БЛЮХЕР. Это ужас. Я жду его шифровки каждый день… Каждую минуту…

Входит начальник разведотдела ПОТАПОВ.

ПОТАПОВ. Ничего?

БЛЮХЕР. Ничего.

ПОТАПОВ. Боюсь, что через месяц его шифровка нам уже не потребуется.

БЛЮХЕР. Слушайте, дружище, у меня и так настроение похоронное… Так что не стоит быть таким прорицателем, а? О чем же он там думает?! Что он там делает? Почему молчит?

ПОТАПОВ. Может быть, мне пойти к нему?

БЛЮХЕР. Рано. Пока еще рано. Пожалуйста, зашифруйте: «Все сроки проходят. Немедленно любыми способами осуществите операцию “План”». Передайте немедленно.

ПОТАПОВ. Ложитесь спать, Василий Константинович, уже утро.

БЛЮХЕР. Будь оно проклято, это утро. Мне сейчас все время хочется, чтобы продолжалась бесконечная ночь: ночью войны не начинают, кавалерия с пути собьется… Каждое утро я жду сообщения о начале, каждое утро. Ладно. Пошли ко мне. Там один буржуй пришел – этикету учить меня на Дайренских переговорах. До свиданья, товарищи…

БЛЮХЕР идет через всю сцену в свой кабинет. Там за богато сервированным столом его ждет человек в визитке. Это – УЧИТЕЛЬ хороших манер.

УЧИТЕЛЬ. Доброе утро, гражданин министр.

БЛЮХЕР. Доброе утро.

УЧИТЕЛЬ. Прошу начать. Итак, мы остановились с вами на званом обеде. Вилку – вот эту, большую, а не маленькую, для фруктов, надо брать легко, кистью. Это – искусство – красиво держаться за столом. Повторите мой жест, пожалуйста.

БЛЮХЕР. Так?

УЧИТЕЛЬ. Нет-нет, мягче. Не жмите на вилку. Теперь гостю. Осторожно с тарелкой, она ваш союзник, но не враг. Вот-так, уже хорошо, очень хорошо. Ешьте непосредственно, не глядите на еду.

БЛЮХЕР. Так картошка вкусная.

УЧИТЕЛЬ. Это не важно. Еда – не суть, важен разговор за едой.

БЛЮХЕР. Это точно.

УЧИТЕЛЬ. Если вы так будете налегать на тарелку, она сколется.

БЛЮХЕР. Это ни к чему.

УЧИТЕЛЬ, Не пыжьтесь, не пыжьтесь, больше непосредственности.

БЛЮХЕР. Как тут не пыжиться, когда на брюки каплет.

УЧИТЕЛЬ. Каплет оттого, что пыжитесь. А ну, расслабьтесь! Совсем расслабьтесь! Вот так.

БЛЮХЕР. Вы сами-то закусите. А то, верно, зло вас берет на меня смотреть.

УЧИТЕЛЬ. Весьма благодарен. (Жадно ест.) А теперь очистите яблоко. Это хорошо. Кожуру не ешьте, это не принято.

БЛЮХЕР. Витамины в ней.

УЧИТЕЛЬ. Ничего не могу поделать – кожуру не едят. А теперь налейте вина даме слева. Нет. Обязательно правой рукой. Согните ее в локте. Хорошо. И улыбайтесь, улыбайтесь, все время улыбайтесь.

БЛЮХЕР. Это с набитым-то ртом?

УЧИТЕЛЬ. А вы помногу не заглатывайте.

БЛЮХЕР. А вон вы поскольку глотаете…

УЧИТЕЛЬ. Я же не на приеме у дипломатов. И не вздумайте цыкнуть зубом, это шокинг.

БЛЮХЕР. Не буду. Спасибо вам, учитель.

УЧИТЕЛЬ. Мы еще не отрабатывали ритуал поклонов и улыбок.

БЛЮХЕР. Завтра, ладно?

УЧИТЕЛЬ. Честь имею кланяться.

БЛЮХЕР. Спасибо. До свиданья.

УЧИТЕЛЬ уходит. БЛЮХЕР отходит к кушетке, ложится и засыпает.

Кабинет «Версаля». САШЕНЬКА ГАВРИЛИНА, ИСАЕВ, жокей ЛЯЛЯ и ГАВРИЛИН.

ГАВРИЛИН. Бега – это вид припудренного сутенерства.

САШЕНЬКА. Ты же сам играешь напропалую в преферанс.

ГАВРИЛИН. Преферанс для русского интеллигента – единственная возможность жить разумом в разумном мире регионального риска. Нет, скорей, скорей в Париж. От бегов, от склок и крови.

ЛЯЛЯ. Вот вы все говорите, говорите… Бега – вроде церкви: на какого попа нарвешься. Бега – это цирк на конной тяге. Вы бы на вашего любимого Фривейского поглядели, когда он играет. Глаза стоячие, сам белый, руки ледяные. Он мне предлагал: «Дай подвод на верную лошадь – любой контракт устрою».

САШЕНЬКА. Зачем ему это?

ЛЯЛЯ. Тут все кругом – рубли, а на бегах – доллары. Вот зачем. Если там выиграл – так это уж навсегда выиграл. Рубли у него есть – долларов нету.

ГАВРИЛИН. Он производит на меня впечатление афериста, более того: какой-то Фривейский при Колчаке сидел в тюрьме по делу торговой фирмы «Шубин и сыновья» – за аферы. Мне лень выяснять: тот это Фривейский или другой.

САШЕНЬКА. Папа, при официозном журналисте – такие дерзости. Исаев либо донесет, либо сон потеряет.

ИСАЕВ. Говорят, поэты пишут своих героев с самих себя.

САШЕНЬКА. Пишут – не говорят.

ЛЯЛЯ. Все пикируетесь… Смотрите – пикировка – она противоположным кончается. Будем здоровы, господа… А ты, мальчик, помни, что я тебе говорил.

САШЕНЬКА. Исаев, вы в профиль похожи на Бонапарта.

ИСАЕВ. Но вы не похожи на Жозефину.

ГАВРИЛИН. Дитя мое, пора. Нас ждут во французском консульстве, визы в Париж готовы.

ИСАЕВ. Завтра я еду в океан рыбачить. Как вы, Сашенька?

САШЕНЬКА. Возьмете?

ИСАЕВ. Могу и спиннинг вам приготовить.

САШЕНЬКА. До завтра. Бойтесь Фривейского, папа его тоже боится.

ГАВРИЛИН. Я боюсь только одного: слепого бунта, когда жгут библиотеки. Да здравствует жандарм, охраняющий библиотеку!

ГАВРИЛИН и САШЕНЬКА уходят.

ЛЯЛЯ. Отец – краснобай, Россию профукал, проговорил, а дочка – хороша.

ИСАЕВ. Талантлива. Я стихи читал – здорово.

ЛЯЛЯ. Мальчик, стихи у нас нужны тысячам, цыгане – всем. Женись на Маше. Она как ангел… Хоть и порочный. Я вас бы озолотил. Реганка поможет. А?

ИСАЕВ. Ляля, а кони – добрые?

ЛЯЛЯ. Конечно, не люди… У них глаза с отливом. В слезе. Ладно. Будь счастлив, Исаев. У тебя вон ноздри играют: для тика – рано, видно, тоже – рискач. Приходи на бега, приходи. Маша от меня ничего не принимает, так ты ей с Реганки подкинь…

ЛЯЛЯ уходит. Появляется ФРИВЕЙСКИЙ.

ФРИВЕЙСКИЙ. Добрый вечер. Обыскался Гиацинтова. Не видели? (Подходит к окну.)

ИСАЕВ. Нет.

ФРИВЕЙСКИЙ. Вы замечали, как грустно видеть одинокую женщину в пустом осеннем сквере?

ИСАЕВ. Вы в трансе? Плюньте на все. Хотите, поедем к цыганам; Машенька будет петь в «Ржавом якоре».

ФРИВЕЙСКИЙ. Цыгане погубили Пушкина.

ИСАЕВ. Послезавтра интересные бега. У меня есть верная лошадь.

ФРИВЕЙСКИЙ. Какая именно? Верных лошадей нет.

ИСАЕВ. Я не настолько богат, чтобы рисковать. Пари?

ФРИВЕЙСКИЙ. На кого ставите?

ИСАЕВ. Регана.

ФРИВЕЙСКИЙ. Сумасшедший. Это – кляча.

ИСАЕВ. Тем не менее.

ФРИВЕЙСКИЙ. Молодых надо учить. Я принимаю пари. Три тысячи долларов вас устроит?

ИСАЕВ. Сумма астрономическая.

ФРИВЕЙСКИЙ. В кусты? Испугались, пташечка моя?

ИСАЕВ. Согласен.

Появляется ВАНЮШИН.

ФРИВЕИСКИЙ. Утвердите наше пари, Ванюшин. Я ставлю против исаевской Реганы три тысячи. Выплата наличными немедленно.

ВАНЮШИН. Два сумасшедших.

ФРИВЕЙСКИЙ уходит.

Что вы наделали? Проиграетесь в пух! Такие деньги.

ИСАЕВ. Зато выиграю Фривейского. Иметь такого надежного человека совсем не плохо для газеты.

ВАНЮШИН. А если, паче чаяния, выиграете – он вас возненавидит… У него таких денег нет…

ИСАЕВ. Я – добрый… Он меня простит…

ВАНЮШИН. Стану сегодня пить! Мерзостно мне сегодня!

ИСАЕВ. Что-нибудь случилось?

ВАНЮШИН. Ничего особенного. Боюсь – проиграем выигрышную партию. Я верил в то, что Меркуловы договорятся с атаманом. Начались распри… А распри в России – начало гибели.

ИСАЕВ. Интересно, сколько надо Спиридону Дионисьевичу отступного, чтобы он свое кресло уступил?

ВАНЮШИН. Кому? Гиацинтову? Или Фривейскому? Мелюзга кругом. Взятки берут не борзыми – просто сигаретами. Черт с ним… Будем жить, пока живется. Вообще-то расстраиваться пока рано, все решит наше наступление.