– Да ладно?

– Как будто я сбежавшая психичка или зверек какой-то неведомый.

«Боже, что я несу! – Подумала Варя, договорив последнюю фразу. – Я же его совсем не знаю. Что он об мне подумает? А, пусть думает, что хочет. Бесит». У Вари порозовели щеки. А с лица Орлова по-прежнему не сходила улыбка.

– Интересная, вы, Варвара Николавна.

– А я с Луны.

– Ну и характер.

Стоит ли говорить, что в данную минуту Варвара сама была в шоке от «своего характера». Она отвернула лицо в сторону, чтобы Орлов не видел её растерянности. На обочине мелькали огни фонарей, сливаясь в единую огненную полосу. «Так нельзя, – мучалась Варя. – Надо извиниться. Что я на него взъелась. Будет думать, что я какая-нибудь истеричка, пришибленная на всю голову».

– Прости, – сказала она.

– За что? – искренне удивился Орлов. – Вроде нормально же все. Так что ты слушаешь?

– Я Агутина люблю, – тихо сказала Варя.

– Неплохо.

– Да?

– А что тебя удивляет?

– Просто у нас, кажется, считается немодным слушать «русскую попсу».

– Ну, во-первых, Агутин – не совсем попса. Во-вторых, не каждую «русскую попсу» знают за рубежом. А его знают, можешь мне поверить, как class musicians from Russia. У него свой стиль. И потом, у меня вот, например, есть друг, музыкант, так он просто фанатеет от аранжировок Агутина.

«А ты танцуй, дурочка, танцуй» – звучал «Би-2», создавая шумовой фон их разговору. Варя отвлеклась и начала подпевать.

– Так значит, не только Агутин, – заметил Орлов.

«Щеки горят» – подумала Варя.

– Конечно, не только. У меня плейлист, как советская энциклопедия. Найдется все.

– Историк-меломан.

– До меломана мне далеко. Так, от настроения зависит.

– «В ней что-то чудотворное горит, и на глазах её края гранятся. Она одна со мною говорит, когда другие подойти боятся. Когда последний друг отвел глаза, она была со мной в моей могиле и пела словно первая гроза иль будто все цветы заговорили».

– Это ведь Ахматова? – спросила Варя, и в её голосе прозвучали нотки удивления.

– Да, Анна Андреевна.

Варя впервые увидела лицо Орлова без улыбки. Но это была крошечная доля секунды.

– Кофе хочешь? – спросил Орлов.

– Кофе?

– Скоро будет заправка со сносным кофе. Да? Нет? Не знаю?

– Хочу – выпалила Варя.

На пустой заправке скучала дама-кассир. «Ой, это вы!» – воскликнула она, подняв голову на Орлова, заказывающего кофе. «Это я. А это вы?» – шутливо ответил Орлов. Пока дама осыпала Орлова комплиментами, восхищаясь каким-то сериалом, Варя тихо стоял в сторонке, рассматривая витрину. О сериале она даже не слышала, не то что видела. Оторвалась от витрины Варвара только, когда услышала, что надо насчитаться за кофе. Попыталась дать Орлову денег. Попытка успехом не увенчалась.

– Тебе не надоедает такое внимание? – спросила Варя, садясь в машину.

– Его не так много, как ты думаешь. И, потом, это часть профессии. Знаешь, я не верю актерам, которые говорят, что не мечтают о популярности, славе. Зачем тогда все? Сиди тогда в каком-нибудь Задрыпинске, играй в областном ТЮЗе и радуйся жизни. Мы работаем ради зрителя. Не будет их – не будет наших зарплат, в конце-концов. Есть, конечно, особые кадры, которых хочется послать на… послать куда подальше. Знаешь, такие, которые подходят к тебе: «О, ты ж этот, чувак из телека. Давай сфотаемся». В остальном, это очень приятно. Кому неприятно, когда его хвалят? К тому же, вот кофе нам дополнительный в подарок дали.

– В подарок?! – недовольно спросила Варя.

– Шучу. Она не хотела брать деньги. Я бросил их в коробку на благотворительность. Слушай, как тебе живется такой?

– Какой такой?!

– Такой правильной.

– С переменным успехом, – отрезала Иванова.

– Кстати, запомни, пожалуйста, на будущее, что я способен угостить девушку кофе.

Варя второй раз увидела лицо Орлова без улыбки. «На будущее» резануло ей слух.

Варвара искренне удивилась, когда Орлов объявил «Конечная. Спасибо, что воспользовались услугами наших авиалиний». Удивилась, потому что все пошло против выдуманного её самой «плана». За два часа дороги из пустого Петр превратился в любопытного. Они всю дорогу о чем-то говорили. Вроде не о чем, но, вместе с тем, обо всем. Напоследок, опустив стекло, Орлов цитировал на прощание Злобина: «Спи, моя красавица, спи, моя царица. Не кричит, не мается – спит ночная птица. На покой отправится мыслей вереница. Спи, моя красавица, спи, моя царица».

Взлетев по лестнице, Иванова открыла дверь квартиры. Прокралась по темному дому, и поняла, что никого нет. Улыбнулась. В эту ночь она моментально заснула. Ей снились непонятные, но красивые сны.

На этом предисловие нашей истории заканчивается. Начинается жизнь. У каждого из героев она своя. Длинная или короткая. Как у каждого из нас, наполненная перипетиями, маленькими победами и большими потерями. Главный парадокс: каждый живет свою, но завися от других и задевая их на поворотах.

Иногда очнешься вечером. Подумаешь: «Как быстро прошел день». Только было утро, а вот ты уже в постели и надо спать. И бывает так жаль, что день на исходе. И засыпать жаль, потому что тогда точно все. А за ночь вот это что-то хрупкое и волшебное, рожденное в тебе этим днем, исчезнет. Ты, может, и проснешься в хорошем настроении, но все же уже в другом дне.

Орлов не мог заснуть, что бывало с ним крайне редко. Обычно он приезжал домой за полночь, и, падая в кровать, моментально выключался. Жадный до работы, он был заложником жесткого графика: репетиции в театре, съемки в кино и рекламе, иногда интервью и фотосессии для глянца. Это даже трудоголизмом назвать нельзя – образ жизни. Просыпаясь и засыпая, Орлов думал только о работе: «Сегодня спектакль получился. Вроде бы… Надо попробовать изменить начальную сцену второго акта… Позвонить Асе (агент Орлова) – уточнить время записи на радио…». Орлов не мог себе позволить даже завести домашнего питомца. Хотя очень скучал по коту Д’Артаньяну из детства. А Орлов редко по кому-нибудь или чему-нибудь настальгировал. Скорее никогда.

Пётр открывал и закрывал глаза. Поворачивался на правый бок – смотрел в балконное окно, через которое в комнату пробивался лунный и фонарный свет. Поворачивался на левый бок – упирался взглядом в стену с лунным отсветом. Ложился на спину – наблюдал танец бликов на потолке. При этом на его лице не было ни тени тревоги. Напротив. Внутреннее спокойствие сочеталось с жаждой действия. Экран телефона показывал «2:00», а он чувствовал в себе невероятный прилив энергии и жажду действия. Но играть на барабанах в два часа ночи, когда под тобой и над тобой соседи, было бы слишком даже для Орлова. Общение с милицией и громкие заголовки в Интернете, были бы обеспечены. Он сел в кровати, с грустью посмотрев на барабанную установку, стоящую в углу. В единственной комнате было всего два предмета: двуспальная кровать и барабанная установка. Гардеробной Орлову служил коридор, почти все пространство которого занимал шкаф-купе. Мужчина встал с кровати и пошел на кухню.

Кухня была такая маленькая, что хозяин квартиры мог, сидя за столом, легко открывать холодильник или ставить тарелку в раковину. Орлов достал из холодильника бутылку с негазированной водой и сделал пару больших глотков. Вернул 1,5-литровку воды на место. Пару секунд, выражаясь его сленгом, потупил в открытый холодильник, свет которого падал на обнаженный торс. Не обнаружив ничего интересного на почти пустых полках, закрыл его и сел на табурет, закинув ноги в светло-серых пижамных штанах из хлопка на подоконник, а головой и плечами прислоняясь к стене. На кухонном столе в хаотичном порядке были разбросаны листы распечатанной «Лебединой песни». Орлов посмотрел на бумаги, сбросил ноги с подоконника, нашарил под листами простой карандаш. Затем взял несколько листов, сложив их ровной стопкой, а остальные отодвинул в другую сторону. Стопку Орлов перевернул печатным текстом вниз, и стал писать на чистых оборотах.