Она направилась к двери, но я схватил ее за запястье и развернул к себе лицом. Из-под порванной блузки ничего, кроме края лифчика и голого плеча, видно не было. Такое и на пляже увидеть можно – правда, не через разорванную блузку.

Взгляд у меня, вероятно, был в эту минуту довольно похотливый, ибо она внезапно вонзила в меня свои ноготки.

– Я тебе не течная сука, – сквозь стиснутые зубы прохрипела она. – Убери свои лапы.

Я схватил ее за другое запястье и потянул на себя. Она попыталась ударить меня коленом в пах, но ничего не вышло – мы стояли слишком близко. Тут она вдруг вся как-то обмякла, откинула назад голову и закрыла глаза. Губы скривились в подобие улыбки. Вечер выдался прохладный, у воды было, наверное, совсем холодно, но в комнате, где мы находились, холод почему-то не ощущался.

Через некоторое время она со вздохом сказала, что должна переодеться к ужину.

– Угу, – отозвался я.

Выдержав очередную паузу, она сказала, что уже давно, очень давно ей не расстегивал лифчик мужчина. После этой реплики мы медленно повернулись в сторону одной из двух стоящих рядом одинаковых кроватей, покрытых одинаковыми розовыми, с серебром покрывалами. Какой ерунды только не замечаешь!

Ее широко раскрытые глаза словно смеялись. Находился я так близко от нее, что обоих глаз одновременно видеть не мог и изучил каждый в отдельности. Они друг друга стоили.

– Милый, – мягко сказала она, – мне с тобой хорошо, но у меня совсем нет времени…

Я припечатал ее губы своими, и тут мне послышалось, что в замочной скважине поворачивается ключ; впрочем, я мог и ошибаться – мое внимание было занято другим. Но на этот раз я не ошибся: замок щелкнул, дверь открылась, и к нам присоединился мистер Ларри Митчелл собственной персоной.

Мы как по команде отпрянули друг от друга. Я повернул голову и встретился с ним глазами: рост выше среднего, крепко сложен, взгляд устремлен в пол.

– Я все-таки решил зайти в контору, – сообщил он будто невзначай. – Номер двенадцать-бэ был сдан сегодня днем, вслед за твоим. Это меня несколько озадачило: в это время года ведь полно пустых номеров. Вот я и взял у них запасной ключ. Кто этот кусок говядины, беби?

– Ты что, забыл, она же просила не называть ее «беби».

Он сделал вид, что мои слова к нему не относятся, но его правая рука сжалась в кулак.

– Это частный детектив Марлоу. Его наняли за мной следить.

– Я бы сказал – не спускать глаз, если судить по вашей позе. Я, по-моему, не вовремя.

Она отпрыгнула в сторону и выхватила из чемодана пистолет.

– Разговор шел о деньгах, – сказала она. – И только о деньгах.

– Это всегда ошибка, – покачал головой Митчелл. Лицо у него покраснело, глаза сверкнули. – Особенно в объятиях. Пистолет тебе не понадобится, крошка.

И с этими словами он неуловимым движением нанес мне удар прямой справа. Я уклонился – так же неуловимо, быстро и четко. Левая, увы, оказалась у него ничуть не хуже правой – он был левшой. Я мог бы это заметить еще в Лос-Анджелесе, на Юнион-Стейшн, – опытный сыщик обязан замечать такие вещи. Я нанес ему хук справа – и промахнулся. А он хук слева – и не промахнулся.

Я отлетел в сторону, и, воспользовавшись тем, что на какие-то доли секунды я потерял равновесие, он рванулся вперед и выхватил из руки Бетти пистолет. Казалось, пистолет взлетел в воздух и опустился прямиком в его левую руку.

– Расслабься, – сказал он мне. – Прости за банальность, но я могу пристрелить тебя на месте, и мне это сойдет с рук.

– Допускаю, – отозвался я, с трудом шевеля языком. – За пятьдесят баксов в день я не готов отправиться на тот свет. Такая услуга стоит не меньше семидесяти пяти.

– Повернись, сделай одолжение. Хотелось бы заглянуть в твой бумажник.

Я бросился на него, забыв, что он вооружен. Впрочем, выстрелить он мог только со страху – а он владел ситуацией и даже не думал паниковать. Зато девица, как видно, нервничала; краем глаза я увидел, как она потянулась к стоявшей на столе бутылке виски.

Я схватил Митчелла за горло. Он захрипел и куда-то меня ударил, а я – его. Но в этом уже никакой необходимости не было: хотя мой удар был сильнее и, как видно, попал в цель, в эту самую минуту на мою бедную голову наступил гигантский слон. И надо мной сомкнулись воды безбрежного океана, обдав меня напоследок мириадами ослепительных искр.

Первое, что я ощутил: если кто-то на меня прикрикнет, я разрыдаюсь. Второе – голова у меня такой величины, что в комнате не помещается. Между лбом и затылком протянулись многие мили, а в висках, отстоящих друг от друга на гигантском расстоянии, поселилась тупая, ноющая боль. Расстояний в наше время не существует.

Третье – что где-то неподалеку что-то надсадно гудит; гудит и одновременно потрескивает. И наконец, четвертое, и последнее, – что у меня по спине течет ледяная вода. Розовое покрывало, маячившее у меня перед глазами, подсказало мне, что я лежу на кровати вниз лицом, а вернее, тем, что когда-то было лицом. Я осторожно перевернулся, сел, и погремушка в голове тут же смолкла. Потрескивали, как выяснилось, кубики тающего льда в завязанном полотенце. Какой-то сердобольный человек положил полотенце со льдом мне на голову. Другой, менее сердобольный, эту же самую голову мне разбил. Это, впрочем, мог быть один и тот же человек. Разные, в конце концов, у людей бывают настроения.

Я с трудом встал на ноги и сунул руку в карман. Бумажник был на месте, в левом кармане, хотя и расстегнут. Я изучил его содержимое. Ничего не пропало, если, разумеется, не считать содержащейся в нем информации, но информация эта перестала быть секретной. Раскрытый саквояж стоял за кроватью на тумбе, там, где я его оставил. Стало быть, я находился у себя в номере.

Я подошел к зеркалу. Где-то я уже этого человека видел. Подошел к двери и открыл ее. Надсадный гул усилился. Передо мной, облокотившись на решетку, стоял дородный субъект. В очках, среднего роста. Крепыш. Из-под серой фетровой шляпы торчат большие уши, воротник плаща поднят, руки в карманах. Волосы на висках отливают белизной. Вид вполне приличный. Как, впрочем, и у всех толстяков. Свет из-за раскрытой двери играет на стеклах очков. Во рту небольшая трубка, из тех, что в шутку зовутся «игрушечным бульдогом». Соображал я неважно, но что-то мне в нем не понравилось.

– Славный вечерок, – сказал он.

– Вам что-то нужно?

– Ищу одного человека. Не вас.

– Кроме меня, здесь никого нет.

– Понятно. Благодарю. – Он повернулся ко мне спиной и уткнулся животом в решетку крыльца.

А я обошел крыльцо и направился на надсадный, ноющий звук. Дверь номера 12в была распахнута, внутри горел свет, надсадный же звук издавал пылесос; женщина в зеленом комбинезоне убирала освободившийся номер.

Я вошел и осмотрелся. Женщина выключила пылесос и воззрилась на меня:

– Вы что-то хотели?

– Где мисс Мейфилд?

Уборщица покачала головой.

– Женщина из этого номера, – пояснил я.

– А, эта… выписалась она. С полчаса. – И снова включила пылесос. – Спросите лучше в конторе, – крикнула она, перекрывая шум пылесоса. – А этот номер освободился.

Я сделал шаг назад и, обойдя коттедж вдоль тянувшегося по земле, точно змея, пылесосного провода, выдернул его из розетки. Женщина в зеленом комбинезоне злобно на меня уставилась. Я вернулся и протянул ей доллар. Смягчилась.

– Надо позвонить, – сказал я.

– А у вас в номере своего телефона нет?

– Не задавай лишних вопросов. Меньше вопросов – больше долларов.

Я подошел к телефону и поднял трубку.

– Контора. – В трубке раздался голос телефонистки. – Ваш заказ?

– Это Марлоу. Я очень несчастен.

– Что? Ах, это вы, мистер Марлоу. Что прикажете?

– Она уехала. А я с ней даже словом не перемолвился.

– Простите, мистер Марлоу… – Голос у телефонистки был и впрямь виноватый. – Да, уехала. И мы не смогли…

– Она не сказала куда?