— Тш-ш-ш… Я здесь, милая. Все будет хорошо.

Лили слабо кивнула и снова закрыла глаза. Джинни смочила в травяном отваре кусок марли и протерла горячий лоб дочери.

— Гарри, я боюсь оставлять ее в таком состоянии до утра. Давай в Мунго.

— А Альбус? Оставим его одного? Ты же знаешь, он не любит одиночества, тем более ночью.

— Давай я с Лили поеду в больницу, а ты оставайся с Алом.

— Нет, — Гарри наклонился, завернул малышку в одеяло и поднял на руки. — Ты оставайся с Алом. С Лили все будет хорошо, я обо всем позабочусь.

Джинни хотела было возразить, но, сжав губы, кивнула.

— Как скажешь, Гарри. Мы с Альбусом завтра приедем. Как только он проснется и позавтракает.

— Хорошо, ты тоже ляг, поспи. Выглядишь совсем уставшей. А завтра нужны будут силы.

***

Ночь в больничном коридоре тянулась бесконечно. Колдомедики периодически входили в палату Лили, выходили. Встревоженный не на шутку Гарри ловил их взгляды. Ему в ответ кивали, говорили, что состояние тяжелое, но стабильное. Угрозы для жизни нет. Но у ребенка магическая лихорадка, повлекшая за собой сильнейшее двустороннее воспаление легких. Хорошо, что вовремя обратились, не занимались самолечением.

Под утро стало хуже. Лили перевезли в отделение усиленной колдотерапии. Гарри мерил шагами коридор, сидел на жесткой скамье, раскачиваясь, словно безумный, вцепившись пальцами обеих рук в свои непослушные волосы.

«Пожалуйста, маленькая, только живи, борись, родная моя…», — шептал в исступлении Гарри.

В голову лезли назойливые мысли, рисуя страшные картины похорон с маленьким гробиком, утопающим в цветах, с заплаканными родными и друзьями. Гарри тряхнул головой. Нельзя думать о плохом, нельзя представлять себе это, можно накликать беду. Но страшные видения возвращались. Гарри ударил себя по щеке. Только не раскисать, надо держаться!

Едва рассвело, в больницу прибыла Джинни с сыном. Увидев бледного осунувшегося за ночь мужа, миссис Поттер тихо расплакалась. Альбус обнял мать и положил ей голову на плечо. Гарри приблизился и протянул руку, замирая, не решаясь дотронуться. Джинни подняла заплаканное лицо.

— Она же не умрет, Гарри? Скажи, что она не умрет, — молила она дрожащими губами.

— Все будет хорошо, Джинн, с ней хорошие колдомедики, они знают, что делать.

Поттер обнял жену и сына, словно пряча их от беды, которая бродила совсем рядом. Лишь ближе к обеду им позволили войти в палату. Лили не спала, казалась совсем худенькой и какой-то полупрозрачной. Джинни бросилась к ней, шептала ей успокаивающие глупости, стараясь казаться бодрой и не расплакаться.

Неделя состояла из поочередных дежурств в больнице и нескольких часов дома, когда взволнованные родители позволяли себе принять душ и отоспаться. Гарри читал дочери добрые сказки и рассказывал забавные истории, но поправлялась девочка медленно, почти не вставала с постели. Только через неделю ее разрешили перевезти домой. Но нужно было соблюдать режим, продолжать давать лекарства, следить за питанием. Тем не менее, это была маленькая победа над болезнью. Поттеры повеселели, Джинни испекла любимый шоколадный торт, и они пили чай прямо в детской, роняя крошки на пол и кровать. Крошки — это такая мелочь.

После обеда Гарри вспомнил, какой сегодня день. Его будет ждать Северус. Сейчас он казался таким далеким, бесконечная изматывающая неделя отодвинула мысли о Северусе на второй план. Гарри не стал размышлять об этом. Он просто взял с полки зачитанную до дыр книгу любимых сказок и читал, читал, читал Лили. Так долго, что язык стал заплетаться, а буквы запрыгали перед глазами, составляя новые, не существующие слова.

Перед сном душа снова рванулась к Северусу. Надо хоть объяснить ему причину, рассказать о болезни дочери. О том, что Гарри не может переложить всю ответственность на плечи жены. Гарри придумал много объяснений, содержащих слова «долг» и «обязанности». Он мысленно рассказывал Северусу о том, что значит быть человеком. Надежным, готовым пожертвовать собой ради близких, брать инициативу в свои руки, когда кажется, что судьба неотвратимо вмешивается в жизнь.

Но Гарри остался дома. Ведь за всеми правильными словами стоял страх, и Гарри просто знал, что если увидит Северуса, коснется его, вдохнет любимый запах… не сможет сказать своему демону «нет». Что бы ни говорил Снейп, Гарри — всего лишь человек.

«Трус, ты жалкий трус!» — вопил возмущенный хор голосов в голове. Гарри крепко зажмурился и чмокнул разметавшиеся по подушке волосы жены.

Опоздал?

Легкий майский ветерок кружил белые лепестки диких абрикосов, которые никогда не успевали созревать, но каким-то чудом умудрялись не замерзнуть зимой и цвели каждую весну. Настроение Гарри было совсем не легким и не весенним. Он стоял у квиддичного поля Хогвартса под руку с Джинни, с другой стороны к нему прижималась Лили, а Альбус с благоговением рассматривал величественное здание школы.

Гарри ни за что не пошел бы на этот матч, но он был приурочен ко Дню Победы, и он не мог отказать Минерве. Да и Бринстоун обещал прийти, посветить физиономией, как он сообщил в письме, где витиевато намекал, что Поттера наконец вернули на работу.

Джинни потащила Гарри здороваться с МакГонагалл, и пришлось улыбаться, делать вид, что ему интересны новшества школы. Возможно, Гарри и было не все равно, но только не в Хогвартсе. Когда он одновременно хотел сбежать, исчезнуть, спрятаться, и в тоже время вытягивал шею, глядя на толпы школьников, спешащих занять места на трибунах. Пристально вглядывался в лица носителей зеленых галстуков, пытаясь отыскать любимого мальчишку, которого предал. Демона, с которым отказался уйти.

В тот день играли финал, Слизерин против Рейвенкло. Гарри удивился количеству зеленых знамен на трибунах. Сразу после войны Слизерин не пользовался популярностью, и количество студентов на факультете ощутимо снизилось. Тогда Гарри пристально следил за Хогвартсом. Испытывая острую ностальгию, часто приходил в гости к своему декану, участвовал в восстановлении школы и искренне переживал за травлю одного факультета.

Когда посещение Хогвартса перешло в разряд обязательной программы просвещения молодого поколения, Гарри много говорил о том, что неважно, на чьей стороне были погибшие родители, что их детям одинаково больно. Но каждый год МакГонагалл пожимала плечами и показывала на немногочисленных представителей факультета. Или дети научились уговаривать шляпу, или всех хитрых оставляли на домашнем обучении. И они перестали акцентировать внимание на проблеме. Гарри больше не спрашивал о ситуации, а МакГонагалл, наверное, не считала ее важной и не беспокоила его.

Несмотря на ужасное настроение, Гарри улыбнулся. Жизнь продолжается. Не прошло и двадцати лет, а дети уже забыли о прошлых обидах, а может, их родители нашли в себе силы простить.

На трибуне преподавателей, куда Гарри и Джинни поднялись вместе с МакГонагалл, толпилось много народа. Школе требовались постоянные дотации, и приходилось устраивать общественные мероприятия для привлечения меценатов. Чем больше знаковых личностей появлялось на подобных праздниках, тем значительнее становилось ежегодное финансовое вливание из внешних источников. Гарри это понимал, потому нацепив улыбку, здоровался с чиновниками и журналистами. Но мысленно он был далеко.

Гарри так углубился в свои мрачные размышления, что вздрогнул от неожиданности, когда кто-то сзади взял его за локоть. Стремительно обернувшись, успев за секунду представить себе, что это быть может Северус, но он увидел шефа. Бринстоун смущённо кашлянул:

- Нервишки шалят? Привет, Поттер.

Гарри неопределённо пожал плечами:

- Добрый день, мистер Бринстоун. Не то, чтобы шалят. Просто не ожидал.

Шеф сразу стал серьёзным и снова прокашлялся:

- Есть разговор, Поттер, отойдём на минутку.

Джинни слегка подтолкнула мужа к начальнику и, приобняв Лили, начала что-то ей тихонько рассказывать, показывая на поле.

Гарри молчал. Бринстоун испытывающе разглядывал его. Аврор Поттер не выдержал первым: