— Мой заказ готов?
Ему ответили, что нет.
— Ну хорошо, я зайду в другой раз.
Так и ушел. Но дома у него уже сидел стражник, который его и забрал.
Хотя прокламацию не нашли, но заведующий цехом и группа печатников были посажены. Выпустили их на волю только недели за две до прихода красных. В тюрьме наших товарищей все время мучили. При допросах жестоко избивали. У многих товарищей были выбиты зубы. Большинство арестованных рабочих было беспартийные. В это время Екатеринодар переживал полосу жесточайшего белого террора. Расстреливали деникинцы арестованных обычно на «Острове смерти» на песчаной косе, которая вдается в реку Кубань. Почти каждое утро, рано на заре, можно было слышать, как трещит на реке пулемет. Тела убитых сбрасывали в воду.
Наша работа не прекращалась.
Партийный комитет выделял отдельных активных большевиков и прикреплял к заводам для связи с рабочей массой. Основным нашим правилом было всячески вредить врагу. Вот пример. На металлообрабатывающем заводе белогвардейцы попытались изготовлять патроны. Раньше, во время германской войны, здесь выделывались снаряды. Рабочие всеми способами старались сорвать это производство. Во время приготовления состава литья литейщики тайком добавляли туда какой-то порошок, в результате чего состав получался хрупкий, не годный для производства. Администрация установила строгий контроль над всем процессом литья. Тогда рабочие стали говорить, что для выделки патронов требуется латунь. Белогвардейцы достали откуда-то латуни. Что делать? Нельзя же выпускать патроны для белых!
Придумали наши ребята новый маневр. Работают рабочие целый день, а сделают всего-навсего несколько патронов. Пошли тогда разговоры о том, что наши станки слишком примитивные, нужно выписать из-за границы. Таким вот образом мы сорвали литье патронов. Все это было проделано по инициативе самих рабочих.
Вообще немало у белых было хлопот с рабочими. Заняв Екатеринодар, деникинцы снизили на заводах полученную при большевиках двадцатипроцентную надбавку. Рабочие в знак протеста устроили итальянскую забастовку: приходили на работу, болтались по цехам и фактически ничего не делали. Видя, что из снижения ничего не выйдет, белые оставили эту надбавку.
Профсоюзы были разгромлены. Белогвардейцы врывались в помещения, ломали столы и стулья, рвали книги, уничтожали все делопроизводство. Это вызвало перелом даже среди меньшевистски настроенных рабочих.
Трамвайщики при попытке лишить их целого ряда льгот, установленных большевиками, остановили трамвайное движение в городе. Генерал Шкуро вызвал к себе управляющего трамваем. Тот посоветовал ему самому переговорить с рабочими. Вызвал Шкуро к себе группу рабочих и с плетью в руках стал на них кричать:
— Насмерть всех запорю!
Угрожал, ругался, топал ногами. Однако трамвайщики не сдались и добились своего.
Когда белые стали, наконец, отступать, то настоящих боев под самым Екатеринодаром не было. Белые отстреливались только для прикрытия своего отступления. Весть об отступлении Деникина катилась до самого Новороссийска. У нас уже тем временем были подготовлены воззвания к казакам. Мы расклеили их по городу. В воззвании говорилось о том, что «большевики не мстят. Всем, кто добровольно явится, будет помилование, кто захочет — будет отпущен по домам. Не идите с белогвардейцами, не стреляйте, сдавайте оружие».
Когда Красная армия освободила Екатеринодар от деникинских банд, я пошла на партийную работу.
ПЕРВАЯ БОЛЬШЕВИЧКА ГОР[2]
Вера Тибилова выросла в горах Южной Осетии. Ее отец — бедняк-осетин — всю жизнь работал на других. С детства поняла Вера, что все, куда ни взглянешь, — и горы, покрытые тенистыми лесами, и долины с их садами, виноградниками и пашнями, и даже быстрые горные речки — все, к чему так привыкла Вера и что любила, принадлежало «сиятельным» князьям Грузии. Ни клочка земли, ни одного фруктового дерева не было для бедняка-осетина. И нужда заставила его вместе с семьей перебраться в Тифлис — там искать кусок хлеба. Но в городе было еще больше таких, как он, бедняков. Жизнь становилась все труднее и труднее.
Однажды вечером отца долго не было. Вера уже начала беспокоиться — не случилось ли что с ним. Она сидела у окна бедной каморки и ждала. Отец был единственным человеком, который заботился о всей семье. Далеко за полночь пришел отец. Он был чем-то озабочен. Подойдя к ней, он положил свою дрожащую морщинистую руку на плечо девушки и медленно заговорил.
В тишине голос отца звучал сдавленно и печально. Морщинистое лицо его вздрагивало, глаза смотрели поверх головы дочери.
Вера не слышала его слов. Она поняла только одно: чтобы избавиться от нужды, отец выдает ее замуж. Воля отца — нерушимый закон. Дочь, не исполняющая его волю, не может называться дочерью.
Но кроме закона — большая жалость к отцу. В старческих, бесцветных глазах она видела надежду уйти от цепкой нужды. Вера поняла невысказанные мысли отца. Она послушалась его.
Отец продал — обменял на хлеб Веру, когда ей исполнилось всего четырнадцать лет. Чужой человек не спросил Веру, хочет ли она быть его женой. Он просто, словно вещь, взял ее и привел в свой дом. Но замужество не облегчило положения семьи. Началась война. Она длилась долго-долго. У Веры родилась дочь. В это время с фронта стали возвращаться солдаты. Они заполнили город. От них Вера впервые услыхала о революции. Новые несчастья опять обрушились на голову Веры: в уличной перестрелке убили мужа, через несколько месяцев умерла дочь. К отцу тоже зашла беда. Он потерял работу. Вера не могла спокойно смотреть на старика: какой-то комок подступал к горлу. Жалкий и беспомощный, отец согнулся и высох еще больше. Его дрожащие руки часто подымались к глазам и незаметно смахивали слезу. Вскоре отец умер. Вера осталась одна. А жизнь кругом бурлила все больше и больше. С шумных солдатских митингов, с беспокойных улиц все сильнее и настойчивее стали доноситься до нее непонятные вначале слова: большевики, советы.
Вера стала ходить на митинги. Она обыкновенно становилась поодаль, за выступом скалы, и прислушивалась к словам ораторов.
После собрания она торопилась к подругам, знакомым горянкам, и передавала им все, что слышала на митинге. Вера повторяла слова ораторов.
Однажды она услышала большую радость. Там, далеко за горами, рабочие победили. Они вырвали власть у богачей. Это была первая настоящая радость у женщины, видевшей в жизни только горе и нужду.
Город ожил, заволновался. Молодежь, старики, женщины собирались на митинги. Вера теперь уже не стояла за выступом скалы. Она сзывала женщин на митинг, сама стала выступать. Незаметно у нее оказалось много знакомых солдат; женщины, встречая ее на улицах, приветливо здоровались с ней.
Но, беседуя с солдатами, рассказывая женщинам о революции, Вера стала все больше и больше чувствовать, что у нее не хватает знаний. Тогда она набросилась на книги. Читала много и страстно. Скоро она смогла сдать экзамен на учительницу. Теперь ее потянуло в горы. Ведь там совсем нет людей, которые бы могли разъяснять темным горцам смысл происходящих столь радостных и больших событий. Вера поехала в родные места — в аул Теречвани Южной Осетии.
Здесь первой из горянок Вера вступила в подпольную большевистскую организацию. Ее пылкие слова звучали среди молодежи и женщин. Вместе с листовками Вера разносила по соседним аулам горячий призыв готовиться к решительному бою с врагом.
А враг не дремал. В горах рыскали контрреволюционные отряды. Князья муллы, богачи свинцом и виселицами усмиряли горцев, поднявшихся на великую борьбу.
Тревожные дни двадцатого года. Белые бандиты напали на аул. Засвистели шомпола и нагайки. Полилась кровь детей, женщин и стариков.
Отряд революционных горцев ушел в горы. С отрядом ушла и Вера. Она вместе с бедняками вела борьбу против белых.
