— А мне не с кем, — пожав плечами, он допил своё сливочное пиво и добавил ещё тише. — Я никогда не отмечал.

Но даже тихо сказанные слова Акутагава услышал, почему-то нахмурившись и всю последующую беседу не проронив практически не единого слова. Кенджи решил разрядить обстановку и начал рассказывать о том, как обычно проходит Рождество в их семье, и Ацуши с интересом начал слушать его, невольно завидуя, но не ощущая более грусти. Будто Кенджи умел своим голосом успокоить и залечить любую душевную рану, приложив к ней свои тёплые, как лучи солнца, ладони.

Под вечер в «Трёх мётлах» начали петь песни. Ацуши с интересом смотрел на выступающих девушек в традиционных костюмах, на немногочисленных посетителей, что хлопали и подпевали. Он чувствовал себя лучше, чем когда-либо в жизни. Почему он раньше никогда не выбирался в праздничные дни сюда? Нет, он гулял с Марком и Танизаки, но это было как-то иначе. Сейчас он как будто бы чувствовал себя в своей тарелке. Даже если Акутагава порой делал такое лицо, будто предпочёл бы умереть, лишь бы не находиться в компании двух учеников разных факультетов… Всё равно. Всё равно Ацуши чувствовал тепло, что разливалось в груди.

Но пришла пора возвращаться обратно. Снег медленно падал с неба, горели фонарики, Кенджи освещал дорогу люмосом, зажжённым на конце палочки. Ацуши увидел, что у пуффендуйца нет перчаток и что от мороза его кожа стала совсем красной. Но, казалось бы, мальчик совершенно не замечал этого, то и дело напевая под нос те песни, что они слышали в «Трёх мётлах».

Вздохнув, Ацуши порылся в карманах и, придержав Миядзаву за плечо, повернул его к себе. Вынув палочку из озябших пальцев мальчишки, он натянул на него свои перчатки, которые сам не носил потому, что они были самую малость ему малы. А вот на руки Кенджи налезли прекрасно. Мальчишка с благодарностью накинулся на Ацуши, сжимая его в объятьях и обхватив его талию ногами.

— Какой же ты хороший, Ацуши! — рассмеялся он, всё ещё прижимаясь к Ацуши и качаясь из стороны в сторону.

Ацуши еле устоял на ногах, когда пуффендуец на него набросился, но всё-таки улыбнулся, осторожно положив ладони на спину мальчишки, который, по сути, был одного с ним роста, но всё равно умудрился как-то обхватить его всеми четырьмя конечностями. Вздохнув, он повернул голову и…

Столкнулся с леденящим кровь взглядом Акутагавы, что смотрел на них, стиснув зубы. Ацуши вздрогнул, побледнев. Он так давно не видел этого холода в глазах Рюноске, этого холода, от которого кровь застывала и в его жилах. Осторожно опустив Кенджи на землю, он неловко заправил прядь за ухо, что лезла на лицо, и, сглотнув, поблагодарил Кенджи:

— Спасибо, но я того не стою, — улыбнувшись, он потрепал пуффендуйца по голове, осторожно, едва касаясь пальцами золотистых волос.

Вздохнув, Ацуши направился дальше, шагая впереди. И даже если облако света от люмоса горело где-то позади в ладони Кенджи, он всё равно знал, куда идти. Различал тропинку и мост, различал протоптанный ими же ранее снег, следы, что почти замело новым снегопадом. Почему-то цветок, распустившийся в груди, вдруг сломался, словно его вырвали. Это ощущение покоя и счастья споткнулось о глаза Акутагавы, которые до сих пор стояли в мыслях перед ним. Холодные, злобные, как если бы он хотел провести по горлу Ацуши ножом и вырезать из него внутренности. Эти сравнения заставили Накаджиму передёрнуть плечами…

В Хогвартсе они разошлись по разным сторонам. Кенджи в одну, напоследок обняв Накаджиму, сторону, а Акутагава с Ацуши — в другую. Шаги гулко отдавались от стен в повисшей тишине. Они не смотрели друг на друга. Ацуши ощущал себя страшно неловко, вспоминая, как отреагировал Рюноске на проявление заботы о Кенджи. И что так его взбесило? То, что Ацуши смеет дотрагиваться до кого-либо? Может быть, Рюноске не нравится контакт с другими людьми у него на глазах? Да кто знает, что ему вообще нравится! С каких это пор подобное должно беспокоить Ацуши?

И всё же беспокоило.

Остановившись на развилке, Накаджима повернулся к Акутагаве, вопросительно глядя на него. Тот не спешил уходить. Молча буравя Ацуши взглядом, он сжимал пальцы в кулаки в карманах брюк. Наконец, фыркнув, развернулся, уходя прочь, и, проходя мимо Накаджимы, едва задев его плечом, выплюнул:

— Отвратительно.

Ацуши как будто током ударило. Он отшатнулся, поражённо вздохнув. Повернувшись, он посмотрел вслед уходящему Рюноске и невольно сжал пальцами рубашку где-то у горла. Разозлившись и выдохнув, быстрым шагом направился к башне Гриффиндора, поклявшись себе, что в течение трёх дней ни разу не заговорит с Рюноске… Отвратительно? Мерзко? Да сам он отвратителен, если считает противной заботу о других.

Уже в своей комнате, лёжа на постели и глядя в потолок, Ацуши осознал, что не может уснуть. В голове всё звучали слова Рюноске, отражаясь и растекаясь по телу. «Отвратительно», «отвратительно», «отвратительно». Да почему он так сказал?

Перевернувшись на бок, Ацуши грустно вздохнул. Как бы то ни было, он не особенно переживал на свой счёт. Право Рюноске: считать отвратительным что-либо или нет. Но…

Но Ацуши страшно боялся, что отныне отвратительным считать будет Рюноске не поступки Накаджимы, а самого гриффиндорца.

Комментарий к глава 14 — день в Хогсмиде

А что это такое? А это… Прода…

Да вы не представляете, как сложно было вырваться из кольца дедлайнов, чтобы написать главу! Но я смог это. Надеюсь, что вам понравится :)

Кто-то спрашивал меня, когда будет первый поцелуй Ацуши и Акутагавы? Не могу сказать, в какой именно главе, но довольно скоро, это точно :)

И как обычно буду очень рад вашим отзывам. Постараюсь больше не задерживать проду так сильно. Вот честно-честно. Все силы приложу, чтобы закончить работу /хотя написал лишь половину/

========== глава 15 — спасибо ==========

— Кенджи, что это?

Золотоволосый мальчишка лучезарно улыбнулся, поднимая в воздух большой плюшевый подсолнух.

Пятеро пуффендуйцев сидели в кругу, разбирая свои подарки. Так уж повелось, что на этом факультете в новый год все разгребали свои посылки при всех, рядом друг с другом. Декан не особо поддерживал эту традицию, но ученики и сами были рады сесть вместе в круг и распаковать то, что прислали им в Хогвартс. Пуффендуйцев обычно оставалось немного. Вот и в этом году. Всего лишь пятеро.

— Ого! — воскликнула девочка с первого курса с двумя длинными тёмными косичками. — Ничего себе!

Все вокруг удивлённо смотрели на большую мягкую игрушку в руках Кенджи, который с улыбкой читал прилагающуюся к ней записку. Вскоре подсолнух пошёл по рукам, все с удивлением и восторгом рассматривали его, даже парень с шестого, который, улыбаясь, наблюдал за младшими и скромно рассматривал присланную ему коробку открыток.

— Кто мог бы тебе подобное прислать? — удивлённо спросил однокурсник Кенджи, который не мог выпустить необычной игрушки из рук.

Миядзава ничего не ответил. В очередной раз он обратился к неаккуратно сложенной записке в своих пальцах, перечитанную уже пятидесятый раз, не переставая глупо и счастливо улыбаться.

«От одного нервного человека для тебя, солнышко. Огай Мори».

Нервного человека…

***

«Дорогой Ацуши, с Рождеством тебя…»

Накаджима улыбнулся, сжимая в пальцах письмо от Танизаки. Лёжа на кровати, со скомканным покрывалом где-то в ногах, он читал послания от своих двух соседей по комнате, которых невольно вспоминал с теплотой в сердце. От прочитанных строк, написанных аккуратным и корявым почерком, верилось в то, что праздник существует. Будто вот, спустишься в гостиную, посмотришь на ёлку в углу, на огонь, пляшущий в камине, и праздник налетит на тебя со спины, обнимет и не отпустит до конца дня, просидев с тобой мгновение в вечность.

«Принцесса Накаджима…»

Ацуши фыркнул, раздражённо закатив глаза к потолку, и кинул письмо Марка на тумбочку рядом с кроватью, раскинув руки в стороны и глубоко вздохнув. Не хотелось вставать, не хотелось двигаться. Просто лежать и ждать во сне, пока наступит следующий день. И вот уже не стоит ждать полуночи, не стоит с замиранием сердца слушать, как бьют часы, в надежде увидеть Санту.