Накаджима никогда не праздновал Рождества. Но это не значит, что он не видел, как празднуют другие. В Хогвартсе, конечно, он сидел с учителями за праздничным столом, смотрел на ёлки и украшения, читал письма Марка и Танизаки. Но это не одно и то же, что праздновать этот день с родными людьми. А ведь Ацуши никогда не знал, что такое близость родного человека. Кого-то, кому ты доверяешь. Объятия, улыбки, слова, которые были бы посвящены искренне ему. Мысли об этом угнетали, поэтому Накаджима тряхнул головой, стараясь отогнать накатывающую грусть.

Внезапно дверь в комнату распахнулась. Ацуши подскочил на месте, скатившись с кровати. С испугом он посмотрел на зашедшего человека и тут же облегчённо выдохнул. Это был всего лишь какой-то помятый второкурсник, который тут же замялся, видя реакцию гриффиндорца.

— Простите, — откашлялся он, тут же вскинув голову. — Меня попросили сказать тем, кто в башне, что учителя приглашают всех за стол. Уже… Время.

Ацуши коротко кивнул, улыбнувшись, и, казалось, от сердца мальчишки отлегло. Просияв, он осторожно закрыл за собой дверь, и Накаджима услышал его задорно удаляющиеся шаги. Коснувшись своих губ, юноша покачал головой, чувствуя, как в груди расцветает какой-то необычный цветок незнакомого чувства. Это чувство благодарности или счастья, есть ли разница, как называть что-то подобное… Когда от твоего тепла становится легко окружающим тебя людям. Сложно объяснить, но Ацуши никогда не думал, что его слова, его действия, его жесты могут влиять на людей вокруг. И с мыслью, что от его улыбки на душе у ребёнка потеплело, Накаджима и сам ощутил себя хоть на долю, но счастливым.

Подхватив коробку со стола и спустившись по лестнице, он окинул гостиную взглядом и, неслышно пробежав по алому ковру, вышел в паутину коридоров Хогвартса, не зная, хочет ли вообще идти и праздновать с учителями. С одной стороны, он пошёл потому, что ему нечего было делать. Но с другой…

Ацуши кинул взгляд на подарок в своих руках и невольно замедлил шаг, остановившись у одного из окон, через которые пробивался невесомый лунный свет, смешиваясь с пламенем редких факелов. Некоторое время Накаджима просто рассматривал обёрточную бумагу, бережно обмотанную зелёной лентой. Проведя пальцем по банту, он невольно отнял руку, будто коснулся чего-то запретного, и выкинул из головы посторонние мысли. Смысл идти, если его всё равно там не будет?

Сначала Ацуши хотел пойти в сторону подземелий, надеясь случайно пересечься с Акутагавой там. Но потом вспомнил, что не знает пароля от слизеринских гостиных и в случае чего не сможет незаметно оставить коробку там. Предположение, что Акутагава может праздновать в весёлой, своеобразной компании учителей и студентов других факультетов, было тут же отметено в сторону.

Ацуши невольно расстроился. Настроение, которое поднял младшекурсник, вновь упало в никуда. Резко развернувшись, Накаджима решительно направился в другую сторону, уходя подальше от света факелов, в более заброшенные коридоры школы, где можно было ненароком заблудиться даже самому заядлому ночному искателю приключений на свою пятую точку.

Проходя мимо падающих полотен лунного света, Ацуши чувствовал, как становится холоднее. Да, в этой части Хогвартса было довольно холодно. И чем дальше Накаджима заходил, тем ближе была старая астрономическая башня. То самое место, где Ацуши проводил время, когда скрывался от людей или хотел побыть один. Никто не останавливал его, он лишь уходил после пар на башню, садился на подоконник и сидел там так долго, что даже темнело. Голодный возвращался обратно, успевая к самому ужину. Думал, думал, думал… Грусть колким льдом рассыпалась по корке его души, и хотелось исчезнуть. Без причины, просто перестать существовать. Потому что не было особого смысла.

Ацуши осторожно поднялся по вьющимся тёмным ступеням, с замиранием сердца и лёгким облегчением, готовясь принять душ из пары часов луны и одиночества. Коробка в руке казалась слишком тёплой для всего вокруг. Ацуши сильно расстроился, понимая, что не сможет подарить подарок тогда, когда нужно. Но в целом… Важно ли это? Завтра будет новый день, и они обязательно пересекутся.

Ацуши ступил на потрескавшуюся поверхность башни, поднимая голову, и вскрикнул, едва не упав навзничь.

На обшарпанном подоконнике, освещённый лунным светом, сидел Акутагава, смотря назад. Услышав возглас, он повернулся, впившись взглядом в Накаджиму, будто хищник, которому помешали выследить свою добычу. Ацуши не знал, куда себя деть. Мысли спутались, и он лишь стоял на месте с открытым ртом, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь.

Что он здесь делает, вашу ж мать?!

Ветер скользнул по мантии и волосам Акутагавы, слегка раскачивая их на своём холодном дыхании. Ацуши, казалось бы, ощутил эти прикосновения кончиками пальцев, такие же зябкие и невесомые, как и всё в замершей тишине.

— Э-э-э-э, — Ацуши медленно развернулся, чертыхаясь про себя и нервно сглатывая слюну. — Прости. Я уже ухожу.

Только он хотел спуститься обратно, загоняя бешено бьющееся сердце обратно, как вдруг услышал хриплый голос за своей спиной.

— Можешь остаться, если хочешь. Мне всё равно.

Ацуши замер, коснувшись пальцами каменной стены. Опустив плечи, гриффиндорец всё-таки заставил себя повернуться и, осторожно подойдя к Акутагаве, опуститься рядом, на холодный подоконник, смотря на задумчивый профиль удивительного слизеринца.

Накаджима давно заметил, что все моменты, что он замечал в Рюноске, были настолько хрупкими и прекрасными, что не хотелось их нарушать. Оставить внутри себя, запереть в самой памяти и потом чувствовать песни ветра в своей голове, видя тёмный плащ перед глазами и отблеск белых кончиков тёмных прядей. Ацуши не мог дать название этому чувству. Но каждый раз, наблюдая за Акутагавой, он чувствовал себя вне времени. Чувствовал себя так, будто касается чего-то неземного. Это чувство пришло нежданно, но оно нравилось Накаджиме. Он лишь хотел больше…. Больше смотреть на Рюноске, больше слышать его голос, больше знать о нём, больше его видеть. Быть ему истинным другом. И украдкой наблюдать за тем, как он читает книгу, сидя в кресле напротив в тихой библиотеке. Хотелось больше красок моментов, чтобы палитра взорвалась искрами в сознании Ацуши и чтобы почувствовать себя по-настоящему особенным, общаясь с таким удивительным человеком, как Акутагава Рюноске.

— Здесь холодно, — осторожно произнёс Ацуши, чуть передёрнув плечами от порывов ветра, что забрались под свитер. — Давно ты здесь?

— Часа три, — коротко ответил Рюноске, подняв колено и опершись о него рукой.

Накаджима понимающе кивнул, боясь сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть Акутагаву. Он помнил, как закончилась последняя их прогулка, и это воспоминание до сих пор угнетало его.

— Ты невыносим, — вдруг произнёс Акутагава, и Накаджиму будто током пробрало. — Как земля таких носит, как ты? Боже… Умудряешься влезть в жизнь других людей, даже не спрашивая их, делая всё только хуже.

Однако в словах его не было слышно ни злобы, ни раздражения. Скорее какая-то тишина вперемешку с усталостью. Так, что Ацуши спокойно продолжал слушать, сжавшись от накатившего ледяного страха.

— Когда ты тогда остановил меня на платформе, я хотел убить тебя. Ты даже понятия не имел, что я не опоздал на поезд, а всего лишь… Хотел сбежать. Сбежать из дома, из семьи, ото всех, от кого можно. Но ты не пустил. И из-за тебя я обрёк себя ещё на год мучений.

Ацуши удивлённо вскинул брови, поражённо выдохнув. Так вот в чём была причина всей этой необъяснимой неприязни, этой ненависти, которая не находила разрешения?

— А потом ты стал всё чаще появляться мне на глаза. Я возненавидел тебя ещё больше. Как же ты меня бесишь, боже, да ты бы знал, а, — Акутагава холодно усмехнулся, покачав головой. — Но в момент, когда Кенджи бросился на тебя, я ощутил сильное желание оттолкнуть его в снег.

Накаджима думал, что ещё больше удивиться невозможно. Видимо, зря думал.