Это не стало чем-то шокирующим, как можно было бы себе представить. Это не был один из тех моментов с громкими охами-ахами и отпадающими челюстями. Я явилась, как полагается, одетая в длинную юбку, и пошла прямо к Мордехаю. Он сидел в кресле, сложив руки на коленях. Он выглядел точно так же, как на моих фотографиях, хотя в его бороде наконец появилась седина. Я пододвинула стул и села прямо напротив него.

– Позвольте мне представиться, – сказала я.

– В этом нет необходимости. Я знаю, кто ты.

Он застал меня врасплох. Я не знала, что ответить.

– Ты так похожа на нее, – сказал он.

Я пропускаю это мимо ушей:

– Сочувствую вашей утрате.

– А я сочувствую твоей.

Вот и все. Что еще мне нужно было сказать этому мужчине, который, по случайному стечению обстоятельств, был моим дедушкой? Что я тоже сочувствую своей потере? Что мне жаль, что я потеряла Ривку, будучи знакомой с ней лишь столь короткий промежуток времени? Что мне жаль, что я упустила возможность знать ее с самого начала?

Я быстро осмотрела дом. Даже прокралась наверх и нашла комнату, где, как мне представляется, Ривка спала со своими сестрами. Увидела аккуратно заправленную кровать (единственную в комнате, хотя тогда их должно было быть три) и подумала о Ривке, шестнадцатилетней девушке, лежащей в темноте, уставившись в потолок, убитой бессердечностью парня по имени Джо и напуганной странными и таинственными изменениями внутри нее.

Я спустилась обратно вниз и кратко поговорила с Деворой. Я видела, как все остальные дети Левинов и их семьи игнорировали меня то ли потому, что понятия не имели, кто я, то ли потому, что точно знали, кто я такая.

Уже собираясь уходить, я снова пошла к Мордехаю. Я нашла его на кухне одного, смотрящего в окно. Наш разговор с ним был не окончен.

– Как давно вы обо мне узнали?

– Я знал, – ответил он.

– Знали когда? Когда она была беременна?

– Конечно.

– Почему вы ничего не сделали? Почему ничего не сказали ей?

– Потому что любил ее больше, чем кого-либо.

– Она видела все иначе. Она чувствовала себя покинутой вами.

– К несчастью.

– Да. К несчастью.

– У меня не было выбора.

– Выбор есть всегда. Жизнь – ничего более, кроме как результат всех наших решений.

– Если это так, тогда, думаю, я принимал верные решения.

Я обратила внимание на кисти его рук. Они были большими, мощными и абсолютно неподвижными – он держал руки по бокам. Мои же, как я заметила, дрожали.

– При всем должном уважении, реббе, я не согласна.

– Это твой выбор.

Вот теперь наш разговор был окончен. Я развернулась, вышла из дома реббе и отправилась домой. Я бы солгала, если бы не сказала вам, что крошечная часть меня воображала, будто для меня возможно слезливое воссоединение с этим мужчиной. Что мы найдем что-то общее между нами и придем к своего рода отношениям дедушки с внучкой. Но теперь я знаю, что это была лишь фантазия. Детская фантазия. За этот год я узнала достаточно, чтобы понимать, что жизнь может удивить, но обычно не так, как мы себе это представляем.

Мне удалось закончить школьный год с приличными оценками. Изучение словарных слов оправдало себя. Я получила высшую оценку по SAT. Я должна пройти в выбранный мной колледж. По крайней мере, так говорит мистер Макадамс.

Зак все лето работал в Органическом Оазисе, а также проходил практику при реббе Кляйне в храме Исайи. Я работала в летнем дневном лагере в Бостоне. Мы проводили вместе выходные и некоторые вечера, пользуясь каждой предоставленной возможностью. Клео и Дариус расстались. Она узнала о еще одной вечеринке и еще одной девушке, и на этот раз слезы не возымели на нее воздействия. И хотя я знала, что так и будет, с первого дня, мне не доставил никакого удовольствия тот факт, что я оказалась права. Мне было очень жаль Клео. Это лето было для нее очень нелегким, но сейчас наконец она пришла в себя.

Через две недели начинается новый учебный год, и я с нетерпением жду, когда пойду в двенадцатый класс. Буду проводить больше времени с Заком. Буду смотреть, как Джейк играет за школьную команду по футболу. Узнаю, что дальше случится с Клео. Займу свою новую позицию редактора отдела в «Gazette». Но не продолжу играть свою роль в Студенческом союзе атеистов. Я планирую выйти из него, как только вернусь в школу. Не то чтобы я нашла Бога или религию, но вот что я осознала: я не настоящий атеист. Не думаю, что вообще когда-либо им была. Мои мама с папой являются ими, и я люблю их за это. Но я слишком многого не понимаю или не могу объяснить, и у меня нет непоколебимой веры в отсутствие высших сил. Для меня остается слишком много вопросов, и я лишь начинаю длительный поиск ответов.

Сегодня вечером я со своей семьей. Мы проводим выходные в Уэллфлите в маленьком розовом доме с подъездной дорожкой из щебенки и крыльцом, с которого открывается вид на воду, – теперь он принадлежит мне.

Летняя жара начинает спадать. Этим вечером дворик наполнен звуками птиц, шныряющими среди сосен. Это вечер пятницы. И так как этот дом был, ни много ни мало, частью Ривки, сегодня, прежде чем приступить к старательно приготовленному папой ужину за старым деревянным столом, мы зажигаем свечи, пьем вино и едим халу. Запинаясь, мы читаем молитвы в окружении всех ее вещей.

Ривка заменила фотографию над камином на новую, из ее последних работ. Думаю, это тот же пляж. То же место с морем, песком и травой. Но эта фотография сделана в конце дня, и она уже не наполнена движением, а отображает затишье. Спокойствие. Умиротворение.

После ужина я выхожу на улицу и глубоко вдыхаю соленый морской воздух. Я поднимаю взгляд к небу, которое только начинает темнеть и открывать звезды. Я думаю о Ривке. Представляю ее сидящей на кухне. Стоящей на переднем крыльце. Я думаю о Ривке. Представляю Ривку. Воссоздаю в мыслях образ Ривки.

Я помню ее.

Спасибо.

Моему дорогому другу и агенту, Дугласу Стюарту, за все то, на перечисление чего на этой странице не хватит места.

Венди Лэмб за веру в меня и эту книгу, а также за ее непоколебимый энтузиазм относительно этой истории, даже перечитывая ее снова, и снова, и снова.

Моей семье за их поддержку и ободрение, особенно Мэри Лелевер и Энн Сокач, прочитавших эти страницы почти сразу, как только они были написаны.

Брендану Халпину за его бесценные экскурсы и за то, что постоянно развлекал меня своими письмами и очередными эпизодами из своих прекрасных романов.

Ноа Штольценберг-Майерс, моей первой юной читательнице, за то, что провела летние каникулы за чтением раннего черновика этой книги.

И наконец, моему любящему мужу и заядлому читателю, Дэниэлу Сокачу, который только и делал, что подбадривал меня, и был достаточно добр, чтобы не донимать меня разговорами о необходимости найти настоящую работу, пока я была занята написанием этой истории.

В начале романа Симона говорит, что никогда не хотела ничего знать о своей родной семье. Ей неинтересна родная семья или это то, чего она не хочет знать?

Как вы думаете, почему родители Симоны хотят, чтобы она познакомилась с Ривкой?

Могут ли друзья Симоны понять, через что ей приходится пройти? Можете ли вы выделить моменты в этой книге, когда им отлично удается поддержать ее? И моменты, когда Симона также проявляет себя как хороший друг?

Почему Симоне не нравится Дариус? Чем отношения между Клео и Дариусом отличаются от отношений между Симоной и Заком?

Что означает «отделение церкви от государства»? Имеет ли значение, есть ли на гербе города крест? Должны ли светские школы позволить религиозным группам или группе атеистов собираться на школьной территории?

Что значит быть атеистом? Является ли Симона атеистом в начале книги? Является ли она атеистом в конце книги?