Филиппу казалось, что за последние десять минут он испытал все эмоции, известные человеку, но теперь он почувствовал что-то доселе неведомое: здесь объединились и гнев, и яростное негодование, и удивление. Как она могла дать ему такой ответ после тех признаний, которые они сделали друг другу! Он не шелохнулся, и ее слова повисли в гнетущей тишине. И когда она взглянула ему в лицо, то увидела странную метаморфозу — перед нею стоял разгневанный незнакомец, в глазах которого застыло какое-то дикое выражение, а узкая, твердая линия рта выдавала угрожающую решимость.

— Как ты смеешь предлагать, чтобы я искал кого-то еще? — процедил он сквозь зубы, и Элизабет стала пятиться от него, пока не оказалась у самой стены. — Как ты можешь так обращаться с моими чувствами? По-твоему, их можно включать и выключать, словно кран? Я люблю тебя, черт возьми! Хочу жениться на тебе. Хочу иметь детей, хочу, чтобы ты была их матерью. Я не могу изменить то, что сделал Джон, не могу излечить душевные раны, которые он тебе нанес. Все, что я могу обещать, это не быть таким, как он. И еще, что я буду любить тебя и заботиться о тебе всю свою жизнь. Ты веришь этому, Элизабет? Веришь?!

Поток эмоций, который он выплеснул на нее, парализовал ее и лишил способности отвечать.

— Скажи мне, Элизабет! — Его голос был теперь тише и спокойнее, но в нем чувствовалась непреклонная решимость вырвать у нее ответ. — Ты веришь в мою любовь, ты можешь доверять мне?

— Нет… — Она ответила протяжным криком отчаяния, к которому примешивалась растерянность. — Я не могу — разве ты не видишь? Я не могу говорить то, в чем не уверена. Я не знаю, буду ли когда-нибудь способна сказать это! Не знаю! Я не могу стать для тебя тем, кем ты хочешь меня видеть, — слишком поздно. Я хочу верить, что мы всегда будем вместе, но не могу отдаться этому чувству. Я не властна над собой! — Она била себя кулаками в грудь, пока он не схватил ее за руки и, притянув к себе, не начал медленно и нежно гладить по волосам, говоря успокаивающие слова.

— Хватит, моя девочка, хватит! Ты слишком устала, чтобы говорить, отдохни пока. Не надо плакать. — Пока Филипп не заговорил, она даже не понимала, что плачет, но теперь ощутила, что слезы ручьями текут по ее лицу. И когда он взял ее на руки и стал подниматься по винтовой лестнице, она была слишком измотана, чтобы сопротивляться, и, положив голову на его широкую надежную грудь, почувствовала, как расслабляюще действует на нее приятное тепло его тела.

Она не хотела терять его. Эта мысль была единственной, пока он поднимался с ней в уютную спальню и осторожно опускал ее на большую кровать с пологом. Она не хотела терять его и все же не могла представить себя его женой. Пусть вскоре им придется расстаться, но разве они не могут провести вместе одну ночь? Ведь это не обяжет ее связать с ним свою жизнь.

Когда он повернулся, чтобы уйти, она схватила его за руку и голосом, все еще дрожавшим от рыданий, проговорила:

— Не уходи, Филипп. Пожалуйста, не уходи!

— Все хорошо, не волнуйся. — Он сел на край кровати, ласковым жестом убрал сбившуюся прядь с заплаканного лица, но она хотела не этой отеческой ласки. Она желала его. Он был нужен ей. Только один раз. Это было все, что она могла у него попросить.

— Возьми меня.

— Что? — Его рука замерла у нее на лбу, а глаза расширились от удивления.

— Я хочу тебя, Филипп. — Не ожидая ответа, она обняла его и, притянув к себе его голову, поцеловала в губы. — Я люблю тебя. Я…

В первый момент Элизабет подумала, что встретит сопротивление, но он ответил ей почти сразу же, и с такой неукротимостью, что она застонала под его ласками. Их поцелуи и объятия были яростны и неистовы, и она чувствовала, что погружается без остатка в нарастающий вихрь наслаждения, смутно ощущая, что он расстегнул ее блузку и осыпал обжигающими поцелуями ее обнаженное тело.

Теперь он лежал рядом, гладя и целуя ее, а слова, полные нежности и любви, которые он шептал, касаясь губами ее кожи, дополняли пьянящее волшебство любовной игры. Она вдруг почувствовала невыразимую нежность, а затем горячая истома начала разливаться по ее телу, пронизывая его сладостной дрожью. Когда его губы вновь припали к ее губам, она ответила на поцелуй с такой же страстью.

— Ты удивительная, невероятная… — Филипп уже почти потерял контроль над собой, она знала это и хотела, чтобы он овладел ею, хотела слиться с ним в одно целое.

— Я люблю тебя… — Она невнятно повторила его имя, пока он жадно целовал ее. — О Фил, я буду вспоминать эту ночь всю свою жизнь… — И в тот же момент, когда она произнесла эти слова, он застыл в неподвижности, прекратив ласкать ее грудь, и через секунду, показавшуюся ей вечностью, поднял голову и посмотрел ей в лицо.

— Всю твою жизнь? — Филипп приподнялся на локте, все еще содрогаясь от неутоленного желания, но быстро восстанавливая контроль над собой. — Почему всю жизнь, Бетти? Впереди у нас много прекрасных ночей и счастливых дней. Я собираюсь жить долго.

И тут она осознала, что он не понял ее порыва, когда она потянулась к нему, прося о любви…

Филипп поднялся с кровати и теперь смотрел на нее с высоты своего роста.

— Ты думала, что я удовлетворюсь лишь одним разом? Что моя любовь вроде подарка на день рождения? — В его голосе появилась жесткость, теперь он полностью контролировал себя. — Нет, Элизабет. Выбрось это из головы. Ты будешь моей вся целиком — сердцем, душой и телом. Ты должна уяснить эту мысль прямо сейчас. Меня не волнует, как долго придется этого ждать, но тебе нет замены, и когда-нибудь я приведу тебя в свой дом с золотым кольцом на безымянном пальце. Ты не объект для заурядной интрижки, от которой остаются лишь приятные воспоминания, и я не являюсь таковым для тебя. Я не соглашусь на это и не дам тебе свести к этому наши отношения. А теперь ложись спать.

Неужели он собирается покинуть ее? Вот так спокойно выйти и оставить одну?

— Фил…

— Я сказал: спи, Бетти.

— Утром мне нужно ехать. — В ее словах слышались и мольба и протест, но его лицо казалось еще более непроницаемым, когда он посмотрел на нее, уже стоя в дверях. — Ты понимаешь, Филипп? Я возвращаюсь в Нью-Йорк, к той жизни, которую выбрала. Иного пути не дано. Я не подхожу для тебя. Я не создана для семейного счастья.

— Ты все сказала? — Теперь его голос был холодным и звучал словно издалека.

Резким движением она села на кровати и стала приводить в порядок одежду.

— Да, я сказала все, — проговорила Элизабет вяло, и ей действительно нечего было добавить. Она никогда не будет такой женой, какую он хочет, но если бы жизнь можно было начать сначала, она отдала бы весь мир за радость быть вместе с этим человеком. Однако прошлого не вернешь, и если она свяжет с ним свою жизнь, то яд недоверия, который разъедает сейчас ее душу, неизбежно отравит их общее семейное счастье.

Филипп заслуживает лучшего, а она отнюдь не подарок; все очень просто. Когда Джон совершил свое предательство, что-то было вырвано из ее души, что-то нежное, живое и теплое. Оно ушло, и, хотя в последние несколько недель Элизабет отчаянно пыталась обрести утерянное, все ее усилия были напрасны. Филиппу она по-прежнему не доверяла.

— Спокойной ночи, Бетти.

Дверь закрылась, и она откинулась на подушки, вся во власти отчаяния. Завтра она навсегда уйдет из его жизни. Иначе и быть не могло.

— Как я понял, твой рейс в полдень?

Минувшим вечером, сразу после того как Филипп покинул ее, Элизабет услышала телефонный звонок, но так как голос Филиппа едва доносился через закрытую дверь, она так и не смогла понять, с кем он говорил.

— Да. — Они сидели во внутреннем дворике, греясь под лучами утреннего солнца и завтракая фруктами и тостами. Сперва она даже не хотела думать о еде, но затем, увидев, с каким аппетитом он уплетает свою порцию, все же сумела немного поесть. — Но мне еще нужно вернуться в замок, чтобы успеть упаковать вещи и попрощаться со всеми.