Саша пошевелился, чувствуя тупую, ноющую боль во всём теле. Он посмотрел на Лиду, на её лицо, расплывающееся в утреннем свете, несмотря на то, что очки были на своём законном месте.

— Где Лёня? Где Степаныч? — спросил он, будто жена могла знать.

— Анатолий Степанович в соседней палате, — тем не менее ответила она, — а Лёня… Лёня, — голос Лиды дрогнул.

— Что с Лёней?

— Он в одиннадцатой. Тяжёлый очень, — коротко ответила жена.

Мне нужна ручка. Я напишу, а ты передай Николаю Васильевичу Карпану. Он должен знать, что мы всё делали правильно, и я не понимаю, почему взорвалось.

Саша так волновался, что даже не замечал боли, которую ему причиняли самые простые движения. Он небрежно смахнул сукровицу, капнувшую с собственного запястья на лист бумаги, переданный Лидой.

— Да чего ты ревешь, глупая? Я скоро выпишусь, поправлюсь. А если не рассказать сейчас, как всё было, нас осудят. Всех: и меня, и Дятлова, и Лёньку. А я ведь действительно не понимаю, почему он взорвался. Мы следовали инструкциям.

Коротко смахнув слезу, Лида спрятала записку в карман.

— Как можно скорее передай. Это важно.

Она кивнула, зная, что Саша всегда просит только о самом важном.

…

Коридор отзывался эхом на каждый Сашин шаг. В пересмену врачей появлялась возможность навестить остальных. В другое время это категорически запрещалось. Впрочем, многие хотели, да не смогли бы подняться.

В палате номер пять было накурено. Дятлов сидел у окна, и хмуро вглядывался в отвечающее ему грозовым взглядом небо.

— Здравствуйте, Анатолий Степанович, — обозначил своё присутствие Саша, хотя знал, что Дятлов слышал, как он вошёл.

— Акимов… Александр… — Анатолий Степанович не спеша обернулся, впившись взглядом в Сашины глаза. — С чем пожаловали?

— Я хотел бы узнать, как вы себя чувствуете, — Саша рассматривал багрово-красное от ядерного загара лицо Дятлова, рука автоматически легла на подбородок, оглаживая собственные язвы. Взгляд Саши упал на перебинтованные ноги Дятлова. — Досталось вам сильно?

— Рентген триста, — вдруг улыбнулся Дятлов. — Жить будем, Акимов, не переживай.

— …и ещё, — после некоторой паузы добавил Саша. — Я хотел бы понять только одно…

— Почему взорвалось? — перебил Дятлов. — Взорвалось, хотя мы всё делали правильно, а, Акимов?

…

Возвращаясь к себе, Саша думал о том, что боль становится мучительной, но гораздо сильнее ощущалась та боль, что терзала его изнутри. Боль-вопрос, на который не ответил даже Дятлов. Акимову казалось, что за время, проведённое Дятловым наедине с собой, тот должен был понять, что пошло не так.

Саше хотелось побыстрее вернуться в палату и прилечь, но ровно до тех пор, пока слева от себя он не увидел дверь с табличкой «11».

Лёня лежал в боксе. В полиэтиленовом «парнике» с подогревом. Голый, прикрытый стерильной простынёй, белизной своей делающий ядерный загар Лёни ещё более контрастным.

Саша подошёл ближе и решительно отвёл занавесь в сторону. Лёня открыл глаза и улыбнулся.

— Спасибо, так лучше. Дышать нечем. И пить. Всё время пить хочется. «Борджоми» надоел до омерзения.

— Лида вечером обещала принести сок и молоко. Я зайду. Или попрошу её занести, — ответил Саша, чувствуя, что голос его дрожит.

На Лёню было невозможно смотреть. Распухшие, потрескавшиеся губы. Бурые до синевы веки, почерневшее лицо. Акимов вспоминал, что просил Лёню покинуть станцию, но разве это было бы по-топтуновски?

— И шоколад, — тем временем мечтательно произнёс Лёня. — Знаешь, я пока лежу, всё время думаю о сладком.

— Наверное, так себя проявляет болезнь, — улыбнулся Акимов, — ты ведь даже чай раньше без сахара пил.

— Саша, — голос Лёни вдруг стал серьёзным. — Мы ведь под суд пойдём, как из больницы выйдем…

— Не думаю. Я написал Карпану. Он поймет и сможет сказать своё слово в защиту. Мы всё делали правильно.

— Но тогда почему взорвалось?

— Этот вопрос не даёт покоя и мне.

…

Лида сменила очередной компресс. Врачи не разрешали, но она делала всё в точности так, как хотел Саша. Кроме одного… и на его просьбу:

— Иди уже, глупая, от меня фонит, как от реактора. Сама заболеешь и дети!

… она отвечала:

— Вместе навсегда.

— А знаешь ли ты почему?

— Потому что ты любишь меня, а я — тебя. Всё просто, — уже с улыбкой отвечала она.

…

Тихое майское утро уже вступило в свои права, когда Саша открыл глаза. В последние три дня он не вставал. Да что говорить — у него не было сил даже просто сесть. Так и встретил он тридцать третий день своего рождения лёжа. Но он видел перед собой самое главное в жизни — заплаканное и опухшее лицо жены — самое прекрасное на свете.

— Я обязательно поправлюсь, — обещал он. — Ты только пойди, отдохни. Поспи немного.

Но в то утро Саша взглядом обвёл палату и не нашёл Лиды. «Наверное, пошла в магазин», — подумал он.

В тот же самый момент дверь, ведущая в палату, тихонечко скрипнула, и на пороге появилась миниатюрная, очень худенькая девушка в халате медсестры.

— Акимов? — строго спросила она, сверяясь с карточкой.

— Он самый, — попытался улыбнуться Саша, понимая, что девушка новенькая. Но любое, даже самое маленькое усилие, причиняло ему слишком много боли.

— Да вы лежите спокойно, — будто прочтя его мысли, попросила медсестра, — я всё сама сделаю.

Она поравнялась с кроватью и встала так, что Саше хорошо стало видно бледное её лицо, светлые, гладкие пряди волос, выбившихся из-под чепчика. На кармане халата было вышито розовыми нитками. Саша прищурился и прочёл вслух: «Гаврилова Г.».

Надпись заставила вздрогнуть.

— А… а вас не Галиной зовут? — взволнованно спросил он.

— Галей, — улыбнулась медсестра, готовя капельницу, — расслабьтесь, Акимов, больно не будет.

— Нет, я не о том. Вас искал Лёня. Топтунов Леонид. Он в одиннадцатой палате.

— Я знаю, — тихо, внимательно глядя на него тёмными, почти чёрными глазами, ответила медсестра. — Но не сейчас. К Леониду я пойду чуть позже. Сейчас пока не время. Сейчас ваша, Александр, очередь.

Саша не понимал, о чём говорит медсестра, а только следил за ловкими манипуляциями тонких пальцев. Найдя вену, она ввела иглу и попросила:

— Вы просто полежите и скоро легче будет.

— Нет, вы не понимаете, Галя. Легче будет только тогда, когда я узнаю ответ на вопрос «почему», но, наверное, это случится только в следующей жизни.

Саша замолчал, глядя на Галю, которая почему-то забыла открыть клапан капельницы. Она стояла, задумчиво глядя на Сашу, и казалось… Саше казалось, что ещё мгновение, и он узнает.

Ласковое майское солнце, проникавшее из-за спины Гали, странно освещало её фигуру. Казалось, что девушка светится изнутри.

— Саша… — вдруг молвила она. — Ты ведь устал. Очень сильно устал, правда?

— Я хочу знать, почему он взорвался?

— Всё равно не поверишь…

— Почему?!

— Ты слышал когда-нибудь о Звезде Полынь?