Мне было девятнадцать, когда отец заболел и умер. В тот же год я построил первый опытный образец Аппарата, о котором со временем обязательно вам расскажу, ведь если я все еще знаменит, то именно благодаря ему. К тому времени Восточный Конлан был уже гораздо крупнее, чем в моем детстве, так что, когда я разместил в газете объявление о поиске механика, ассистента и компаньона, мистер Карвер откликнулся на него довольно быстро. И вскоре мы с двумя лошадьми и шатким опытным образцом Аппарата направились на Запад.

Я вижу, что в прошлый раз бросил рукопись, когда мы с мистером Карвером только начали наши странствия. Не самое плохое место. Возможно, не худшее, чтобы остановиться. В любом случае, прошлую главу я закончил почти неделю назад и не терял времени даром. Я снова иду на Запад, так же, как шел пять лет назад с мистером Карвером, но на этот раз мы пойдем гораздо дальше. Теперь со мной больше людей. Все они станут пионерами Рэнсом-сити, и я постоянно занят тем, что мне по душе.

За эту неделю нам, первопроходцам Рэнсом-сити, пришлось пережить множество приключений и передряг, обычно поджидающих путников: столкнуться с беженцами, разбойниками, едва не взорвавшимися оборонительными устройствами Линии, а также пересекать бурные реки. Наши ряды пополнились одним поэтом, одной дамой-ботаником, копателем колодцев, двумя странствующими торговцами, дезертиром из войск Линии да еще четырьмя братьями Бек: Джоном, Эрскином, Джошуа и Диком, – красивыми, улыбчивыми, светловолосыми и добродушными парнями. Можно сказать, что они нанялись к нам телохранителями. Когда мы шли мимо премилого молитвенного дома улыбчивых, я прибил к дверям обращение о Рэнсом-сити под заголовком «ОТКРЫТОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ ЛЮДЯМ, ЖЕЛАЮЩИМ ЖИТЬ В МИРЕ БУДУЩЕГО»[2].

Мы оставили позади территорию Тригорода и сейчас пересекаем местность, до начала недавних волнений называвшуюся Территорией Турлоу, в направлении Опаловых гор и Западного края, а там… кто знает?. Идет дождь. Я сижу на камне в палатке и слушаю, как он выстукивает по холсту, словно тоже хочет выговориться. Когда братья Бек спрашивают, чем я занимаюсь, я отвечаю, что думаю.

Я многое могу рассказать о временах, когда мы с мистером Карвером вершили наши дела на Краю. Не знаю, с чего начать.

Шел 1890 год. Мне было двадцать лет.

Год выдался неплохой. На Свинг-стрит кипела жизнь, актеры ехали к нам из самого Джаспера. Некоторым из них удалось прославиться и разбогатеть, и даже те, кто голодал, делали это как-то романтично. Свободное государство Нода дало право голоса женщинам, и, хотя мнения на этот счет разделились, по мне, это было исключительным благом. Писали, что в жарких и влажных болотистых землях Дельты территории Картика-младшего мирно отделились от владений Картика-старшего. Лаборатории Линии в Хэрроу-Кросс начали массовое производство вакцины от полиомиелита. В северных горах барон Новой Пизани устроил празднества по случаю четырехсотлетия Западного края, со стрелками, укротителями львов, дхарвийскими гимнастками и рыцарями из древних княжеств Дальнего Востока. Зрелище удалось на славу – я знаю, потому что видел фотографии невиданной красоты. В тот год они распространились повсюду, и все решили, что бывали на этом празднестве, или, по крайней мере, хвалились этим. Не буду врать, я там не бывал.

Вот кое-что из хорошего. Плохое? Муниципальный банк Джунипера лопнул, разнеся по всему миру, словно пепел, облако долгов и судебных исков. В Крее случилась эпидемия, не помню чего, но выглядело паршиво[3]. Для пострадавших собирали пожертвования, но в тот год я был еще молод, и лишних денег у меня не водилось.

Землепроходцы привезли в зоопарк Гибсона чудовище с далекого несотворенного Запада; железные прутья не сдержали его и несколько неудачливых посетителей погибли, прежде чем чудище удалось убить.

На Краю Света продолжала свирепствовать Великая война между Стволами и Линией. На Краю она всегда бушевала сильнее, чем дома, на Территории и в ее окрестностях. Самая жестокая битва разгорелась на северо-западе, вокруг города Гринбэнка… или того, что от него осталось. Гринбэнк был стерт с лица земли в течение нескольких недель. Кто-то винил в этом агентов Стволов, кто-то – войска Линии. Сам я не знаю, кто виноват. Я попал в перестрелку между линейными и агентом в местечке под названием Клоан; хотя агентов могло быть и с полдюжины, я старался не высовываться и лишнего не видел. Это случилось в начале битвы. Потом Линия окопалась в развалинах, возвела там окруженный железной стеной Передовой Лагерь и проложила пути, по которым забегали Локомотивы, все лето и весну свозившие войска, пока в этом жарком краю не осталось места, где можно спокойно выпить: повсюду носились облаченные в черное линейные, записывающие каждое твое движение. Стволы же привезли в холмы своих агентов и наемных убийц и вербовали беженцев, обещая отмщение. Битва тянулась до лета. Локомотив Драйден пустили под откос. Банда, состоящая из агентов Стволов спалила апельсиновые рощи в Торо-тауне, чтобы они не достались Линии, для верности перебив и всех рабов. Когда прибыли репортеры, эти разбойники – Джим Дарк, Реннер Гремучий Змей и остальные, чьих имен я уже не припомню, – принялись, улыбаясь, позировать перед камерами. Перекрытые мосты не давали проехать беженцам и разоряли предприятия. Смертоносный ядовитый газ, изготовленный линейными, просочился через лепной потолок ресторана отеля на главной улице Мелвилля и отравил семнадцать самых зажиточных горожан и нескольких официантов. Вашего покорного слугу едва пронесло. Позднее это происшествие объявили несчастным случаем – газовый снаряд промахнулся на несколько миль. Линия списала все на саботаж, но, скорее всего, какой-нибудь мелкий служака на сигнальной станции Хэрроу-Кросс просто не спал двое суток и получил семь, сложив два и два. Или вроде того. Говорят, что отелю позже выплатили небольшую компенсацию. Но не мне.

В Мелвилле я был по делам, как и везде в тот год. Возможно, в это трудно поверить, но было время, когда люди сомневались в эффективности Процесса Рэнсома, его величии и даже существовании и я пребывал в постоянном поиске покровителей. Когда ударил снаряд, я сидел за большим круглым столом, уставленном приборами, соусницами размером с крейсер и веерами салфеток в золотых кольцах. Я надеялся, что если буду говорить достаточно быстро, то смогу забыть, как голоден, а собравшиеся в зале достопочтенные граждане Мелвилля не забудут меня прогнать. Во время своей речи я жестикулировал левой рукой, а правой делал набросок на салфетке.

– Спросите себя, – сказал я, – что может прославить ваш город? Этот город совсем молод, господа, это первопроходец, стоящий на краю света и, полагаю, на краю величия.

Мелвилль был одним из старейших городов в той части Западного края, немногим младше меня.

– Подумайте о Джаспере на востоке – что приходит вам в голову? В Джаспере есть Свинг-стрит, Университет Ванситтарта, скотобойни, Медный Бык и все прочее. В Гибсоне – гвардейцы, футбол и та здоровая статуя женщины с фонарем. Джунипер? В Джунипере есть банки…

– Уже нет, – буркнул хмурый банкир.

– Кризис – время открывшихся возможностей, сэр, – ответил я, – не мне говорить это такому деловому человеку, как вы.

Жена банкира откашлялась. Эта изящная женщина была, как я узнал из подслушанных разговоров за соседним столиком, президентом Клуба шести тысяч, целью которого было увеличить число жителей Мелвилля до этой отметки к концу тысячелетия. Я считал, что мы с ней должны быть союзниками, так как оба хотели сделать что-то из ничего, но пока женщина была настроена скептически.

– Как вы сказали вас зовут, мистер?.. – спросила она.

– Рэнсом, мэм, – улыбнулся ей я. – Профессор, если вы не против.