Он ринулся вперед, с резким щелчком распахнув крылья, которые тут же подняли его в воздух.

«Синда», — была моя первая мысль. Ей могло стать хуже.

Я побежала вниз по тропе прямо к плантации, игнорируя крики Гэвина за спиной. Я пронеслась мимо тростника высотой по колено и остановилась напротив амбара рядом с Малахи.

Первыми я увидела Тенгу, стоящих полукругом, соединив руки, у которых перья стояли дыбом. За ними следовали Паранормальные, плача и безутешно рыдая, а затем показались двое мужчин с покрытой покрывалом доской на плечах, на которой покоилось тело.

Он был белым, словно мел, а руки были перекрещены на груди, его волосы спадали на плечи мужчин, которые его несли. Это была не Синда, это был Джоса.

— Нет. — снова проговорил Малахи, всхлипнув на выдохе. А затем присоединился к процессии скорбящих.

— Ох, черт, — пробормотал Гэвин, когда они с Лиамом присоединились ко мне.

Все больше Паранормальных присоединялось к процессии, а мы молча смотрели, как Джоса удаляется от сарая по тропе среди тростниковых полей.

Я посмотрела на Гэвина, не зная, что принято делать в таких ситуациях.

— Ничего страшного, если мы последуем за ними, — сказал он. — Но давайте держать дистанцию.

Тенгу начали петь, выражая безутешность и боль от потери, пока группа двигалась сквозь поля под лучами яркого солнца. Пара, несущие Джосу, должно быть, мучались от жажды, но никто не собирался жаловаться. Основываясь на том небольшом количестве информации о Консульстве, что я знала, я догадалась, что эта задача воспринималась как привилегия, одним из способов почтить павшего друга.

Засеянные поля уступили место кривым и суровым деревьям, где природа одерживала победу над вмешательством человека с его агрокультурой. Нас вновь окутало влажностью, и даже воздух изменился, становясь тяжелее, запахло травами.

Мы, пробираясь сквозь лес, вышли к небольшой поляне, где виднелись расколотые камни, покрывающие землю. Это было кладбище, очень старое, которое, скорее всего, использовалось плантаторами с момента ее освоения. Здесь не было надгробий и даже каких-либо обозначений почти не находилось. Просто небольшой участок земли, где можно было упокоить умершего под живыми дубами и мхом.

Но они не собирались придавать Джосу земле. Они построили небольшую платформу из бруса и фанеры и аккуратно разместили доску с его телом поверх нее. Тенгу придвинулись ближе, поправив его волосы и одежду, приводя в порядок.

Вперед вышел Пара, которого я раньше не видела, и принялся говорить с присутствующими на их языке. Запоздало я осознала, что в толпе не было Синды. Я задумалась о том, была ли она до сих пор так больна, что не смогла присутствовать на похоронах собственного отца.

Гэвин снял свою кепку. Я сделала то же самое, моя коса упала на плечо.

В какой-то момент Тенгу посмотрели в нашу строну, от чего напряжение возросло.

Они снова словно сошли с ума — перья ощетинились, как холка у животных, голоса, которые недавно пели, перешли на крик. То ли от страха, то ли от ярости, я не была уверена, но они не хотели нас здесь видеть. Не хотели, чтобы мы смотрели. К нам развернулись другие Пара, удостоив нас недоброжелательными взглядами, давая понять, что они не приветствуют ни наше вмешательство, ни наше присутствие.

Не споря, мы оставили их наедине с их горем.

К тому времени, как уселись рядом с джипом под тенью дуба напротив главного дома, мы были полностью мокрыми от пота. Прошел примерно час, прежде чем Малахи появился со стороны холма. Все это время я просидела молча, пока Гэвин с Лиамом обсуждали сотрудников Сдерживающих, пытаясь вычислить человека, у которого могли бы быть личные счеты с Лиамом.

— Это была болезнь, — подтвердил Малахи, когда подошел к нам. — Джоса чувствовал себя слабым и усталым. Вчера, до того, как мы прибыли сюда, он почувствовал себя еще хуже, но не хотел показывать своей слабости передо мной.

Он отвернулся, покачал головой, когда взгляд его упал на дом на плантации.

Я не знала, как проявить заботу к нему в подобной ситуации, поэтому сделала самое очевидное, что все равно казалось мне мало значимым.

— Сожалеем о твоей утрате.

Малахи кивнул. Но было в его взгляде что-то тяжелое, говорившее о том, что он долго не сможет забыть о смерти Джосы.

Южане, из Нового ли Орлеана или за его пределами, любят рассуждать об уроках. О том, что мы вынесли даже из плохого опыта. Чему они должны были научить нас. Что эти уроки могли бы быть расценены как часть чего-то большего. Но у меня возникла проблема с тем, чтобы увидеть, как смерь этого мужчины могла бы быть частью чьего-либо большего.

Гэвин поднялся с земли, вытирая руки о джинсы.

— Он вообще не должен был заболеть.

— Нет, — согласился Малахи. — Не должен был.

— Рискую показаться совершенно бесчувственным, — произнес Гэвин. — но нам нужно выдвигаться. Тем более, зная, что это может быть что-то заразное. Не нужно подвергать себя дальнейшему воздействию. Нам бы не хотелось, чтобы ты заболел, и мы не хотим тянуть заразу за собой, распространяя ее дальше.

— Я доберусь своим путем, — сказал Малахи, а затем посмотрел на меня. — Ты не хотела бы прокатиться до Нового Орлеана?

Он распахнул свои крылья, их перья из слоновой кости отражали солнечный свет, пробивающийся сквозь ветви дерева. Несмотря на то, что возможность полюбоваться на Новый Орлеан с высоты птичьего полета показалась довольно интересной, мысль о том, что весь полет мне придется провести в объятиях подстрекателя, таковой не казалось.

— В следующий раз, — ответила я.

— Встретимся там, — сказал Гэвин. — Нам, скорее всего, стоит собраться сегодня вечером, чтобы обсудить, так сказать, план действий. — Он перевел взгляд на брата. — Поскольку теперь это больше не миссия по предупреждению, а расследование.

Лиам кивнул.

— Нам нужно достать всю информацию, связанную со смертью Бруссарда. Почему, как, когда. Это поможет нам выйти на преступника.

— Я переговорю с Мозесом, — сказал Малахи и назвал Лиаму адрес. — В случае опасности, встречаемся там.

Он кивнул в мою сторону.

— Мне известна схема, — заверила я его.

Нитка бус, что использовались на парадах Марди Гра, желтого цвета с огромной пластиковой обезьянкой, держащей банан, висящая на входной двери, означает, что все чисто. Если же бус нет, значит, заходить небезопасно, поэтому стоит проходить мимо.

— Тогда до встречи, — произнес Малахи и поднялся в небо.

Прикрывая глаза рукой, я наблюдала, как он поднимается в небо, работая мощными крыльями, пока не превратился в серебристо-белый блик на фоне блестящего неба и окончательно не исчез.

Когда я оглянулась, Гэвин похлопал Лиама по спине и прогулочной походкой направился к джипу, напевая себе под нос:

— Знаете ли вы, что значит покинуть Новый Орлеан…[24]

По крайне мере, пел он лучше, чем Мозес.

* * *

В джипе Лиам был таким же немногословным, как и во время похода.

— Если мы сыграем в игру «Я шпион» или в слова, — произнес Гэвин, ловя его взгляд в зеркале заднего вида, — ты будешь учувствовать в обсуждении?

— Сомневаюсь.

— Ворчливый осел, — пробормотал Гэвин.

Он вновь принялся петь, постукивая пальцами по рулю, пока вдруг не замолчал.

— Забыл слова? — прошептала я, сидя с закрытыми глазами в попытке подремать на пассажирском сиденье.

— Нет, — ответил он, и в его голосе послышалась напряженность. — Смотрите, дорожное заграждение.

Я резко открыла глаза и заморгала от яркого солнца, мельком заметив четыре машины, по две с каждой стороны дороги. Со стороны дороги, ведущей в Новый Орлеан, машины были припаркованы нос к носу таким образом, что за раз могла проехать только одна машина.

Гэвин вывернул джип на гравийную дорогу, посылая в воздух брызги грязи и гравий.