Заметив, что Дантэ вновь становится, скорее, возбуждённым, чем недовольно злым, ладонь перекочевала меж их тел, и теперь оба члена были обхвачены длинными пальцами, и по ним прошлись первые искры возбуждения от нехитрой ласки.

Мальчишка задышал прерывисто и попытался то ли помочь, то ли убрать пальцы, но это был лишь мимолётно, а потом он вновь отдался своим чувствам, а по его коже прошлись огоньки магии.

На пике наслаждения дракон вновь попытался поставить метку, но его опять постигла неудача.

— Мой ты огненный, моё сокровище, ты всё равно станешь моим. Я очень постараюсь.

***

Лучи раннего утреннего светила коснулись окон, проникнув сквозь неплотно закрытые шторы, и коснулись подушек, разбросанные по всей комнате.

На широкой кровати кроме двух обнажённых тел не было ничего, потому что крылатое тело обнимало своими крыльями меньшее. Это давало им и уют и тепло.

За эти три дня, проведенные вместе, они привыкли к такому, и даже младший начал привыкать настолько, что неосознанно тянулся к теплу партнера.

Крылатый же довольно порыкивал, целовал желанное тело, но в то же время пытался самостоятельно понять, почему так происходит, что он не может пометить своего омегу?

Проснувшись первым, дракон почувствовал, что его второе сознание требует пробуждения, а значит, придётся уступить.

«Что же будет делать этот нерешительный, когда поймёт, что его зверь добился своего, и теперь, частично, этот омега их.»

Так думал дракон, позёвывая и касаясь своего сонного омеги. Пальцы чуть задели шею, на которой висела цепочка. За все три дня и ночи, он так и не смог увидеть кулон, что-то всегда отвлекало от этого, но вот сейчас время настало.

Вид крылышек и ключика рассмешил альфу, и тот посмотрел на руку омеги, который держался крепко за его крыло.

— Любитель крыльев, значит… а это хорошая идея, но пока несвоевременная. — Негромко обронил тот и нехотя убрал руку от кулона, чувствуя полное пробуждение сознания. — До встречи, моё сокровище.

Тело альфы засверкало, и через минуту в объятиях Дантэ лежал Михей, но уже без чешуи и крыльев.

Парень несколько раз моргнул, привыкая к свету, а заодно и восстанавливая контроль над телом.

При виде лежащего рядом паренька, Михей сначала довольно ухмыльнулся, потом начал осознавать, что не помнит, как они оказались вместе, и тревожные мысли коснулись его сознания.

— М-да. Ну, ты и попал. Не помнишь когда и почему, но результат на лицо. И что мне с этим делать?

В ответ Дантэ приоткрыл сонные глаза и посмотрел сначала на смуглую кожу груди, затем на руки, что ещё сжимали его плечи, а затем на жёлтые глаза, в которых виделся лишь вопрос, собственнических искорок и восхищения не наблюдалось.

— И что мы будем делать дальше?

— Мы? Ты в этом уверен? Я, конечно, не против провести время с тобой и узнать вкус твоих поцелуев и тела, но есть обстоятельства, из-за которых мы не можем быть вместе. Догадываешься, о чём я?

— Я человек, и этим всё сказано, — хмыкнул Дантэ, вырываясь из рук дракона, вставая и отходя в сторону. — Когда я был безымянным и считался омегой, ты твердил, чтобы я привыкал, потому что так будет всегда. Но, когда ты узнал, что я человек, то решил лишь трахнуть тело и отойти в сторону. Ведь это моветон встречаться и видеть человека подле себя.

— Дантэ! — Окрик Михея заставил замолчать парня и внимательно посмотреть, как тот величаво и медленно встаёт. — Для меня ты самое желанное существо, и мой зверь, наверняка, доказал тебе это, но создать пару с человеком я не могу. И это связано с тем, что мы, драконы, в первую очередь мечтаем о семье, в которую входили бы супруги и дети. Дети для нас важнее, потому что это означает, что боги благословили их рождение.

Парень, медленно подойдя к Дантэ, приподнял ему голову и, смотря прямо в глаза, произнёс:

— Я чувствую твой запах, и он меня пленит, я видел и почти знаю твой характер, ты меня возбуждаешь, и мой зверь тянется, как и я, к тебе. Но из-за того, что я единственный сын в семье, я не смогу переступить через неё и будущее, ради нас двоих.

Слёзы невольно катились из глаз, и Дантэ отойдя в сторону прошептал:

— Тогда тебе пора уйти из моего дома, потому что в моём сердце нет места для тебя. В нём живёт любовь к другому.

— Посмотрим, — послышался рык явно не Михея, а его зверя. Двери на балкон раскрылись, а затем послышались хлопки крыльев.

— Ушёл, но угрожать не перестал, — прошептал Дантэ, стирая слёзы, которые продолжали течь и течь, а в груди сердце болезненно забилось. — Глупые слёзы, глупые правила, глупое сердце. Что тебе надо-то?!

— Не забудьте, что соцветие интариосина лучше класть в малых количествах, и перед тем, как ими воспользоваться, смочите маслом кипарина. — вещал профессорский голос Матвейра Намира, который, сидя за преподавательским столом, посматривал на своего единственного студента.

Тот, машинально смешивая несколько ингредиентов в хрустальных сосудах и помешивая два раза по часовой стрелке состав, задумался о чём-то своём и, наверное, не слышал, что ему говорят.

Но это на первый взгляд. Парень не раз доказывал, что будь он даже сонным, усталым и так далее, учебная программа всегда будет им услышана.

Мастер уже привычно посмотрел в спектре второго зрения, чтобы заметить, как магия огня, усилившаяся несколько недель назад, помогает по-своему носителю подбирать ингредиенты, или приостановиться в нужный момент. Казалось, что у них симбиоз или что магия обрела разум, который легко подстраивается под нужды Дантэ. Изредка она усиливала ментальные щиты, которые были свиты из адского и холодного огня, что виделись как ярко-оранжевый и холодно-голубой цвет. Магия как бы показывала, что даже если носитель о чём-то задумался, это не значит, что его можно считать и подвергнуть внушению.

А таких попыток за несколько недель было немало. Сам сирен не раз пробовал сначала прямо поговорить, но когда не получилось, то ненавязчиво попытался проникнуть в разум парня. Хотелось узнать, что же случилось за те три дня, что парень «выпал» из студенческой жизни.

Им бы не заинтересовались, мало ли что могло случиться: от приезда Катрин Дион домой до поездки с Каем на свадьбу друга Шелдона. Но Дантэ вновь удивил тем, что изменился и, как видно, полностью.

Парень все ещё был холодным и вежливым, почти незаметным для многих, но до определённого момента. И это было связано с переображением, как внешним, магическим, так и в аромате.

Да, внешность стала мягче, изящней, светлее, как будто парнишка источал из себя сияние. Магия огня стала слушаться и вести себя так, как будто все магические действия Дантэ — это естественное продолжение его самого. Ох, какие же он стал создавать шедевры, попутно то соединяя два её направления в замысловатую полупрозрачную или эфемерную фигуру, то создавая что-то материальное, реальное из этого огня, и было видно, как эти два направления плотно прилегают друг другу, не смешиваясь. Как из нескольких сгустков огня, он создал голубую розу со стеблем оранжевого цвета. И каждый его падающий лепесток дарил флакончик с запахом самого чистого горного снега.

И вот аромат — вишня, мята и ещё один скрытый и еле уловимый — стал ещё ярче и насыщенней. Даже сирену, относящемуся к бетам, он казался пленительным и в то же время заставлял, чуть склонив голову, отступать на почтительное расстояние от носителя. Такое же влияние было замечено и на альф: они вроде как наслаждались им, но и старались оказаться на несколько шагов подальше.

Омеги вели себя ревностно, с неприятием посматривали на Дантэ и, когда поблизости не было Кая Шелдона и его друзей, старались поддеть, оскорбить завуалировано или напрямую.

Но человек как будто не замечал поползновений ни с той, ни с другой стороны. Парень налегал на учёбу, старался быть как можно больше загружённым как с профессорами, так и с редкими его друзьями. Были моменты, когда Намира замечал странные взгляды в сторону Элькора и Кая, а бывало, Дантэ был погружён в себя настолько, что казалось, все его грустные эмоции можно черпать ложками или откладывать в артефакты-накопители для их зарядки.