На одной из скрипучих, прогнивших качель я заметил знакомую фигуру в расклешенной юбке и джинсовой ветровке на плечах. Тереза трясущимися руками пыталась зажечь сигарету.

— Тебе идет. — девушка вздрогнула от моего голоса, едва не выронив зажигалку из рук.

— Что?

— Новая прическа. — пояснил я.

— Спасибо. — хмуро выдала она.

— Не знал, что ты куришь.

— Попробуй тут не закурить, когда тебе каждую секунду тычут снимком мертвой сестры в лицо. — я помог ей зажечь сигарету и прикурил свою следом. — Чертовы формалисты.

— Так это была не твоя идея?

— Конечно, нет. Горячо любимые родители вместе с моим психотерапевтом решили, что это «поможет мне смириться с болью утраты». — она грустно усмехнулась. — Тот снимок, он один из ее последних, она была давно мертва к тому времени. Теперь кажется, что она просто девочка с лейкемией. Словно до болезни вовсе не существовала.

Тереза выдохнула дым после затяжки и устало прикрыла глаза.

— Как ты? — спросил я.

— Не знаю. — Тереза потерла большим и указательным пальцами уставшие глаза. — Я здесь и не здесь. Как во сне, знаешь, когда кажется, что бежишь, но, на самом деле, не можешь сдвинуться с места.

Она повернулась ко мне и начала пристально разглядывать.

— Что ты видишь, Кайл? — спросила она.

— Тебя, — ответил я, изучая ее.

— Нет, — она покачала головой и потянулась к моим очкам, стянула их с переносицы и снова уставилась на меня. — Что ты видишь?

Сначала я не видел вообще ничего, просто размытое, слишком светлое пятно. А потом мир перевернулся.

Розы. Из Терезы росли розы. Они были повсюду, обвивали ее с головы до ног, царапая шипами нежную кожу, отчего в некоторых местах проступала кровь и синяки. Тисками ветви сжимали ее горло так сильно, что каждый вздох, должно быть, причинял боль. Розы были насыщенного алого цвета, все, кроме той, что росла из ее груди. Угольно-черный бутон прорастал из самого сердца, уродливый и прекрасный одновременно, он сжимался и разжимался вместе с ее размеренным дыханием, выпуская из себя мутный, грязный дым, похожий на дым сигареты, тлеющей у нее между пальцев.

— Я вижу горе, — сказал я, проглатывая ком, застрявший в горле.

Тереза рассмеялась, покрутив очки на пальцах. Стебли роз задрожали, трепеща маленькими, скукожившимися листьями.

— В этом и есть наша проблема, Кайл. — застыв напротив меня, она аккуратно одела на меня очки. — Ты никогда не видел во мне ничего кроме горя. — тихое заявление повисло между нами обрывком прошлого. Руки Терезы оказались на моих плечах, ее мягкие губы осторожно коснулись лба.

За призмой темных линз розы начали увядать, врастать обратно в кожу Терезы, пуская свои корни в жилки вен. Ранки на тонких руках затягивались, всасывая капельки алой крови. И только разбитое сердце девушки оставалось все таким же разбитым и растоптанным, полным мертвыми корнями цветов.

Она уже развернулась, чтобы уйти, но через пару шагов нерешительно застыла на месте.

— Придешь на мою вечеринку сегодня? — спросила она бодрым голосом.

— Сегодня?

— Да, не удивляйся. Это ей-плевать-на-смерть-сестры вечеринка, а еще она-бездушная-стерва вечеринка и вечеринка лучше-бы-умерла-ты-а-не-твоя-сестра. Так что приходи, будет весело.

— Ты уверена, что справишься?

— С чем? С весельем? Глупый вопрос. — она закатила глаза.

— Ты знаешь, о чем я, — спрыгнув с качель, я подошел ближе.

Вспышка боли появилась в ее глазах, но Тереза немедленно подавила ее, нацепив ироничную улыбку на лицо.

— Я не могу позволить им достать меня. Я выдержу грязные сплетни и ненависть, но жалость я терпеть не намерена. Ты можешь не приходить, если не хочешь. Это ведь больше не обязательно. Мы оба свободны, верно?

— Еще как верно, — пробормотал я ее удаляющейся фигуре.

Я зашел в школу через несколько минут после Терезы, мне нужно было к своему шкафчику в конце коридора, но едва я ступил на скейт, как услышал этот громкий бас, от которого завибрировали стены.

— Андерсон! Эй, Андерсон! — я резко развернулся и увидел Тренера Вагнера — он же Сатана Вагнер — который несся ко мне на всех парах.

Рокки, проходящий мимо, сочувствующе выдал:

— Да прибудет с тобой сила, чувак.

После глубокого вдоха я сразу же сморщился — несло моющими средствами из находящихся неподалеку туалетов и атмосферой полного отчаяния. Я решил сосредоточиться на моющих средствах.

Малкольм Вагнер напоминал чуть поседевшую версию Боба Парра из «Суперсемейки». Высоченный, возвышающийся над тобой в злобном оскале и праведном гневе. Густая поросль его бровей постоянно была хмуро сдвинута на переносице, глаза с налившиися капиллярами всюду метали молнии, и белый шум сломанного телевизора казался симфонией Чайковского в сравнении с его резким выработанным рявком.

— Андерсон! — Тренер за шиворот рубашки стащил меня со скейта своей огромной ручищей. — Какого черта эта штука у тебя делает? — он поднял мой скейт с пола. — Если ты опять посмеешь сломать себе ногу прямо к началу сезона, то я к чертям разломаю эту доску прямо о твою белобрысую башку, ясно? — Тренер выпустил меня из захвата и одним резким движением сильно припечатал скейт к моей груди.

— Да, Тренер. — выдохнул я, обхватив доску руками.

— Пока ты играешь за мою команду, и думать забудь даже смотреть на этот чертов кусок дерева. Ты позарез нужен мне в этом году. Лейкер выпустился, так что теперь каждая косточка на счету. Понятно?

— Выйти в финал или умереть, Тренер.

— Я тебя предупредил, Андерсон. Нарушишь правила — будешь страдать. — он пригрозил мне пальцем. — Пока мы не обыграем Коулс Мэстерс, тебе не позволено не то что смотреть, а даже дышать, когда рядом с тобой этот проклятый самокат.

— Это скейтборд, Тренер, — пробурчал я.

— А мне плевать! — Тренер развел руками. — Серьезно, как страховка все еще покрывает затраты на лечение всех твоих переломов и вывихов?!

— Я...

— Просто сделай так, чтобы твои конечности больше никогда не касались доски. Осчастливь меня в кои-то веки.

— Да, Тренер! — я театрально отдал честь.

В школьную баскетбольную команлу я попал по чистой случайности. Мы с Дэнни поспорили на то, кто первый забьет трехочковый со спины, и у меня получилось с первой попытки. Конечно, Вагнер тогда стоял неподалеку.