— Новый учебный год, — несмело проговорил Ацуши, дёрнув плечом и улыбнувшись. — Как ты?

— Скверно, — хмыкнул Акутагава, и Ацуши выгнул бровь.

— Мог бы и подыграть немного.

— Ты и сам не в лучшем состоянии, согласись.

Спорить не было смысла, и Ацуши просто улыбнулся, кротко и немного вымученно, пожав плечами, и, шмыгнув носом, вновь отвернулся к окну. Простудиться перед самым началом учебного года, заработать насморк и простуду было, конечно, хорошим выбором. Но Акутагава был рядом. Лечил, помогал, ворчал и разделял минуты тишины. Они старались не говорить друг с другом о том, что произошло. Тяжело было осознавать, что всё и правда продолжается. Продолжается, и вот они уже на шестом курсе, вместе. Вместе шагают, рука об руку. И сколько впереди потерь, радостей, мгновений? Даже не верится, что буквально год назад, на этом же самом месте они…

Они стояли, с неприязнью смотря друг на друга. Ацуши держал Акутагаву за локоть, а тот пытался сбежать от Огая. Как всё было иначе. Они ненавидели свою жизнь. Один давно смирился с ней, другой пытался бороться. И теперь сидели рядом, смотрели друг другу в глаза и держались за руки так, будто боялись в следующую секунду проснуться в одиночестве. Полном и бесповоротном, как комната без окон.

— Ты… Как? — вдруг кротко спросил Ацуши, поглаживая пальцем руку Акутагавы.

— В каком плане? — устало отозвался Рюноске, откинув голову назад и закрыв глаза.

— Ну… Когда упоминают Чую, — Накаджима откашлялся. — Ты в порядке?

Рюноске долго не отвечал, казалось, его дыхание стало совсем ровным и он просто задремал, но нет. Ацуши знал, что тот просто пытается собраться с мыслями, дабы не сказать чего лишнего, даже в присутствии Накаджимы.

Новость о том, что Кенджи погиб в автокатастрофе, когда возвращался домой к маме, шокировала и поразила многих. Правда, большинство со временем забыли. Близкий же круг общения Кенджи до сих пор ходил сам не свой. Все делали вид, будто ничего не произошло. Но в душе каждый друг Миядзавы сходил с ума. Никто не ожидал такой потери, никто и предположить не мог, что так получится. Ацуши и сам не знал, как реагировать. До сих пор для него всё происходило, как в тумане.

Вот он выгибается под прикосновениями Мори, вот говорит с Акутагавой, узнав от него страшную правду о детстве Рюноске, вот он пытается в ужасе остановить возлюбленного от ужасного поступка, вот читает письмо. Вот живёт, смотрит в одну точку, ходит, пытаясь осознать. Вот приходит ещё одно письмо. И становится невыносимо тоскливо на душе от того, что судьба несправедлива к тем, кто больше всего, наверное, заслужил хоть крупицу истинного счастья.

Чуя Накахара покончил с собой.

И нет, это не просто чья-то шутка. Акутагава долгое время лежал и хандрил после того, как вслед за гибелью Кенджи, был огорошен ещё новостью о смерти одного из близких друзей. Да, с Чуей они общались не то чтобы часто, но именно ему Акутагава доверял многие свои проблемы. Именно с ним у них было достаточно общего. Именно Чуя знал о том, что делал Огай с Рюноске. Ацуши в это время не мог говорить с Акутагавой, да и понимал, что не нужно. Просто сидел рядом, сжимая в холодных руках кружку горячего чая. И в его голове цепочка из этих трагических смертей сменялась одним вопросом. Почему так произошло?

Но жизнь шла дальше, хоть событие это и не успело остыть в сердцах и мыслях многих. Все ещё это обсуждали, мусолили. Смерть Кенджи быстро сменилась более громкой новостью — суицидом Чуи. По некоторым версиям, он порезал вены, по другим — прыгнул под поезд. Акутагава знал, что Чуя просто вонзил себе собственный нож в сердце. Собственно, эту информацию знали не многие. Семьи Акутагавы и Чуи дружили, семьи Рюноске и Кенджи — так же. Они знали друг друга, им смысла не было что-то скрывать. Чуя умер в мучениях, в собственной крови. Он успел вонзить в себя нож два раза. На третий у него просто не хватило сил. Мать Чуи, зайдя в комнату сына, упала в обморок и ударилась сильно головой. До сих пор лежит в госпитале.

Ацуши тяжело переносил произошедшее. Даже, несмотря на то, что с Чуей и Кенджи он особо долго не общался, он знал по слухам об их отношениях. Знал о том, также, что Чуя менялся рядом с Миядзавой. Настолько зависел от него, что даже жизни своей без него не представлял, да… Так грустно и так естественно. Но Накаджима не был уверен, что был бы способен на подобное, если бы жизнь вдруг лишила его Рюноске.

— Я в порядке, — отрезал вдруг Акутагава, прервав размышления Накаджимы и открыв глаза. — Серьёзно. Тебе бы тоже пора перестать вспоминать Кенджи. Ничего с их уходом из жизни не сделаешь, так уж вышло.

Ацуши слабо улыбнулся. Он знал, что Акутагава говорит это просто, чтобы поддержать скорее даже самого себя. На деле Накаджима видел, как сжимался во сне Рюноске, как ходил осунувшийся и бледный. Терять близких людей тяжело. Особенно, если они нашли место в твоём израненном, пустом и холодном сердце. Место, которое никогда не сможет заполнить кто-то.

Вдох, слабое дыхание на стекле, что слегка запотело даже. Смех снаружи, гул поезда, скоро отправление.

Ацуши вдруг подался вперёд, вдавив Акутагаву в сиденье невольно. Обхватив ладонями его лицо, он сглотнул, нерешительно, и осторожно накрыл его губы поцелуем. Просто поцеловал, касаясь нежно, склонив голову набок. Поглаживая кожу его бледных щёк, слегка дрожа от неуверенности. Но Акутагава расслабился, обхватив тело Ацуши ладонями и прижав к себе. Накаджима мягко разорвал поцелуй и спрятал лицо на плече у Рюноске, вцепившись в его руки, пытаясь сдержать слёзы, что застыли где-то в горле. Он так устал, на самом деле. Устал делать вид, что они ничуть не скучают.

И Рюноске гладил его по спине, глядя куда-то вперёд, в одну точку. Близко и тепло. И кажется, вовсе не страшно идти в новый учебный год, затем в ещё один учебный год, а дальше и во взрослую жизнь. Совершенно не страшно. Раз за разом отходят на задний план мысли о том, что одиночество сожрёт их с головой. Потерянность, отсутствие цели… Всё исчезло.

Осталось лишь расстояние между ними в моменты крепких объятий. Расстояние, которое ничего уже не значило. Растворилось вместе с грустью.

— Ацуши?

— М? — промычал Накаджима куда-то в плечо Рюноске, сильнее прижавшись к нему и сжав пальцами его плащ.

— Спасибо.

Накаджима улыбнулся, на мгновение отстранившись и заглянув в глаза Акутагаве. Столько слов вертелось на языке. Важных, нужных. Тёплых и нежных слов. Но в итоге он просто провёл ладонью по волосам Рюноске, цепляя пальцами пряди, и спросил, безо всякого смысла, не вкладывая в свою фразу ничего особого, зная, что Рюноске всё равно вспомнит эти слова:

— Ты тоже опоздал на поезд?