Розовый свет заходящего солнца пробился сквозь окна, осветив мистера Карвера, восседавшего на Аппарате, и придав ему зловещий вид. Сам Аппарат был, как всегда, великолепен. Начищенные детали сияли в вечернем свете, стеклянные купола и трубки были так прозрачны, что в них можно было прочитать отражения лозунгов, украшавших стены в зале. В магнитных цилиндрах чувствовалась тяжеловесное изящество, присущее молитвенным барабанам аборигенов Нового Света. Аппарат загудел. Старик Харпер, задремавший на одной из скамеек в задней части зала с палкой на коленях, храпел не в такт непредсказуемым колебаниям Аппарата.

Я стоял у дверей, когда горожане начали собираться к вечерней молитве. Святой отец пожимал кому-то руки, я тоже пожимал руки кому-то еще, словно между нами шел счет на души. Помню, что почти все мужчины в этом городе носили высокие шляпы, а женщины были одеты просто, в одежду серых и черных тонов.

Тот город назывался Кенаук. Теперь я вспомнил. Это словечко из языка Племени. Значение неизвестно – по крайней мере, мне[6].

Если вы когда-нибудь были на собрании улыбчивых, вы знаете, как там все происходит. Они везде одинаковы, потому что один из догматов Новой Мысли гласит, что все люди одинаковы. Горожане уселись в круг вокруг сцены и после приветствия пастора натянуто улыбнулись до ушей и с притворной радостью пожали руки соседей. Затем под руководством пастора они начали декламировать ежедневные Утверждения. Когда дело дошло до слов о богатстве, успехе и удаче, я едва слышно начал повторять за ними, хотя никогда не выносил ритуалов. Карвер с отвращением покачал головой и что-то пробормотал. Я жестом велел ему молчать.

Потом заговорил пастор. Прихожане сидели, держа шляпы на коленях и то и дело прихлопывая комаров, залетавших в зал без приглашения. Пастор, казалось, нервничал под их пристальными взглядами. Аппарат занимал почти всю сцену, поэтому пастору приходилось слегка отклоняться, чтобы его было видно, и всякий раз, резко поворачиваясь в сторону, он рисковал высадить себе глаз огромной ручкой Аппарата. Темой проповеди была война. Точно не помню, о чем в ней говорилось, но в то время я слышал таких проповедей немало.

Первым делом пастор признал, что наступили темные времена и беда, которая делает нас сильнее и ведет к успеху, иногда может казаться непреодолимой. Иногда трудно улыбаться. Иногда нелегко разглядеть хорошее. Пастор предположил, что все читали газеты и знают, что случилось на севере, в Мелвилле и Гринбэнке, где кипела битва между Стволами и Линией, и о том, что случилось в городке неподалеку, который Линия захватила и превратила в свое укрепление, и в других городах, которые, по словам проповедника, оккупировали торговцы Стволов, превратив их в рассадники мерзости, порока, дурмана и постоянных пьяных драк. Затем пастор помолчал и произнес громко и отчетливо, словно по подсказке свыше, что он и улыбчивые в этом великом и нескончаемом конфликте сохраняют нейтралитет. Он сказал, что улыбчивым нет дела до политики и их волнует лишь одно: силен ли ты, счастлив ли и усерден ли в делах? Он бросил взгляд на окна, словно за ним следили. Едва ли, но кто знает…

Рослый мужчина в заднем ряду вскочил и крикнул:

– Что им здесь надо? Что им надо здесь, черт возьми?

Он добавил, что они лишь простые люди из Западного края и у них нет ничего, что пригодилось бы Великим Силам, и продолжил сетовать на перебои в делах и падение прибыли из-за войны. Некоторые из собравшихся присоединились к крикуну. Одна толстая женщина заявила, что ей приходится держать своего, как она выразилась, сына-балбеса взаперти, чтобы он не сбежал на фронт к Стволам на верную смерть, ведь кто же тогда будет работать в лавке, да и вообще когда же этому придет конец? Пастору нечего было на это ответить, и люди начали во весь голос обмениваться слухами, пока за окном постепенно темнело. Секретное оружие! Клад холмовиков! Нефть! Дезертиры, беглые служки Линии и агенты Стволов, которым известны ужасающие слабости их хозяев, скрываются среди нас!

Я тщетно пытался различить выражение лица Элизабет Харпер. Сидевшая впереди нее женщина вскочила, загородив Элизабет от меня, и до жути спокойно и буднично сказала, что Великая война подходит к концу, а с ней придет конец и всему свету. Другая женщина заявила, что война и правда скоро закончится, что ее муж говорит, что Великие Силы скоро сотрут друг друга в порошок, и установится мир. В конце концов пастор топнул ногой, чтобы привлечь внимание. Делать это с улыбкой на лице, даже такой безжизненной, как у него, было непросто, и я восхитился твердости его духа.

– Слухи, – сказал пастор, – это дети отчаяния. Это уродливые отпрыски тревоги и слабости. Трудности всегда с нами. Не ищите спасение вне себя – вы не спасетесь. Сила в вас самих. Вы создадите и приумножите свое богатство собственным трудом, если только…

Обычные речи улыбчивых. Мужчина, державший в руках поношенную, заляпанную грязью шляпу так, словно собирался запустить ею в пастора, встал и, заикаясь, затянул: «Я, я, я…» – до тех пор, пока пастор не замолчал. Затем этот мужчина сообщил, что недавно был в каком-то городишке, где ему рассказали слухи о человеке, странствовавшем по западным дорогам от города к городу, спасаясь от армий Великих Сил. У него было оружие, странное, удивительное, хранившее в себе древнюю магию Племени – оружие, которое могло уничтожить Великие Силы, если только он решится привести его в действие – возможно, он это сделает, а возможно, и нет. Может быть, он снизойдет до нас, когда мы докажем, что стоим того, а может, ждет предложения получше. Говоря все это, мужчина вертел шляпу в руках до тех пор, пока не перевернул ее, и теперь он выглядел не угрожающе, а жалко, словно просил милостыню. А кое-кто начал коситься на меня и Аппарат, из-за чего я начал беспокоиться, что меня приняли за кого-то другого.

– Что ж, дамы и господа Кенаука, – сказал я, положив пастору руку на плечо, и осторожно увел его в сторону, где он с облегчением принялся разглядывать собственные ботинки. – Я здесь лишь для увеселения, но пастор был так любезен, что дал мне слово. Возможно, я смогу ответить на некоторые ваши вопросы.

Я почувствовал, как Карвер в нужный момент появился у меня за спиной – на него всегда можно было положиться – и налег на педали Аппарата.

– Никто не знает, когда закончится война, сэр. Великие Силы ничего нам не говорят. Мэм, если ваш сын вас не слушает и болтает вздор о том, чтобы стать агентом Стволов, познакомьте его с девушками. А вы, мэм… До сих пор конца света не наблюдалось, и никто не знает, будет ли, но спорить о таком не дело. Вы, сэр! Великие Силы не уничтожить, вы сами знаете, с тем же успехом можно целиться в мрачную мысль или пинать дурное настроение – у них совершенно иная природа. Если кто-то убеждает вас в обратном, значит, он хочет вам что-нибудь продать, а я намерен поберечь ваш кошелек, пока сам до него не доберусь, понимаете?

Кто-то засмеялся. В это время мисс Харпер по моему сигналу по очереди задула масляные лампы в разных концах зала, пока в нем не стало совсем темно, и собравшиеся, казалось, затаили дыхание. Мистер Карвер, налегавший на педали Аппарата, изредка крякал от усилий и пыхтел так, будто пилил дрова. Хлипкая сцена под ним ходила ходуном, и мне стало казаться, что я плыву в лодке по ночному озеру.

– Я отвечу на вопрос, который никто не задал, – продолжал я. – Вопрос, о котором вы даже не подозревали. Вопрос – это тьма, а ответ – это свет. Как видите, моего ассистента, мистера Карвера, уже прошиб пот – возможно, вы это чуете, прошу прощения, но без этого никак. Из ничего не выйдет ничего. Слышали такое? Это из какого-то стиха. Я ученый, а не поэт, но я знаю кое-что о красоте, дамы и господа, вот увидите, только подождите! Мистер Карвер крутит педали, чтобы высечь первую искру, которая вызовет энергию, даст всему ход, смажет колеса, а теперь остановитесь!