ТАЧИБАНА. Несчастный князь. Я слышал, он довольно одаренный музыкант.

ГИАЦИНТОВ. Музыканты – народ экспансивный, а ЧК любит экспансивные показания. Но откуда у вас эти сведения? Он свою музыкальную страсть скрывал…

МЕРКУЛОВ. Открой, генерал, открой свой тайничок.

ТАЧИБАНА. Первая задача разведчика – знать тайные страсти окружающих, так меня учит начальник имперской безопасности Ицувамо. И в заключение, господа: завтра в порт прибывает транспорт с танками, которые на фронте подтвердят стратегический успех белых войск.

ГИАЦИНТОВ. Вот это воистину – ура!

Входит ФРИВЕЙСКИЙ.

ФРИВЕЙСКИЙ. Господа! Спиридон Дионисьевич!

МЕРКУЛОВ. Ну что ты распелся? Говори.

ФРИВЕЙСКИЙ. Вот телеграмма из Берлина от царствующей династии Романовых. «Наши сердца и помыслы с вами, господин Меркулов, в вашей великолепной борьбе с большевиками».

МЕРКУЛОВ. Господи! Господи! Господи!!!

Отходит в угол и долго молится, стоя на коленях.

ГИАЦИНТОВ. Спасибо, Алешенька… Пойди в приемную, сядь к телефону, мне должны звонить – соединишь… А после поговорить надо.

ФРИВЕЙСКИЙ, быстро взглянув на Гиацинтова, уходит задом – очень медленно…

Кабинет Блюхера. БЛЮХЕР с АДЪЮТАНТОМ.

АДЪЮТАНТ. Василий Константинович, последние сводки.

БЛЮХЕР.Спасибо. Из Владивостока шифровки от Исаева еще не было?

АДЪЮТАНТ. Нет.

БЛЮХЕР. Дьявол их всех забери… Как слепые котята тычемся… Ах, Сева, Сева… Максим Максимович… Что ж ты нас без ножа режешь… Посмотрите, там генералы еще не подошли?

АДЪЮТАНТ. Они уж с полчаса ждут.

БЛЮХЕР. Вы что, с ума сошли?

АДЪЮТАНТ. Интеллигенция нафталинная, от них все беды.

БЛЮХЕР. Вы коммунист?

АДЪЮТАНТ. Комсомолец.

БЛЮХЕР. Странно. А говорите, как базарная торговка. Запомните раз и навсегда: только тот поднимет руку на русскую интеллигенцию, кто задумал погубить революцию. Да-да, потому что вождь рабочей революции – интеллигент по фамилии Ленин. Зовите генералов.

АДЪЮТАНТ выходит. Появляются два ГЕНЕРАЛА в военной форме, но без погон и орденов.

БЛЮХЕР. Здравствуйте, граждане, присаживайтесь, пожалуйста.

ГЕНЕРАЛЫ садятся в кресла.

ВТОРОЙ ГЕНЕРАЛ. Мы были приглашены для беседы – мы пришли выслушать вас.

БЛЮХЕР. Я хотел бы познакомить вас с меморандумом, который Япония выдвинула в Дайрене.

ГЕНЕРАЛЫ читают меморандум.

Разобрали? Так вот, мы этот меморандум не приняли. И сразу же белые во главе с Молчановым по приказу японцев выступили против нас, чтобы русской кровью утвердить здесь японские интересы. Итак, вопрос на сообразительность: с кем должен быть русский патриот, любящий матушку-Родину, – с белыми, с Молчановым или с нами? Отвечать прошу по принципу: «да» – «нет»! Всяческая хреновина надоела – спасу нет!

ВТОРОЙ ГЕНЕРАЛ. Позвольте не отвечать на ваш вопрос, ибо генерал Молчанов – мой боевой товарищ, я с ним мерз в окопах в пятнадцатом году.

БЛЮХЕР. Хотите быть чистеньким?

ВТОРОЙ ГЕНЕРАЛ. Я обязан быть таковым по отношению к другу.

БЛЮХЕР. А по отношению к Родине – вы, генерал?

ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Я не могу преступить грань. Большинство моих друзей находится в рядах тех, кто не с вами. Я – ни за них, ни за вас.

БЛЮХЕР. За кого ж?

ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. За Родину – простите великодушно драматизм ответа.

БЛЮХЕР. А генерал Брусилов не за Родину? А генерал Бонч-Бруевич не за Родину?! А генерал Каменев не за Родину?

ВТОРОЙ ГЕНЕРАЛ. Это запрещенный прием в дискуссии.

БЛЮХЕР. А я с вами не дискутирую. Времени нет – белые прут.

ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ. Белые – тоже русские, гражданин министр.

БЛЮХЕР. А оружие у них чъе? И с каких пор иены стали русскими деньгами? Отчего они расплачиваются японскими иенами? А?! Или это – тоже запрещенный прием? По костям русских мужиков – «линкольны» торговцев поедут! Этого хотите?.

В кабинет Блюхера врывается ПОТАПОВ с тремя чекистами в кожаных куртках. Чекисты бросаются к генералам, обыскивают их.

ВТОРОЙ ГЕНЕРАЛ. Дикая комедия разыгрывалась, боже праведный…

БЛЮХЕР. В чем дело?

ПОТАПОВ. Сейчас доложу Уведите их! И оружие у них найдите, оружие. (Генералов уводят.)

Мы вчера сняли с поезда одного мещанина, который на поверку оказался князем Мордвиновым, связным Гиацинтова. Он шел на связь с генералами. У них тут заговор. Глава – Гржимальский, эти – на подхвате.

БЛЮХЕР. Вот сволочи, а…

ПОТАПОВ. По ним давно пуля плачет.

БЛЮХЕР. Доказательства есть?

ПОТАПОВ. Мордвинов все признал.

БЛЮХЕР. А факты? Улики? Доказательства?

ПОТАПОВ. Так без давления ж признал, Василий Константинович.

БЛЮХЕР. То, что признал, – это мура. Склады с оружием где? Явки, пароли? Конспиративные квартиры? Я тебе могу сказать, что сам – японский шпион. Поверишь, что ль?

ПОТАПОВ. Василин Константинович, странно ты говоришь.

У меня голова пухнет. Вроде – под защиту гидру берешь.

БЛЮХЕР. Я под защиту беру истину, разведка. Где остальные генералы?

ПОТАПОВ. В тюрьме.

БЛЮХЕР. А Мордвинов?

ПОТАПОВ. Тоже.

БЛЮХЕР. А ну, давай ко мне всех.

ПОТАПОВ. Они ж сырые…

БЛЮХЕР. От вареного яйца ноль пользы, витаминов нет.

А папочку с делом оставь, погляжу… Хотя нет… Ко мне – не надо, едем в тюрьму. Неужели все такие сволочи, а? Как же тогда русскому человеку верить, разведка?

Центр сцены. Рельсы. Церковь, а может быть, тень от креста на толпе крестьян. Дымятся пожарища. Слышны далекие бабьи причитания. В центре крестьянского схода ПОСТЬШЕВ и те два бойца, которых он остановил во время первого панического бегства, приводят на середину сходки КОЛЬКУ-анархиста.

ПОСТЫШЕВ. Погорельцы, идите сюда.

К Постышеву с тихим плачем подходят несколько мужиков и баб.

Кто вас жег?

БАБА. Вон стоит, ирод.

ПОСТЫШЕВ. Колька-анархист?

МУЖИК. Он…

ПОСТЫШЕВ. За что ты их пожег?

КОЛЬКА. А буржуи они.

ПОСТЫШЕВ. С чего взял?

КОЛЬКА. С того, что у всех избы соломой крыты, а у этих кровелем.

СТАРИК. Да господи! Кто ж тут скажет, что я такой-сякой! Семья у меня большая, все в труде! Оттого и кровель! Рази нет, мужики?!

Мужики молчат.

Чего молчите-та?! Мефошка, скажи! Пров, чего рыло воротишь, я ж тебе поле пахал!

ПОСТЫШЕВ. Что ж молчите, граждане? Если старик – кулак-мироед, у меня с Колькой один разговор будет, а если он справный мужик, работал в поте лица, так я все по-иному оценю. А ну, вот вы, гражданин.

МУЖИК. А я что? Я не знаю ничего.

ПОСТЫШЕВ. Сам из этой деревни?

МУЖИК. Ну а как же иначе, понятно, с этой…

ПОСТЫШЕВ. Деда знаешь?

МУЖИК. Какого деда?

ПОСТЫШЕВ. Вот этого?

СТАРИК. Меня, меня не знаешь, что ль?!

МУЖИК. Так рази он дед? Он и не дед вовсе. Кузьма он Пантелеев.

Из толпы выходит СТАРИЧОК с лысой головой.

ЛЫСЫЙ СТАРИК. Гражданин комиссар Постышев, дозволь мне слово сказать.

ПОСТЫШЕВ. Пожалуйста.

ЛЫСЫЙ СТАРИК. Ты мужика пытаешь, гражданин Постышев, а он нынче смущенный, мужик-то. Потому и молчит. Раньше справный мужик в мироедах ходил, а потом Ильич сказал, что справный мужик – тоже человек, а не каркадил нильский, и жить наравне может. Потому как – нэп! Тут вздох по нас прошел и радость, а теперя энтот вот гражданин сказал, что он заместитель Ильича, и приказал всех справных пожечь. Вот оттого мужик смущенный и боится сказать, что Кузьма Пантелеев мужик как мужик, на себе пашет, на себе таскает, из себя жгут вьет. Я – сирота, живу Христа ради, мне страх неизвестный, потому как терять нечего, а остальные – молчат. Вы-то уйдете, а энтот – гражданин анархист – тут останется, а с им – гарнизон, а он им водки выдал и мяса со складов, они за него кому хошь голову прошибут. Вот и все!