И он был бы жутко рад, если бы хоть одно счастливое мгновение в душе Акутагавы вдруг обратилось светлым патронусом. Да и увидеть патронус Рюноске первым… Это было бы жутко волнующе.

Комментарий к глава 17 — лучшее воспоминание

Вот и прода… Между прочим, не так долго я её и писал. Внимание, начинается основная заварка чая, будьте осторожны, можно обжечься *кашель нервный*

Буду рад отзывам и простите, если не успеваю на них отвечать) Обязательно отвечу, пускай и со временем

*ушёл умирать дальше*

========== глава 18 — давай ещё раз ==========

— Так. Спокойно. Давай, ещё раз, Акутагава.

Лунные лучи падали через окно, теряясь где-то в блеске кубков и наград. Ацуши стоял немного неподалёку, бледный, растрёпанный, и терпеливо переносил все неудачные попытки Акутагавы вызвать патронуса, которые сопровождались руганью и убийственными взглядами. Рюноске становился довольно нервным типом, когда дело касалось того, что у него не получалось и чего он не хотел. Но, вспоминая наказ учителя, студентам оставалось лишь вздыхать, понимая, что у них попросту не остаётся выбора.

Зал наград был выбран, как самый необитаемый по вечерам зал. Да, приходили пара девушек, желавших уединиться здесь, однако Акутагава одним своим взглядом смог их отпугнуть. Накаджима хотел пошутить на эту тему, но вовремя заткнулся, вспомнив, что, возможно, Рюноске не очень-то и понимает простые шутки.

В целом, тренировка проходила… Никак. Ацуши раз за разом пытался откопать в голове Рюноске хоть какое-то тёплое воспоминание, наталкивал его на мысли, пытался объяснить ощущения, но Акутагава стоял с каменным лицом, а потом, после очередной неудачной попытки, ещё больше мрачнел.

Накаджима нервно дотронулся пальцами до лба, тут же отдёрнув руку и глубоко вздохнув. Акутагава стоял, сложив руки на груди, и смотрел на Ацуши взглядом, говорящим: «Ну, а что я тебе говорил? Но ты глупый, просто так не сдаёшься, всё-то тебе надо и себя, и других мучить». Накаджима стойко проигнорировал это выражение, отвернувшись, и, вперив взгляд в витрины с наградами, задумчиво хмыкнул. Вопрос, почему…

Почему у Акутагавы нет даже краткого воспоминания, маленькой минуты счастья, что могла бы вызвать патронуса, покончив со страданиями двух студентов? Почему он даже не старается что-то вспомнить, будто это Ацуши тут должен придумывать ему счастливые мгновения? Гриффиндорца это сильно бесило. Он тут старается, пот с лица вытирает, а Акутагава не пытается и напрячься, чтобы найти что-либо. Просто говорит слова монотонным голосом, и ему наплевать на то, что у него ничего не выходит. Как же… Как же раздражает.

— Ты невыносим, — выдохнул Ацуши, всплеснув руками. — Боги мои, да ты просто не пытаешься вслушаться в мои советы!

— Потому что смысла в этом нет, — пожал плечами Акутагава, подойдя чуть ближе.

В свете луны, в этом невесомом полумраке, он казался для Ацуши ещё старше, ещё красивее. Острые черты его лица и бледная кожа, будто впитывающая в себя сияние ночного светила. Руки с длинными пальцами, в одной из которых сжата палочка. Плечи, тёмный плащ, белая рубашка. Кашель в ладонь, ровная спина… И всё окутано мистической дымкой, словно Акутагава — какой-нибудь затерявшийся сын графа из одной легенды, встречающий призраком незваных гостей в своём замке.

Ацуши так засмотрелся на него, что не заметил, как Рюноске выгнул бровь, слегка стиснув зубы, будто пытался сохранить самообладание, чтобы не рявкнуть на Накаджиму. Гриффиндорец тряхнул головой, тут же отведя взгляд в сторону, и, нервно дёрнув плечом, нахмурился. Смысла, блин, в этом нет. Тогда какого чёрта я тут с тобой мучаюсь, если ты так считаешь?

— Интересно, что я скажу профессору, вот эти самые слова, да? — выпалил Ацуши, вновь повернувшись к Рюноске и слегка вскинув голову. — Или как?

— У тебя ещё есть полнедели.

— Но ведь в этом смысла нет?

— Раньше ты всё равно ничего не сможешь ей сказать.

Ацуши вздохнул, закатив глаза к потолку, и, спрятав взгляд где-то в лунном отражении на начищенном полу, вновь погрузился в себя, кожей ощущая повисшую в воздухе тишину с неловкой паузой. Он боялся поднять глаза на Акутагаву. Боялся снова засмотреться на него, но в то же время и хотел этого. Общение с ним много значило для Накаджимы. Он, наверное, сам не заметил, как проникся к Рюноске странными чувствами, похожими на очень сильную привязанность. Радовался каждый раз, когда видел хоть малейшие крупицы хорошего отношения Акутагавы. Радовался, когда услышал то хриплое «Спасибо». Просто радовался, когда смог наконец-то разрешить все недопонимания, но…

Но почему между ними до сих пор остаётся что-то недосказанное?

— Ацуши?

— Что? — устало выдохнул гриффиндорец, потерев пальцами переносицу и подняв глаза на освящённый лунным светом силуэт Акутагавы.

Лицо Рюноске было каким-то… Странным? Он смотрел вперёд, на Ацуши, и будто не знал, что сказать. Сжав пальцы до побеления, слизеринец задумался о чём-то. И Накаджима даже немного испугался, нервно сглотнув. Неужели он сейчас выплеснет на него поток ругани за то, что Ацуши вообще попытался помочь ему с патронусом? Что заставил учиться тому, чему сам Рюноске учиться не хотел совершенно?

— Ты точно хочешь помочь мне… Вызвать патронуса? — вдруг тихо спросил он, нарушая долгую паузу и внимательно следя за лицом гриффиндорца.

Ацуши не понял, о чём именно спрашивал Акутагава. Может быть, хотел понять, искренно ли Накаджима хочет помочь ему? О, если бы он только знал, насколько сильным было это желание. Ацуши всегда ощущал тягу к этому человеку, даже тогда, когда столкнулся с ним на платформе. Неуловимую, неосязаемую тягу. И помочь ему, хоть в чём-нибудь, чтобы сделать его жизнь чуточку лучше… Гриффиндорец действительно этого желал.

— Конечно, — откашлявшись, произнёс Ацуши, добавив с улыбкой: — Сделаю всё, чтобы ты всё-таки справился.

— Уверен? — выгнул бровь Акутагава, поднимая палочку и задумчиво изучая собственные ладони полузатуманенным странной пеленой уходящих в никуда мыслей взглядом.

Ацуши просто кивнул, слегка качнув головой. Не стоило спрашивать, ведь это была правда. Конечно, Рюноске может не верить, может не верить Ацуши вообще в целом. Но какое это имеет значение, когда Накаджима сам знает, что он не лжёт?

— Тогда…

Ацуши не успел ни вскрикнуть, ни податься вправо, чтобы увернуться от цепкой хватки Акутагавы. Рюноске схватил его за предплечья, сжав в пальцах до боли, толкнув назад, к стеклянным витринам. Накаджима со звоном ударился спиной об одну из них, благо подобный материал сложно было разбить простым ученикам. Зашипев от боли, Ацуши открыл глаза, глядя на бледные щёки Рюноске, и хотел уже возмутиться, найдя в себе дыхание, как вдруг почувствовал, как ладони Акутагавы скользнули выше, порывисто, будто боясь касаний. Обхватив пальцами лицо Накаджимы, Акутагава некоторое время стоял, смотря ему в глаза, всего лишь пару мгновений, в которые Ацуши ощутил рой мурашек, пробежавшийся по телу от прикосновений холодной кожи к его лицу.

А затем почувствовал тепло на губах…

Это произошло так резко, так внезапно, что Ацуши и возразить не успел. Просто губы Рюноске вдруг накрыли его, сминая, насильно уводя за собой в первый, нежданный, бьющий сердцем у самого горла поцелуй. Ацуши распахнул глаза, ладонями упираясь в стеклянную стену позади себя, и понял, что не может двигаться. Не может оттолкнуть сошедшего с ума слизеринца, не может податься назад, не может сбежать. Ноги онемели, как и всё тело. Если бы Акутагава отошёл, Ацуши бы точно упал, словно тряпичная кукла.

Дрожь прошлась по телу от нового прикосновения к губам, волна жара ударила в голову, и Ацуши слегка склонил голову на бок, будто пытаясь увернуться, но Акутагава сильнее сжал его лицо в ладонях. Будто этот жест послужил для него красным флагом.

Подавшись вперёд, Акутагава прижался к нему телом, кусая девственные губы гриффиндорца, проводя по ним языком, всё яростнее, всё настойчивее, будто боясь, что если остановится, то никогда не сможет исправить того, что сделал.