Настроение праздника, запах невероятных сладостей, тянущийся с кухни, развеселившиеся призраки, снующие тут и там… Хогвартс казался ожившей ареной для какой-нибудь волшебной сказки, сошедшей со страниц старых книг.

Но при всём при этом Ацуши бы отдал многое, чтобы ему было, куда и к кому вернуться. Однако, кто его ждал? Сумасшедшая наследница грёбаного старика-алхимика? Она даже не праздновала никаких особых календарных дней, полностью посвящая себя пыхтению над котлом и записям деда… Ацуши каждый вечер возвращался домой с молитвой на губах, чтобы не попасть под её руку. И попадал. И терпел, когда на нём испытывали «безопасные и безвредные» зелья. Ну и когда брали кровь для некоторых проверок. Ох, он бы всё отдал, чтобы этот кошмар закончился поскорее. Впрочем, до следующего лета оставалось не так уж и мало времени… Ацуши мог спокойно забыть о том, что, приехав после СОВ домой, снова подвергнется множеству странных и диких опытов, которые превращали его тело в подопытное мясо.

Поэтому уже в который раз Ацуши предпочёл провести время здесь, не навещая свою опекуншу. Но написать ей всё равно написал, просто из вежливости и из благодарности за то, что она хотя бы не забрала его деньги себе и не посягает на всё его имущество… Кроме котлов, да множества ингредиентов со свитками.

— Я бы тоже остался, но родители очень хотят нас видеть на праздник, — проговорил Танизаки, закрывая свой чемодан, и, поправив просторную кофту на узких, хрупких плечах, добавил. — К тому же, Наоми и так, благодаря кое-кому, на меня злится.

— Ой, да ладно тебе, это был всего один раз, — ухмыльнулся Марк, подняв ладони в примирительном жесте, и, получив лёгкий подзатыльник от Джуничиро, ещё более зловеще пробормотал. — Но ведь признайся, что тебе понравилось…

— Боже, — выдохнул Ацуши, закатив глаза, и, откинувшись назад, уставился в потолок, нахмурившись.

Он давно уже привык к этим странностям своих соседей по комнате, однако часто вообще не понимал, о чём те говорили. Впрочем, не удивительно. Половина факультета со знаком вопроса над головой смотрела в сторону Марка и Танизаки, которые стали подозрительно странно общаться друг с другом в последние пару месяцев.

— Слушай, Марк, — вдруг спросил Ацуши, нарушая тишину. — Можно задать один вопрос?

— Ты же знаешь, для вас всё, что пожелаете, о прекрасная прин…

Марк не договорил, поскольку подушка, удачно запущенная Накаджимой, прилетела ему прямо по лицу. Однако он ничуть не обиделся, лишь рассмеялся.

— Для тебя что угодно, Ацуши. Давай, говори, — вытирая набежавшие от смеха слёзы, Марк закрыл чемодан и, поднявшись с пола, размял конечности, затёкшие от долгого сидения в одной позе.

— Скажи, нормально ли это… Интересоваться человеком, который тебя ненавидит?

Ацуши не просто так задал этот вопрос.

Он мучил его уже давно.

Акутагава занимал его мысли всё больше и больше. Казалось, этот чёртов слизеринец вытеснил из его головы всё до последней мысли, оставив только себя и больше не позволяя ничему захватить сознание Ацуши. Он мучил его, интриговал, вызывал любопытство и желание узнать о чём-то побольше… Накаджима мучился от желания стать для Акутагавы другом и не мог понять, откуда оно вообще в нём взялось.

Интересно, а у друзей нормально касаться колен друг друга? Так, стоп, Ацуши, о том моменте лучше не вспоминать…

Накаджима сглотнул, отведя взгляд от потолка и чувствуя, как невольно краснеют щёки. Он до сих пор клял себя за неуверенность. Пока Акутагава спал, Ацуши мог сделать что угодно, и никто бы не заметил. Но в то же время сердце сковывало чувство стыда, вдруг Акутагава бы очнулся и увидел, что Ацуши трогает его колено? Вопросы тогда точно были бы не только у самого Накаджимы. И живым бы он вряд ли в таком случае вернулся в Гриффиндор.

— Если ты о Холодном Принце, то я официально объявляю тебя поехавшим, — произнёс Марк, ослепительно улыбнувшись и театрально поклонившись. — Можешь не благодарить…

Ацуши хотел было что-то сказать, но Твен поднял ладонь, останавливая Накаджиму, и продолжил.

— Но если ты серьёзно, то мой тебе совет: прояви инициативу. Позови его погулять, там, попроси провести время вместе, разузнай о его интересах, поинтересуйся чем-нибудь из его жизни. Не мне учить тебя завязывать отношения, Ацуши, ты вроде всегда находил общий язык с людьми. Даже Дазай и тот обратил на тебя свой игривый взор…

На последней фразе временная серьёзность Марка слетела в никуда, и он снова ухмылялся, ничуть не скрывая прозрачности тонкого намёка. Однако Ацуши лишь закатил глаза, фыркнув, и, отвернувшись от ребят, пробурчал что-то вроде «это они со мной находили общий язык, а не я с ними».

Однако слова Твена совпадали в некоторых местах со словами Дазая. Правда, Дазай говорил это ещё месяц назад, но… Действительно, нужно проявить инициативу. После того, как Акутагава вернулся на Слизерин без мантии, оставив её Ацуши, чтобы тот постирал вместе со своей, Накаджима почему-то не сомневался в том, что они, наверное, смогут подружиться, но… Но проблемы были. Например, большой вопрос вызывал характер Рюноске. Ведь даже если тот будет нуждаться в общении, то вряд ли скажет о подобном хоть кому-то, выражая внешне лишь равнодушие и даже некую предвзятость к общению и друзьям.

Да, сложно… Но ещё сложнее было понять, почему Танизаки не уходит к своей сестре, продолжая сидеть на кровати, сцепив руки впереди себя, и вслушиваться в беседу. У них что-то произошло?

Видимо, Джуничиро мысленно услышал вопрос Накаджимы, столкнувшись с ним взглядами, и, закусив губу, вздохнул, пожав плечами. Мол, не сейчас, Ацуши, расскажу как-нибудь потом.

Гриффиндорцы долгое время ещё собирали вещи и разговаривали друг с другом. Марк обещал писать письма. Ацуши обещал выкинуть их в помойку, если они снова будут в розовых конвертах. Танизаки выглядел печальным, однако улыбался искренне.

Накаджиме было жутко жалко отпускать своих соседей на каникулы. Однако он не мог с этим ничего поделать. Да и не пригласил его к себе никто, хотя и Марк, и Танизаки знали, что Ацуши никогда не празднует снежный праздник у себя дома.

Впрочем, смысл их винить?

Ведь… Разве они друзья?

***

Акутагава стоял, опершись о стену рядом с камином, и слушал мирный треск дров в объятиях призрачного пламени. Огонь кидал тени на стены, плавал бликами по гобеленам, освещал лица слизеринцев, то поднимающихся в свои комнаты, то выходящих в коридор, то падающих на кресла с уставшим видом и требующих скорейшего прибытия дурацкого поезда.

Рюноске не относился ни к кому из них, просто слушая, как огонь поёт свои песни, и думая о своём. В кресле у камина, рядом со столом, сидела Гин. Маленькая, хрупкая, аккуратная девушка, которую все осуждали за маску и порой несоблюдение школьной формы. Акутагава готов был уничтожить любого, кто посмел бы хоть пальцем коснуться его сестры. Родной, милой Гин, молчаливой и скромной, но бывающей гораздо сильнее его самого.

При мыслях о недоброжелателях Акутагава невольно сильнее сжал свои предплечья в сложенных на груди руках. Он до сих пор помнил ту наглую ухмылку когтевранца, его дерзкую походку, полупьяный взгляд… В ушах звучали все мерзкие слова, что он произносил, до сих пор не в силах покинуть голову Акутагавы. Но как он мог просто стоять и слушать то, что говорил этот выродок из орлиного факультета?

— Не нужно…

Акутагава поднял голову, удивлённо смотря на Гин, которая, уже, наверное, минуты три просто следила за тем, как менялось лицо брата.

— Не нужно было бить его, — пояснила девушка, осторожно заправив прядь волос за ухо, и, поправив маску на лице, добавила. — Слизерин и так на последнем месте в этом полугодии. Декан расстроится.

— Так тебя волнует какой-то там декан? — хмыкнул Акутагава, держа в руках накатившую ярость. — Если тот подонок ещё один раз посмеет тронуть тебя, я сяду в Азкабан за убийство!

Гин покачала головой, приложив палец к губам. Тише, да, я знаю. Но, сестра, ты всё, что у меня есть, пускай и отдаляешься от меня каждый день…