Вытряхнул содержимое своей сумки, оставив лишь три увесистых папки проекта и секретную дискету, побросал в сумку деньги и драгоценности. Молния едва застегнулась. Белая пума на черном боку сумки располнела, и зафиксированный ее прыжок утратил стремительность… Сокровища в сумке не уместились. Набил пачками карманы… Все! Уходим огородами навстречу мечте идиотов всей земли, всех народов: Жить припеваючи.
Нет, не все! Машина была главным наводчиком на его след. Такая родная совсем недавно, теперь она вызывала неприязнь. Задний и передний номера он выломал монтировкой и зарыл в кустах. Труднее было с номерами, выбитыми на кузове.
Он крушил кузов монтировкой, пока не взмок. Дырявил, ворочал рычагом. Оторвал зачем– то крылья. Исковеркал переднюю панель…
Проклятье! А еще номер на двигателе… Чем его раскрошишь…
Фары в упор светили в глаза. Отцова Машина была верным помощником. Как трудно оторвать от сердца привязанность к старой, хорошо обжитой, удобной вещи. Привыкая к их преданности, забываешь, что это неодушевленные предметы. Отрывая их от сердца, чувствуешь себя мерзавцем…
Но старт новой жизни дан… Но старт принят… В поединке с погоней все решит стремительность действий…
Кровач завалил машину сушняком, окатил бензином, бросил в салон горящую спичку… Едва успел отскочить от клуба пламени, охватившего машину. Не мешкая, подхватил тяжеленную сумку с добычей на плечо и, не оборачиваясь, затрусил вон из леса.
Не сделав и десяти шагов, Кровач обнаружил, что не различает дороги. Все расплылось в горячем, соленом тумане. Не вытирая слез, он повернулся лицом к пылающей подружке… Огонь трубил отходную… Невыносимо… Подбородок сотрясался как в лихорадке… Как я мог!.. Как я посмел… Прощай… Прощай… Нет, такие расставания не по мне… Я взялся не за свое дело… Недавний кураж “настоящего мужчины” как ветром выдуло…
Куда меня несет?! Мне страшно… Мне так страшно…
Он попятился. Прощальный свет задних фонарей, казалось, стал еще ярче. Машина криком кричала в его душе человеческим голосом. Кричала от боли расставания, отчаянно сопротивляясь густому, багровому пламени предательства.
Так он и пятился, задом наперед, вступая в новую жизнь, пока не взорвался бензобак.
ГЛАВА 4
До грозы Кровач успел добраться до оврага, в который загремел вместе с машиной. Сел на краю, отдышался. Теперь-то куда? Домой, – вякнула душа. Налево уходил проселок, по которому он приехал. Да, это была дорога к дому. Но пешему она ничего не обещала. Направо дорога продолжалась вдоль оврага – в никуда. Но в этом “никуда” мог заваляться шанс на спасение…
"Так куда повернем, заботливая моя?"
"Сейчас ты изменишь, течение всей своей жизни", – пригрозила душа авантюристу.
А что, собственно, должно измениться в моей жизни?? – Спросил Тимофей брюхатую грозой ночь. – Я всегда искал заработать. Довольно служить наглядным пособием, дающим возможность богачам, как пугалом, стращать холеных наследников: вот не будешь слушаться папку-дельца и станешь как эти моральные уроды, интеллигентные голодранцы…
Господи, внемли! Так Судья ли ты мне в эту грозную минуту? Я ведь не просил у Судьбы дармовщины. Она, видать, лучше меня знает закон сообщающихся сосудов справедливости. Судьбе отлично известно, где должно сегодня убыть, чтобы назавтра у честного человека тоже появился шанс на прибыль…
Кровач шагнул в неизвестность, навстречу своему единственному шансу. Чем ближе гремел майский гром, чем ярче становилась небесная паутина молний, тем шибче шагал Кровач.
Перевалил пригорок, сбежал в низинку, и тут молния полоснула над самой головой. Гром разодрал барабанные перепонки. Небо лопнуло. Тяжелый проливной дождь вгонял в землю. Молнии хлестались друг с дружкой белыми мечами. Оглохший, ослепший, Кровач прижал ковшик ладоней к лицу и жадно глотал теплые струи.
Красная картинка, моментальный снимок близкого горизонта, сделанный вспышкой молнии, долго плавал перед глазами. Различались черные горбатые силуэты. Ближе – красный иероглиф полеглого дерева… Деревня! На сегодня мытарства кончились!
Сердце ласково трепыхнулось. Тимофей не стал ждать, когда пройдет слепота, побежал на силуэты изб, но, не сделав трех шагов, споткнулся, рухнул на колени.
Инстинктивно выбросив перед собой руки, он наткнулся на пустоту. Голова камнем ухнула куда-то вниз. Он замельтешил руками и, обломав ногти, едва успел уцепиться за трухлявое бревно. Очередная молния осветила останки сгнившего колодезного сруба и рядом старую полеглую вербу. Он висел над черной бездной. Сладковатый запах плесени настораживал… Не ад ли распахнул передо мной свои двери?..
Дерево под пальцами крошилось и, казалось, притяжение бездны пересиливает сопротивление его мускулов. Сколько же весила сейчас его чугунная головушка?.. Извиваясь ужом, он все же сумел перенести центр тяжести тела на крестец, выкарабкался из протухшей ямы.
Сумка улетела неведомо куда. Он ходил вокруг колодца кругами, ощупывая землю под ногами. И Гроза ходила над ним по кругу. При вспышках хорошо просматривался выгон и въезд в деревню, как обычно обозначенный глубокими тракторными колеями. В розовой грязи копошились черви крупного отвесного ливня. Он видел все кроме своей черной сумки…
Торба с деньгами как сквозь землю провалилась. Вдобавок потерял замшевую кепку. Без нее стало совсем худо. Тим захлебывался в низвергавшихся с небес потоках. И в этом непотребстве можно было усмотреть новое знамение. Весь день – знамения сплошняком… Переоценила твои силенки безумная Удача… К черту! Все к черту!
Знать Нечистой силе что-то не понравилось в щедрости Судьбы Кровача. Нечисть постарается извратить ее порыв… Водяной оборотень, обитающий в старых колодцах, уже позарился на сокровища новоиспеченного нувориша…
Сняв раскисшие туфли, Тимофей поплелся через луг к избам.
Их было едва ли больше десятка. Вздорно разбросанные вокруг продолговатого пруда, избы выглядели необитаемыми. Мрак… Оглушают Барабаны небес… Красная от сполохов молний крапива… В пруду кипит красная вода… Слишком натуральная Декорация для фильма ужасов…
Тимофей заглянул в мертвые глазницы одной избы, обошел вокруг другой… Жизни нет, как нет…
Ливень валил с ног. Он заметно холодал. Потоп. Край цивилизации. Конец жизни. Даже если есть здесь хотя бы одна живая душа, осмелится ли она поделиться теплом с бедолагой, начиненным бесполезными здесь долларами. Он мог купить эту деревушку с потрохами, но никто не продаст здесь ему домашнего тепла. Даже если разбить стекло и самовольно залезть в хату через окно, кто встретит тебя, кроме мышей? Зубы вызванивали отходную…
– Погибаю, – просипел себе под нос Тим задубевшими губами. – Мамочка! Погибаю…
Едва вытаскивая из глинистой жижи пудовые ноги, Кровач потащился вокруг пруда к крайней избе, стоявшей на отшибе. Новый палисадник перед этой кособокой халабудой, единственный на всю деревню палисадник, один подавал надежду встретить в этих краях хоть одну живую душу…
Удивиться не оставалось сил, когда прямо перед ним мелодично проворковал женский веселый речитатив.
– Хватит, хватит… Эдик, кому говорят, – сорочку порвешь…
Распахнулась дверь, выплеснув на улицу яркий свет, и, не кланяясь ливню, в грязь ступил бритый наголо невысокий мужик.
– Валя! Ты, бля, гляди у меня! Шалава… – Мужика бросало по сторонам. Порывшись в ширинке он выкатил прибор и стал шумно мочиться…
– Ах, как хорошо-то. Душа в масле катается…
– Смотри в пруд не забурись, солнышко мое… Эдик! Эдик! Не забудь, утречком отвезешь меня в Перьево…
– Гляди у меня. – Бурчал мужик, растворяясь в потемках…
Вот тебе и домовой… Оприходовал бабу и был таков… Ночь Чудес…
Коротконогая, полная баба с удовольствием принимала шалости прохладного ветерка, шарившего под длинной ночной сорочкой. Глубоко вдыхая сырую свежесть ночи, белый ангел-спаситель заблудшего на чужой стороне миллионера, блаженно почесывалась, поднимая то одну, то другую раскатистую грудь.
