Литмир - Электронная Библиотека

— Филипп! — Она была совершенно сбита с толку таким неожиданным ходом событий.

— Одевайся, Элизабет. — Он уже опять держал чувства полностью под контролем. — Я буду ждать в машине.

7

— Ты сегодня уезжаешь? Но почему?

Элизабет потянулась через маленький столик, стоявший на балконе их комнаты, и взяла руки сестры в свои, увидев разочарование, написанное на ее лице.

— Мне нужно возвращаться на работу, Джулия, — сказала она спокойно. — Де Сернэ был очень добры ко мне, но прошло уже почти три недели, и есть множество желающих занять мое место — ты знаешь, какие нравы на телевидении. Ты счастлива здесь, все уладилось, только в этом я и хотела убедиться перед отъездом. Теперь мне нет необходимости тут оставаться.

— Мне будет не хватать тебя. — Голос Джулии прозвучал уныло.

— Но ты ведь знала, что я не смогу остаться насовсем. — Элизабет сжала руки сестры. — Все произошло настолько неожиданно, не правда ли? Ты так хорошо поладила с Луизой и Катрин. К тому же пройдет совсем немного времени, и я приеду повидать своего маленького племянника или племянницу.

— Да, знаю. — Джулия вздохнула. — Я так благодарна тебе за то, что ты приехала сюда, вместо того чтобы сразу вернуться в Америку. Это так помогло мне!

Но не мне, с горечью и болью подумала Элизабет…

Когда Филипп привез ее обратно в замок предыдущей ночью, она ожидала, что он здесь задержится, но он вышел из машины только для того, чтобы открыть ей дверцу и проводить до порога, а затем повернулся, чтобы уйти.

— Куда вы уезжаете? — Ее голос зазвенел от удивления.

— Домой. — Он обернулся на полпути к машине. — К себе домой.

— Но… — Не собирался же он уйти просто так? Уйти, не поставив все на свои места? — Я думаю… — Она вновь остановилась. Горящий взгляд карих глаз не располагал к беседе.

— Так что ты думаешь? — спросил он, подойдя к ней вплотную. — Что я буду умолять тебя, не так ли?

— Умолять? — Элизабет отступила назад. — Я не знаю, что вы хотите этим сказать.

— Не знаешь? — Он смотрел на нее, прищурившись. Его лицо было едва различимо при лунном свете. — Возможно, так оно и есть, моя английская леди, но меня это уже не волнует. Ты ясно дала понять, каковы твои чувства, и я не собираюсь биться головой о стену.

— Биться головой?.. — Она все еще смотрела на него в замешательстве, когда он тяжело и с досадой вздохнул, затем подался вперед и поцеловал ее — крепко, до боли, выражая этим поцелуем все обуревавшие его чувства. Через секунду Филипп повернулся и зашагал к машине. Двигатель заработал сразу же, и почти в тот же самый момент «феррари» рванулся с места, стремительно описал дугу, так, что взвизгнули шины, и помчался по аллее прочь, а Элизабет осталась стоять в дверях, чувствуя себя обессиленной и одинокой.

На смену этим чувствам вскоре пришло множество других. Замешательство, горечь, ярость, боль, негодование… Список можно было продолжать до бесконечности. Он сердит на нее, это более чем очевидно. А почему? Потому что она не переспала с ним! Тут все просто. А почему он не добился своего? Потому что прекратил свои любовные домогательства.

Филипп мог бы овладеть ею там, в своем доме, она не стала бы его останавливать, и он знал это. Знал определенно. И если уж говорить начистоту, как он смел винить ее в том, что вечер закончился так скверно? Это он остановился и начал говорить Бог знает о чем, а потом ее же во всем и обвинил, действуя так, будто она его спровоцировала, и при этом еще требовала извинений, требовала, чтобы он умолял ее. Как он смел? Как он смел так обойтись с ней?

Потом, когда она лежала, свернувшись калачиком в постели, слушая ритмичное дыхание спящей сестры, нервное напряжение сменилось слезами. Это были бурные, горячие слезы, от которых горело лицо и щипало в глазах. А позже, когда за окном начался розовато-серый рассвет, Элизабет поняла, что должна покинуть этот дом и оказаться как можно дальше от Филиппа де Сернэ. Немедленно…

— Каким образом ты собираешься возвращаться?

Вздрогнув, она вернулась в реальность и, заставив себя как можно беззаботнее улыбнуться Джулии, ответила:

— На самолете. Это удобнее и займет меньше времени. Я заказала такси на одиннадцать часов.

— Организовано, как всегда, четко, — промолвила Джулия.

— Так и должно быть, разве я не права? — В ее словах прозвучала горькая нотка. С тех пор, как умерли родители, и Элизабет взяла на себя их роль, все жизненно важные решения приходилось принимать ей. И хотя она не возражала против этой роли, признавая, что тихая, робкая по натуре Джулия неспособна справляться с возникающими сложными проблемами, ответственность по временам была огромной. А после смерти Джона справляться с нею стало намного труднее — подчас, бесконечно трудно, — поскольку теперь она сама сомневалась во всем, почти утратив веру в себя.

Джулия понимающе улыбнулась.

— Теперь приходит пора мне делать кое-что по собственной инициативе, не так ли? Особенно если учесть, что скоро у меня будет маленький. Патрик всегда говорил, что я способна на гораздо большее, чем себе представляю, нужно только немного встряхнуться.

— Он был прав. — Элизабет встала и, обойдя маленький стол, подошла к сестре, чтобы обнять ее. — Но не встряхивай себя слишком сильно в твоем положении, — добавила она с кислой улыбкой. — Смотри на вещи проще, и все будет прекрасно. — Она вдруг почувствовала, словно тяжелый груз упал с ее плеч. Если бы Джулия начала думать и действовать в том же духе, то в будущем это принесло бы только пользу ей и ее ребенку.

Однако другой тяжелый груз прочно оставался на своем месте. Этим грузом был Филипп де Сернэ, образ которого стоял перед ее глазами.

Такси подъехало к дому де Сернэ точно в одиннадцать, и Элизабет оказалась в плену объятий и поцелуев Джулии, Луизы и Катрин. Пьер уже уехал на виноградники. Дочери Пьера не желали отпускать свою новую подругу, долго обнимали, целовали и требовали дать обещание, что она скоро вернется.

— Я приеду, когда родится ваша кузина или кузен, — заверила их Элизабет, усаживаясь в машину.

Ее глаза блестели от слез, настолько она была растрогана проявлением нежных чувств со стороны этих кудрявых большеглазых ангелочков. Они дружно закивали от удовольствия, когда мать перевела им ее слова. Когда такси тронулось, она продолжала махать им рукой из окна машины, а потом, когда они исчезли из виду, Элизабет откинулась на спинку сиденья, и волна горестных размышлений вновь нахлынула на нее.

Она была сбита с толку, обескуражена и несчастна. К тому же где-то в глубине души она чувствовала, что была несправедлива к Филиппу, хотя не понимала, почему возникло это чувство. Он знал, что она не объект для кратковременной связи, — это впечатление не могло измениться внезапно. И она была честна с ним… почти. Когда Филипп вдруг решил, что она все еще любит Джона, то она не открыла ему всю правду, так как считала, что это ничего не изменит.

Элизабет скорчилась на заднем сиденье, обхватив себя руками. Боль, порождаемая ее мыслями, ощущалась почти физически. Она ничего не могла с этим поделать. Ужасное чувство подавленности и опустошенности продолжало терзать ее, и никто не в силах облегчить эти страдания, взять на себя хотя бы часть ее ноши.

Вернувшись в Штаты, Элизабет с ходу окунулась в суету телевизионной жизни, словно никуда не уезжала, хотя даже среди невероятного столпотворения и бедлама по-прежнему ощущала в груди глухую неотступную боль. Она работала каждый вечер допоздна, покидая студию только тогда, когда готова была упасть от изнеможения, зная, что это единственная возможности заснуть.

Но все равно Элизабет просыпалась каждое утро с рассветом. Я счастлива, счастлива, твердила она, глядя на себя в зеркало, перед тем как уйти на работу. Счастлива и довольна тем образом жизни, который веду. Голубоглазое отражение не спорило, но в тот момент, когда она отворачивалась от зеркала, ее взгляд всегда был затуманен слезами.

22
{"b":"650625","o":1}