Ацуши дрожал, в голове разлился вакуум, морозом окутавший сознание. Дыхания не хватало, и Накаджима в попытках ухватиться за жизнь открыл рот, чтобы поймать дозу кислорода, но тут же пожалел об этом.

Акутагава сразу углубил поцелуй, отняв ладони и сжав ими запястья Ацуши, поднимая его руки и прижимая где-то у гриффиндорца над головой. Накаджима промычал что-то, сердце его давно уже сделало несколько оборотов по всему телу, кровь стучала в голове и…

Боги, это просто немыслимо, но Ацуши буквально сходил с ума.

От прикосновений Рюноске всё в нём переворачивалось, и тело теряло над собой контроль. Это пугало, страшно пугало, но движение языка во рту Ацуши, прикосновение к его собственному, неловкие попытки поддаться внезапному порыву Акутагавы, всё это словно дыхание огня, опаляло рассудок. Он еле сдерживал срывающиеся с губ выдохи, вперемешку с тихими стонами, что рвались из груди. Тёплые губы, холодные руки, и Акутагава впервые настолько близко к нему, прижимается своим телом, целует так, что лёгкие рвутся внутри, сердце теряется, двинувшись в пляс.

Всё в Ацуши сжалось и разорвалось вместе с осознанием происходящего. Он просто подался навстречу Акутагаве, неловко отвечая, будто пытаясь хоть каплю остановить порыв бешено целующего его слизеринца.

Но Акутагава сжимал его запястья сильнее, и поцелуй его стал ещё более рваным, как только Рюноске ощутил то, что Накаджима отвечает ему. Даже если не понимая, что делает, даже если просто потому, что касания Акутагавы для него слишком приятны. Ацуши не умел, никогда не чувствовал подобного, не знал, нормально это или лучше спасаться бегством…

Хватка Акутагавы ослабла, и Ацуши тут же несмело опустил ладони на его плечи, дрожащими пальцами касаясь тёмной ткани одежды Рюноске. Этот жест будто бы отрезвил Акутагаву, и жадный, порывистый поцелуй, в который он втянул Ацуши, ударил слизеринцу в голову. Замерев, он усилием воли заставил себя оторваться от Накаджимы, тяжело дыша и смотря в закрытые глаза гриффиндорца, который опустил голову, не в силах поднять взгляд на парня напротив. Сердце Ацуши билось где-то у горла. Сглотнув, он сильнее сжал одежду на плечах Рюноске, будто ждал чего-то. Ждал и боялся. Ощущал всем телом и не понимал, что именно.

Акутагава резко отпрянул, так резко, что Ацуши невольно вздрогнул, едва не упав, и, прислонившись к витрине, открыл глаза, всё так же пряча взгляд на носках собственных ботинок.

Некоторое время в зале парила тишина, подобно ночной птице. Ацуши считал секунды до осознания, будто всё вокруг него с каждым мигом погружалось в туман. Как вдруг, взлетев под самый потолок, раздался крик Рюноске, разрезавший зал:

— Экспекто Патронум!

Ацуши сжался, осторожно скосив взгляд в сторону, и, резко распахнув глаза, уставился на ворона, опустившегося на край витринного шкафа где-то в другом конце зала, подёрнутый белым туманом, практически тут же растворившийся, осыпавшийся звёздным пеплом на землю. Накаджима не смог отойти от одного потрясения, как тут же был сбит другим.

А затем и третьим…

Палочка выпала из пальцев Рюноске, глухо ударившись об пол. В который раз гриффиндорца пробрала дрожь. Несмело, восстановив дыхание, он осторожно коснулся пальцами своих губ, кротко и украдкой, будто боялся спугнуть мгновение, застывшее где-то в памяти. Ураган мыслей не спешил разрывать голову, и вокруг, как и в сознании Ацуши, всё ещё царила полная тишина.

Акутагава медленно развернулся, тихо и тяжело дыша, смотря на Ацуши полным боли и испуга взглядом. Он молчал, и это ледяной коркой замерло на коже. Накаджима боялся выдавить из себя хоть слово, хоть звук. Он просто стоял, еле выдерживая этот тёмный, завораживающий взгляд, полностью бессильного человека. Человека, что не смог сдержать себя и просто в один момент выплеснул на него все свои чувства, даже, наверное, не думая о том, что спустя несколько минут, мертвенно бледный, будет стоять в нерешительности.

— Спасибо.

Ацуши будто молнией ударило. Вмиг он резко выпрямился, ожил, откашлялся и, глубоко вздохнув, дрожащим голосом прошептал:

— Ч-что?

Однако его вопрос, в этот раз произнесённый вслух, остался без ответа. Резко наклонившись и подняв палочку, Акутагава развернулся, быстрым шагом покидая зал. Ацуши протянул руку, будто пытаясь остановить Рюноске, но уже через мгновение мир снова погрузился в тишину. Накаджима остался один в полностью пустом зале, наедине с луной и глухо бьющей в венах кровью.

Медленно спустившись по стеклу вниз, он обхватил голову руками, мучительно простонав что-то сквозь зубы.

Он ничего не понимал.

Но в то же время понимал слишком много для того, чтобы просто закрыть глаза и забыть…

***

— Ты думаешь, что так правильно?

Чуя сглотнул, смотря на шею Кенджи, слабо прикрытую прядями золотых волос, и промолчал. Он стоял позади пуффендуйца, что сидел за столом библиотеки, увлечённо записывая материал ответа. Кто вообще дёрнул Накахару согласиться на то, чтобы помочь этому малолетке с домашней работой по зельям?

Спрятав руки в карманы, Чуя изредка поправлял сосредоточенного, тихо улыбающегося Миядзаву, чувствуя некую напряжённость рядом с ним, не понимая, почему они вообще общаются и какого фига Накахара вынужден помогать этому глупому мальчишке? Столько времени прошло, а со второго полугодия они, похоже, действительно стали необъяснимо близки. Чуя вообще проклинал себя за то, что тогда послал этому чокнутому подарок, но теперь…

И вот, совершенно случайно, неконтролируемо, опустил взгляд вниз, на белую шею Кенджи. Его как будто тут же выкинуло из реальности, словно кто-то резко вычеркнул понятие времени из списка обязательных вещей. Чуя просто откровенно завис, глядя на эту белую кожу и ощущая непреодолимое желание податься вперёд, откинуть пальцами золотистые мягкие волосы и коснуться губами позвонков, провести языком выше, просто вдохнуть запах этого солнечного мальчишки, так, чтобы им же и задохнуться на месте.

Но вдруг Кенджи выпрямился, обернувшись, и Чуя, вскинувшись, уставился на него непроницаемым недовольным взглядом, чувствуя, как сердце отбивает бешеный ритм в грудной клетке, и моля небеса о том, чтобы Миядзава ничего не заподозрил.

— Тебе точно не трудно помогать мне? — искренне спросил Кенджи, чуть хмыкнув и добавив: — Я ведь и правда не хотел утруждать тебя этим. Просто…

— Всё нормально, — отрезал Чуя. — Делай скорее, библиотека уже закрывается.

— Мне разрешают оставаться подольше, — улыбнулся мальчишка, вновь отворачиваясь, и, проведя ладонью по шее, устало потянулся.

Чую будто током прошибло. Чёрт, этот мальчишка специально?

Накахара резко отвернулся, опершись спиной о спинку стула, на котором сидел Кенджи, и просто выдохнув. Сложив руки на груди, слизеринец вперился взглядом в книжный шкаф напротив и просто попытался откопать в себе хоть капельку здравого смысла. О чём он, чёрт возьми, думает? Это же ребёнок, твою ж! И не просто ребёнок, а полностью невинный ребёнок, к тому же мальчишка. От осознания этих вещей в голову прилила кровь. Мальчишка… Совершенно мальчишка, но, боги…

Да так ведь любой педофил думает.

…

Что?

Чуя тряхнул головой, облизнув губы. Чёрт возьми, только не говорите, что он педофил лишь потому, что залипает на тело мальчишки, что младше его на несколько лет. Ему же, Накахаре, и самому ещё нет восемнадцати, да? Да и какая разница в том, о чём он думает? Многие в возрасте Кенджи уже вовсю спят с кем-либо, пускай Миядзава и невинная овечка, что неизвестно каким образом выживает в школе, а всё-таки о подобном знать должен. Да и кому это он, Чуя Накахара, должен отчитываться в своих желаниях, в своих мыслях, в своих поступках?

Но, чёрт возьми, почему ты так притягиваешь именно меня?

— Я закончил, Чуя.

И то, как Кенджи произносит его имя, Накахаре определённо нравится больше всего. Он бы попросил Миядзаву чаще называть себя по имени, но боялся, что тот неправильно эту просьбу поймёт. Поэтому, сжав пальцами собственные руки, Чуя повернулся, кинув взгляд на собирающего пергаменты Миядзаву и нарочито равнодушным голосом произнёс: