— Посмотрим. — Выразительные карие глаза сделались безжалостными. — Но я изложу свое мнение вашей сестре, Элизабет, независимо от вашего на то благословения. В этом я буду неотступен, вы меня понимаете?

— Прекрасно, — пробормотала она сквозь зубы.

— Хорошо. — Филипп вновь улыбнулся, протягивая ей руку на прощание.

Она не хотела прикасаться к нему. Ее сознание бунтовало при мысли об этом. Он был красив, возможно, неотразимо красив для некоторых женщин, но не для нее. О, только не для нее! Она слишком сильно обожглась на мужчинах, которые полагали, что их единственная обязанность — обворожительно улыбаться.

— Я не кусаюсь, мисс Элизабет Тернер, — сказал он с усмешкой, которая невольно побудила ее подать ему руку.

Его ладонь была теплой и твердой, и в тот момент, когда он поднес ее маленькую руку к своим губам, Элизабет словно почувствовала удар электрическим током и отдернула ее. Долю секунды смуглое лицо выражало удивление, а затем стало безразличным.

— Я вернусь в семь вечера, — сказал он спокойно. — Пожалуйста, не вздумайте советовать вашей сестре куда-нибудь уйти. Это было бы на редкость глупо.

— В самом деле? — Неужели он способен читать чужие мысли?!

Филипп двинулся к выходу, но, не сделав и пары шагов, обернулся, чтобы еще раз смерить ее пристальным взглядом прищуренных глаз.

— Полагаю, стоит предупредить вас, что я человек упрямый. Упрямый и решительный. И всегда добиваюсь именно того, чего хочу.

— Но всегда ли вы получаете то, что заслуживаете, господин де Сернэ? — спросила она с нарочитой слащавостью.

В какой-то момент Элизабет подумала, что зашла слишком далеко, так как в глубине его глаз стал разгораться зловещий огонек, но затем его четко очерченный рот искривился в усмешке, и он вяло пожал плечами.

— Теперь я в этом не уверен, — проворчал он, пробегая взглядом по ее волосам и лицу. — Возможно, однажды я смогу вам ответить на это — кто знает? — Он опять улыбнулся, излучая всем своим существом неодолимую мужскую притягательность.

Ей вдруг стало трудно дышать, и она ощутила, как вспотели ладони. Что послужило причиной? Испуг? Необъяснимое влечение?

Но она не позволит себе поддаться ни одной из этих эмоций, если их вызывает такой человек, как он, подумала Элизабет сердито. Какую пользу она извлекла из прошлого, со всеми его страданиями, если они ничему ее не научили?

— Сомневаюсь, — сказала Элизабет, не ведая о том, как молодо она выглядит, стоя в середине маленькой комнатки в солнечном луче из узкого окошка, который придал золотой блеск ее волнистым волосам, собранным сзади в очаровательный хвостик, а глазам — глубокую морскую синеву. — Думаю, наши пути не пересекутся вновь.

— Возможно, и так. — Он пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. — А возможно, и пересекутся. Жизнь преподносит нам сюрпризы, когда мы меньше всего их ожидаем. До семи…

Услышав, что входная дверь закрылась, Элизабет застыла, как вкопанная, со стиснутыми в кулаки пальцами и бешено бьющимся сердцем. О, ей все известно об этих сюрпризах, подумала она с горечью и крепко зажмурилась, чтобы изгнать образы прошлого, которые с неожиданной полнотой и беспощадностью, словно на экране, возникли в ее памяти.

Когда Филипп де Сернэ вернулся в семь часов вечера, наихудшие опасения Элизабет оправдались. Он был само очарование, разговаривая с Джулией в мягкой, убедительной манере и объясняя, каким ударом оказалась для его родителей, и особенно для матери, безвременная смерть их младшего сына.

Их раскаяние в случившемся, выражение глубокого сочувствия молодой вдове и безмерная радость, когда сегодня они узнали от Филиппа о будущем внуке, — все было подано с большим чувством, а для Элизабет выглядело лишь жестоким средством для достижения собственных целей. Он работал с Джулией, как искусный музыкант со своим инструментом, пока она буквально не стала есть из его рук, глядя на него большими синими глазами, потемневшими от его сочувствия и сострадания.

— Патрик наверняка хотел бы, чтобы вы были с его семьей в столь трудное для вас время, — проникновенно говорил Филипп, — хотя, возможно, вы еще не простили нас. Я могу понять, что вы вините нас в его смерти…

— Нет, в самом деле, нет, — отвечала Джулия. — Может быть, сперва, но не теперь. Это была трагическая случайность, я знаю. Патрик так уставал, готовясь к выпускному экзамену днем и работая ночью. Но нам нужны были деньги. Даже с тем, что Элизабет посылала нам…

— Вы посылали им деньги? — резко спросил Филипп, поворачиваясь к Элизабет, которая стояла у дивана, с горечью наблюдая за их диалогом.

— Конечно. — Она с вызовом посмотрела на мужчину. — Беременность Джулии с самого начала протекала тяжело. И сестра ничем не могла помочь мужу.

— Понимаю. — Филипп вновь повернулся к Джулии, беря ее руку в свою: — Когда Патрик сообщил родителям, что вы собираетесь пожениться, они были расстроены — мать уж точно. Она думала, что, если материальная поддержка от родителей окажется под угрозой, он прислушается к ее доводам и отложит свадьбу до окончания университета. Поступая так, она надеялась, что ваши отношения, возможно, не выдержат испытания временем и сойдут на нет. Она была озабочена тем, что женитьба может повредить его учебе, тем более что вы оба были такими юными. Но существовала другая, более важная причина, которая усугубляла положение.

Он сделал паузу, поднялся с дивана, на котором сидел рядом с Джулией, и подошел к окну, где встал, повернувшись к ним спиной и глядя вниз на улицу.

— Два года назад мой отец имел глупость завести амурные дела с молодой англичанкой, которая незадолго до этого приехала, чтобы работать у нас, — продолжал Филипп. — И, более того, был достаточно неосторожен, чтобы вызвать подозрения у моей матери. В результате мать получила нервное расстройство, от которого даже сейчас не вполне оправилась. Как партнер своего отца по бизнесу, я был посвящен во все детали, но, кроме меня, о случившемся не знал ни один человек в семье, включая Пьера и Патрика. Так хотели мои родители. Когда Патрик в вас влюбился, она просто не могла справиться с этим. — Теперь Филипп повернулся лицом к обеим женщинам. — Ее поведение в тот момент не было мудрым или рациональным: она очень переживала, и мой отец мучился от сознания своей вины, — думаю, еще и сейчас мучается. Та девица льстила и обхаживала его, склоняя к заключению брака, но у отца это было влечение плоти, а не сердца. Девицу отправили восвояси, снабдив банковским чеком, который достаточно утешил ее тщеславие. — В глазах Филиппа мелькнуло выражение неутолимой горечи. — А моя мать старалась собрать разлетевшиеся осколки своего супружеского счастья. Она хочет, чтобы вы знали это не столько для того, чтобы простить, сколько для того, чтобы понять.

— Я… — подступивший к горлу комок мешал Джулии говорить. — Я так сочувствую вашей матери, Филипп. Она, должно быть, очень страдала.

Он угрюмо кивнул.

— Да. — Взгляд карих глаз сосредоточился на бледном лице Джулии. — Но ничто не может сравниться с потерей родного сына. Мой отец и я не сообщили ей всех подробностей аварии.

Элизабет так же, как Джулия, была поражена рассказом Филиппа, но это не рассеяло ее недоверия к семье де Сернэ и к Филиппу в особенности. Ее не оставляло чувство, что какими бы правдивыми ни были изложенные факты, он использует их, чтобы добиться от Джулии того, чего хочет. И его следующие слова подтвердили опасения.

— А сейчас я должен просить вас об одной большой услуге. Моя мать очень хотела бы познакомиться с вами лично. Могли бы вы поехать со мной во Францию для этого?

— Я… — Джулия устремила взгляд на Элизабет. — Я не знаю. Я и так чувствовала себя плохо, а тут ребенок…

— Тем более есть причина пожить в комфорте и безопасности в доме моих родителей, — мягко возразил Филипп. — У них превосходный врач, а ближайшая больница лишь в нескольких милях от их дома — вы будете иметь образцовый уход, если он окажется необходим. Здесь у вас удобства немного… недостаточны. Уверен, что ваша сестра станет лучше спать по ночам, зная, что вы окружены заботой.