— Франц… Франц, я так испугалась… Я…я убила человека…ведь я его убила? — сбивчивая речь смешалась с судорожными вздохами, но немцу интуитивно удавалось все же понять, что бормочет Беатрис. Вновь тихий всхлип сорвался с ее губ, а затем девушка подняла лицо и посмотрела в глаза Франца снизу вверх. Ее лицо было мокрым от слез, кончик носа стал красным, а кажущиеся бездонными из-за влаги глаза смотрели с внезапным беспокойством:
— Тебя ранили? Что-нибудь болит? У тебя кровь…это твоя, я знаю, — дрожащие и отчего-то ледяные пальчики коснулись сначала ключицы немца, а затем рассеченной брови. Беатрис всхлипнула снова, на этот раз уже беззвучно, и, как будто пытаясь взять себя в руки, заговорила снова:
— Надо промыть…и посмотреть, сильно ли тебя задело на груди, — де Валуа опустила взгляд, и с ресниц вниз на платье сорвалась крупная слезинка, а девушка сделала полшага назад, чтобы, наверное, сходить за треклятым одеколоном и бинтами, но замерла, когда почувствовала, что ее не отпускают. Сильные удержавшие ее руки заставили Беатрис вновь поднять взгляд на мужчину и прошептать, — Франц…
Увидев девушку, Франц был готов к тому к чему угодно, но только не к этому. Беатрис, несмотря на свое положение, в мгновение ока оказалась рядом и прижалась к нему крепко и по-детски доверчиво, словно ища защиты, хотя самое страшное уже миновало. Ее тонкие руки обвили его шею, и она вся задрожала от тихих рыданий.
— Тише, все уже кончилось, больше не будет ничего страшного, Беатрис… Ты спасла мне жизнь, снова, — он старался говорить спокойно, правильно выговаривая слова на чужом языке. Она продолжала что-то тихо бормотать, а он просто обнял ее узкие плечи, осторожно поглаживая по спине, уткнувшись носом в темные волосы и ощущая их аромат. От девушки всегда пахло теплом, домом, уютом и чем-то еще. Раньше Майер невольно ощущал этот аромат, когда она сидела рядом с ним вечерами, починяя одежду или читая ему, или когда накрывала на стол и ставила рядом с ним миску, так что он видел тонкую венку на ее запястье. Сейчас же все вокруг как будто затихло, словно переживая вместе с ними чуть не случившуюся тут трагедию.
Немец хотел спросить у девушки, как она себя чувствует, не нужно ли ей чего-нибудь, но все слова застряли у него в глотке, когда она подняла на него заплаканные глаза, сейчас оказавшиеся двумя темными омутами, которые затягивали в себя. И немецкий солдат утонул без единого шанса на спасение. Ее пальчики коснулись его ключицы, затем потянулись к ране на брови, но он легко перехватил ее ладонь, смотря Беатрис прямо в глаза. Она слегка отстранилась, но не могла уйти дальше, ведь одна его рука по-прежнему лежала на ее талии, а вторая мягко удерживала тонкие пальчики.
Францу показалось, что тишина вокруг них натянута как тетива, и, спустя пару мгновений, ему почудилось, что он слышит тонкий звон. Это подействовало словно тычок в спину, минуя ребра и вонзаясь прямо в сердце, отметая все запреты между ними двумя. Губы немца осторожно коснулись ладони француженки, скользнули к запястью, оставляя на нем осторожный поцелуй. Вторая рука потянула девушку ближе, и Беатрис уже спустя мгновение ощутила его губы на своем лице, щеках и, наконец, любую попытку остановить его словами прервал настойчивый поцелуй в губы.
Нельзя было сказать, что думал в этот момент Майер. Он и сам не знал. В этот миг все смешалось в какой-то невообразимый клубок, распутать который он уже был не в силах. Свои, чужие, война, смерть, одиночество и предательство, кровь и огонь…и посреди всего этого ада она, чистая и светлая, как сама жизнь, как ее родительница, как символ всего, за что стоит сражаться, ради чего стоит жить и дышать. Ради одной ее улыбки, ради этих прекрасных глаз Франц Майер был готов на все. Рядом с ней он вдруг ощутил себя сильным, почти неуязвимым и непобедимым. Он не знал, что это за чувство, но оно окрыляло, оно давало ему силы и ощущение ее теплых губ сейчас не могло сравниться ни с чем в целом свете. Между тем девушка в его руках перестала дрожать, но стояла, боясь даже дышать. Это слегка отрезвило потерявшего голову парня, и он мягко прервал поцелуй, сжимая ее ладонь в своих руках и смотря на ее лицо, отмечая, что бледные щеки налились румянцем.
— Pardonne moi, [6] — тихо выдохнул мужчина, в последний раз касаясь губами ее руки и всем своим видом давая понять, что не сделает ничего более, если она не захочет.
Снова спасла его жизнь… Да, пожалуй, так и есть. А она и не заметила, не поняла. Была слишком напугана и слишком…на инстинктах, чтобы понять. Только вот сейчас, когда Франц сказал, Беатрис поняла. И ничего не могла с собой поделать, продолжая беспокоиться и заботиться о мужчине. Наверное, это все материнские инстинкты…
Де Валуа смотрела в глаза Франца в ответ, но так и не смогла прочитать его взгляд. Она была слишком слепа все это время…или же Франц слишком хорошо скрывал свое отношение к ней. Но миг — и мягкие, трепетные, непостижимо любящие прикосновения губ к ее ладони, запястью, щекам заставили Беатрис замереть и забыть о том, что надо дышать. Ее тело вновь пробила мелкая дрожь, но на этот раз — от неожиданного удовольствия. Как давно никто не целовал ее…никто не касался так.
Собственно, именно это осознание и воспоминание о муже и заставило де Валуа вовремя попытаться остановить немца. Она едва начала произносить его имя, как его губы накрыли ее поцелуем. Настойчивым, неотвратимым, полным невысказанной еще любви, трепетным. Беатрис застыла, в одно мгновение забыв обо всем, потрясенная тем, что Франц все-таки поцеловал ее в губы, и тем, каким оказался его поцелуй. Широко раскрытые зеленые глаза быстро высохли, о слезах француженка забыла напрочь. И самое страшное, что потрясло Беатрис до глубины души, было то, что она…не сопротивлялась. Да, она не ответила на поцелуй так, как следовало бы, но и не оттолкнула, не запротестовала, не ударила Франца по лицу. Она даже губы не сомкнула. А отсутствие отказа — это то же согласие.
Пока де Валуа лихорадочно соображала, едва дыша, мужчина словно пришел в себя. Он немного отстранился и снова посмотрел на нее, а на девушку в ту же секунду обрушились все мысли о реальности произошедшего, о всей драматичности и катастрофичности ситуации. Зеленые глаза блеснули, но уже не слезами, а чем-то новым, странным, скрытым. Первая тайна от мужа? Похоже на то… Щеки вспыхнули, Беатрис чувствовала это. Нужно было что-то делать…оттолкнуть Франца, уйти, выгнать его в конце концов… А она продолжала стоять в его руках, потрясенная и оглушенная произошедшим.
— Прости, — тихий выдох заставил девушку вздрогнуть и отпрянуть назад, полностью выскальзывая из крепких мужских рук, которые, впрочем, не стали больше удерживать.
— Так нельзя… Франц, я замужем, я беременна, я… — отчаянные нотки в голосе сорвались, Бестрис тряхнула головой и, обхватив себя за плечи, сделала еще шаг назад. В этот момент она казалась еще более хрупкой, чем обычно, совсем одинокой и беззащитной. Но Францу удалось побороть себя и не сделать к ней шага, за что де Валуа была ему очень благодарна. Она тихо прошептала, не глядя мужчине в глаза, скулы ее продолжали алеть:
— Давай…забудем. Ничего не было…весь этот день…просто дурной сон…я… — девушка снова осеклась. На памяти Франца Беатрис еще никогда так не переживала и никогда так не лишалась дара речи. Ее потрясение было очевидно. Француженка снова чуть тряхнула головой и быстро ушла в свою комнату, чтобы больше из нее не выходить. Она даже не пожелала Францу спокойной ночи. Она не знала, как переживает все произошедшее Майер, но сама почти весь вечер молилась и просила у отсутствующего мужа прощения. Она пыталась примириться с собой, со своим положением.
Засыпала девушка в ту ночь тяжело. А когда, утомленная переживаниями, уснула, то увидела совершенно жуткий сон. В ее дом вломились четыре мародера, ее чуть не изнасиловали, но внезапно появился Адриан и спас ее, но, стоило ему отвернуться, как Беатрис сама выстрелила ему в спину, а Франц, возникший совершенно непонятно как рядом, забрал у нее оружие и поцеловал так, словно она все сделала правильно. Беатрис проснулась в ночи с громким вскриком на губах, снова в слезах, отчаянно дрожа.
