информацию. – Адские головные боли, облысение из-за терапии, потеря ориентации во времени и пространстве, частичная амнезия, тошнота и бесконечные головокружения. И это в лучшем случае! Это, по-вашему, «вполне нормальная жизнь»?!

Мужчина продолжал молчать. Думаю, осознавал, что такую жизнь вряд ли можно было назвать нормальной.

– Я не хочу так жить! – Воскликнула я, не в состоянии себя контролировать. Слезы ручьём хлынули по щекам. – Не хочу умирать! Не хочу!..

Под конец фразы голос сорвался. Я натянула рукава водолазки на ладони и закрыла лицо руками. Громко всхлипывая, хватала ртом воздух и тряслась, задавая себе один единственный вопрос: «Почему?» Ну, почему? Почему это случилось именно со мной? Почему это случилось сейчас, а не через пару десятилетий? Я не готова! Я слишком молода, чтобы умирать!

Приобняв одной рукой за плечи, врач завёл меня в свой кабинет и прикрыл дверь. Положив бумаги на стол, он налил в пластиковый стаканчик прохладной воды и протянул мне.

– Возьми, – сказал он. – Выпей. Тебе нужно успокоиться.

Я послушно взяла воду и сделала пару глотков, после чего громко всхлипнула. Грудь всё ещё сковывали спазмы. Дышать было очень тяжело. Но в целом истерика медленно, но верно утихала.

– Ой, – вдруг озабоченно выдохнула я. – Сумка… В коридоре…

– Сейчас принесу.

Мужчина вышел и спустя полминуты вернулся обратно с мешковатой кожаной сумкой в руках. Положив её на стул для пациента, он взял со стола пачку салфеток и дал мне.

Взяв бумажный платочек, я вытерла лицо и тяжело вздохнула. До сих пор немного трясло, но биться в истерике больше не было сил.

Мне стало стыдно за своё поведение. Зачем я накинулась на врача с обвинениями? Нагрубила? Это ведь не его вина, что я больна. Он всего лишь диагностировал заболевание и рассказал об этом. Доктор Рейджен пытался всеми силами подбодрить меня, а я…

– Мистер Рейджен, – я виновато посмотрела на доктора. – Простите меня за моё поведение. Я не должна была грубить Вам.

– Всё в порядке, – тот мягко улыбнулся. – Ты не первая, кто так бурно реагирует. Я привык.

– Всё равно. Извините, – я вздохнула. – Мне очень стыдно.

Он решил сменить тему.

– Я думаю, нам стоит обсудить перспективы твоего лечения и наметить план действий, – достав из нагрудного кармана мятого халата очки, он надел их и взял со стола скрепленные бумаги. – Вот результаты твоего обследования. Если решишь лечиться у меня, я составлю план терапии в ближайшие дни.

План лечения… Это, конечно, хорошо. Но сначала мне хотелось бы узнать, что, вероятнее всего, ждёт меня впереди. Я прочла много информации в интернете о том, что чаще всего испытывают больные с опухолью мозга… Но ведь каждый случай индивидуален. Мне необходимо было понять, стоит ли игра свеч. Имеет ли смысл вообще проходить лечение, если конец всё равно предрешён.

Я кашлянула, стараясь избавиться от образовавшегося в горле кома, и опустила глаза. Трудно было найти подходящие слова, чтобы задать волнующий вопрос.

Наконец, собравшись с мыслями, я спросила:

– Что со мной будет?

– В смысле? – Врач приподнял бровь.

– Что со мной будет дальше, – повторила я. – Хочу знать, как развивается болезнь, и что ждёт меня впереди.

– Трудно сказать, – задумчиво ответил Рейджен. – Болезнь непредсказуема. Твоё состояние будет зависеть от получаемого лечения и интенсивности развития опухоли.

– Но ведь есть какие-то общие симптомы. Вещи, через которые проходит подавляющее большинство больных.

– Конечно, – подтвердил он. – Ты назвала почти все. По мере развития болезни симптоматика расширяется. Если хочешь, расскажу подробнее.

Я молча кивнула.

Мужчина почесал висок.

– Симптомы проявляют себя один за одним по мере течения заболевания. Дело в том, что клетки опухоли поражают здоровые клетки мозга. Чем глубже поражённая область, тем больше… – Он замолк на несколько секунд, пытаясь подобрать слова. – Тем больше трудностей испытывает пациент.

Я внимательно слушала врача и нервно сжимала платочек в руке. Страх перед неминуемой смертью цепями сковал и разум, и тело, а от перспективы испытывать бесконечные мучения по пути в могилу и вовсе начинало подташнивать.

– Всё начинается с внезапно появляющейся головной боли, как правило, длительной и очень интенсивной. Со временем к ней присоединяются тошнота и частые головокружения, беспричинные обмороки. Снижается координация движений, появляется эмоциональная нестабильность.

– То, что происходит со мной сейчас, – на выдохе резюмировала я.

Он утвердительно покачал головой.

– Да.

– Что дальше?

– Снижается концентрация внимания, ухудшается память, что нередко приводит к частичной амнезии. Появляются трудности с ориентацией во времени и пространстве, в том числе невозможность ориентироваться в незнакомой местности и использовать часы или карты, – продолжал рассказывать Рейджен. – Если опухоль начнёт давить на зрительный центр, упадет зрение. Может наступить дальтонизм.

Я читала о каждом из названных симптомов. Но это ведь далеко не полный список… Дальтонизм и частичная амнезия казались мне ничем по сравнению с потерей способности узнавать людей. Почему он умалчивает об этом?

– Я читала, что со временем люди перестают распознавать предметы и узнавать окружающих. Это правда?

– Да. Но это, как правило, случается с пациентами на поздних сроках болезни, – он поправил очки. – Кроме того, пациент может оказаться дезориентированным во времени, месте своего нахождения и даже в собственной личности. При поражении глубинных отделов мозга происходит полная дезорганизация психической деятельности человека.

– Чем поможет лечение?

– На какое-то время снизит скорость развития опухоли и продлит жизнь.

– Позволит ли оно избежать проявления каких-либо симптомов болезни?

 Он замялся с ответом. Я вопросительно выгнула бровь, требовательно смотря на мужчину. Я видела, что ему было трудно говорить правду, но это было необходимостью. Я не хотела тешить себя ложными надеждами.

– Вряд ли, – наконец-то выдавил из себя Рейджен.

– Почему? – Мои брови взмыли вверх от удивления. – Вы же сказали, что терапия может дать мне пару лет жизни!

– Да, – он утвердительно кивнул. – Но я не говорил, что лечение предотвратит проявление тех или иных симптомов болезни. Возможно, оттянет время их наступления или ослабит интенсивность. Но полностью избежать этих трудностей не удастся в любом случае.

Найдя взглядом мусорную корзину, я подошла к ней и выкинула смятую салфетку. Внутри царил хаос, плавно превращавшийся в опустошение. Я догадывалась, что толка от лечения мало, но всё же надеялась на возможность избежать тяжелых нарушений психической деятельности. Последний уголёк надежды на нормальную жизнь был затушен суровой реальностью.

– Терапия увеличивает продолжительность жизнь пациента, – тем временем продолжал говорить доктор, начав шелестеть бумагами. – В среднем она составляет от года до трех лет, что является приличным сроком для больного с подобной опухолью.

– Какой смысл в увеличении продолжительности этой самой жизни, если, как минимум, половину этого срока человек проведёт в состоянии овоща? – Безэмоционально спросила я, смотря в никуда.

Мужчина вздохнул и ничего не ответил. В кабинете воцарилось напряжённое молчание.

– Я хочу знать, что будет, если я откажусь от терапии, – неожиданно для самой себя произнесла я. Голос звучал неестественно холодно и решительно.

– Я бы не рекомендовал принимать поспешных решений, – медик протянул мне результаты обследования. – Твоя ситуация не так безнадежна, как может показаться на первый взгляд. С помощью качественного лечения мы можем…

– Я задала прямой вопрос, – я бесцеремонно перебила его и окинула ледяным взглядом. – И хочу получить на него ответ.