– Как же много ты болтаешь, – Неро с некоторым сожалением проследил подрагивающие лучи света, неровно падающие на безлюдный район. День клонился к своему завершению и оставлял после себя, на удивление, преимущественно приятные впечатления.

– Тебе нравится, скажешь “нет”?

– Я смирился, – воодушевленно кивает Неро. Ему и впрямь нравится, когда дядя вот так безостановочно говорит о том, что ему небезразлично. И одна из таких вещей, самая важная – его семья, хотя немногим довелось услышать о ней от Данте. Вполне вероятно, что никому.

– Это славно, потому что я хочу быть надоедливым и дальше. Не отставать от тебя ни на секунду, – он с удовольствием видит до боли (в некотором смысле, буквально) знакомые очертания прилегающих к агентству улиц. Охотник не догадывается, но схожие эмоции они вызывают у Неро тоже. “Дом” звучит более чем изумительно. – И раз уж ты выслушал всю мою приторную тираду, которой я уже стыжусь, послушаешь еще? В первую очередь, по поводу того, как мой братец проебался утром. Можешь врезать ему пару… десятков раз, но знай, он не имел в виду то, что сказал…

– Ты собираешься оправдывать его? – прерывает Неро. Если Данте сейчас пустится в душераздирающие подробности тонкой душевной организации Вергилия, он пойдет один. Он не строил из себя жертвы семейного насилия и не хотел, чтобы дядя неосознанно пытался убедить его в обратном.

Данте замолкает на полуслове.

– На самом деле, я все время тем и занимаюсь. Оправдываю его. Нахожу ему причины поступать так, а не иначе. Причины, которые позволили бы смириться и принять.

– Может быть, это не плохо, – юноша заранее предчувствует подступающий к горлу Данте комок из невысказанных мыслей, которыми ему было не с кем поделиться… да никогда. Он решает, что внимание является наименьшим, что он может сделать в благодарность за насильное раскрытие ему глаз на его же слепоту, либо идиотизм, как посмотреть.

– Может быть. Я не мог отпустить его, так что мне было проще создать себе миллион объяснений, обеляющих далеко не чистый образ брата. Он может быть другим, лучшим собой, и я цепляюсь за этот мираж, как за последнее, что связывает меня со счастьем. Но, знаешь, – он останавливается и улыбается Неро, – я верю, что ты и есть его лучшая часть. И рядом с тобой он сам становится лучше. По крайней мере, он пытается.

Они оба усмехаются. Невесело, понимающе. Вокруг веет прохладой, но не промозглым холодом, а живой свежестью.

– Пытается… – Неро опускает глаза, возобновляет ход и ежится на задевшем его порыве ветра.

– Да. Попытаешься тоже?

– Дать ему второй шанс? Ну, так вроде хорошие парни делают. А ты сам сказал, что я лучший.

– Эй, я сказал, что ты его лучшая часть, а не что ты… лучший, так и есть.

«В самом деле, не может быть оспорено, пацан, чтоб тебя черти драли. У меня есть парочка на примете».

– Ты тоже неплох.

– Ой, спасибочки, злой ты ребенок.

Они некоторое время молчат, приятно и расслабленно. Неро допивает свою газировку и думает, чем займется по приходе в контору. Он отоспался на неделю вперед, и юношеская энергия тянула его выполнить заказ по зачистке целого города от демонов или, на крайний случай, поухаживать за своим скромным, по меркам дяди, вооружением. Синяя Роза давно нуждается в чистке, он мог бы поискать в барахле Данте масло и растворитель…

– Ты знаешь, что я люблю тебя?

Не отрываясь от бутылки, Неро медленно поворачивается к Данте. Револьвер покинул его сознание без следа, как и планы на охоту.

– То есть, – мужчина делает неопределенный жест руками, по всей видимости, опешив от своих слов сильнее; его голова отвернута от Неро, лица не видно, но прекрасно слышно, – настолько сильно, что это затмевает все мои желания о Вергилии, детские – когда я хотел, победив на деревянных мечах, держаться с ним за ручки, взрослые – когда я хотел нагнуть эту сучку, и чтобы он был рядом.

Что-то важное происходит, об этом твердят инстинкты Неро. Данте многое говорит, и многое из того не имеет смысла. Однако сейчас каждый вздох имел значение.

– Понимаю, что большую часть своей жизни я был помешан на своем брате, или, вернее, на том, каким он мог бы быть. Каким он становится с тобой. И потому я решил, что если я люблю вас обоих, я не буду вмешиваться. Столько лет я был в стороне, но сейчас это не ощущается так невыносимо.

Пластик неожиданно громко сминается.

– Звучишь, как старик.

Данте оторопело смотрит. Неро кривится, закатывая глаза и сдерживая рвущийся смех. Облегчения? Благодарности? Радости? Всего вместе.

– Сколько тебе там? Семьдесят, восемьдесят?

– Не смей… – Данте принимает такой обиженный вид, что не рассмеяться просто невозможно. – Между прочим, я тебе душу раскрываю, чего не делал ни с кем и никогда, а ты смеешься.

Неро выпрямляется, отсмеявшись, и подходит к мусорному ведру, в которое летит бутылка.

– Ладно, ты хорошо сохранился, дедушка, – в его улыбке плещется лукавство и восторг, – и тебе незачем стоять в стороне. Если продолжишь, мне придется самому подтаскивать тебя. А ты тяжелый, между прочим, не хочу надорваться.

Он ждет хоть какой-нибудь реакции. Она должна быть.

– Но, видимо, придется, – пробует он снова и замолкает.

– Не придется.

Данте делает шаг, и ему таки удается попробовать газировку Неро, пускай и оставшиеся капельки на обветренных губах. Сладкая, как и ожидалось.

– Если ты вернешься со мной, я приготовлю еще панкейков.

– Это обещание.

– Конечно.

– И кофе тоже. Со сливками.

– Все, что угодно.

========== Поощрение. Часть 2. ==========

Дверь распахивается и стукается о стену, но грохот заглушается смехом и беззлобной руганью. Неро толкает Данте куда-то к сломанному проигрывателю, а сам бежит по лестнице, подгоняемый сопровождающим скрипом ступеней. Топот из-под сапог Данте настигает его у ванной комнаты, когда Неро не удается закрыться перед носом дяди.

– Целое здание, несколько этажей, две спальни и всего одна ванная, Данте! Я первый зашел! – вцепившись в край двери, Неро выдавливает ею упрямо протискивающегося дядю. Старания тщетны, и он сдает позиции.

– Думаешь, ты один весь облит? Потеснись, либо вали! – еще немного, и непрочное дерево треснет под натиском двойной хватки, что упростит и усложнит ситуацию для обоих охотников.

– И благодаря кому, спрашивается? Не надо было лезть ко мне! Уф-ф, – он ударяется о край раковины и морщится с оглядкой назад. Данте пользуется его задержкой, делает рывок, и в битве за одиночное мытье побеждает кто угодно, но не покосившаяся дверь. Они валятся поперек ванны и попутно срывают шторку, запутываясь в ней, как караси в сетях.

– Но ты сам виснул на мне, малыш, – голос Данте понижается до торопливого шепота в ухо, стоит ему прижать парня к плитке своим весом, – я давал тебе то, чего ты хотел. И мне несложно продолжить. Готов поспорить, ты мечтаешь раздеться сейчас. Помочь тебе?

По пути в агентство они купили еще газировки и вместе пили из одной бутылки, чему несколько мешали частые перерывы на поцелуи украдкой и старания остаться незамеченными прохожими. Они часто проливали жидкость, пока окончательно не вымокли с головы до ног. Последние метры до крыльца были преодолены бегом наперегонки со скоростью, превосходящую доступную людям.

Данте забирается под собственный свитер, который так лишне смотрится на племяннике, придавленном и обездвиженном. Звенит тихий выдох в ответ на коснувшиеся разгоряченного живота пальцы, поползшие ниже.

– Видишь, ты не против. Дай дяде Данте помочь тебе с этим, – широкая ладонь сжимает пах парня. Неро кладет руки на лопатки мужчины, свисающие с бортика ноги упираются ему в бока и елозят.

– Что, уже не терпится? – Данте мурлычет и нарочито неспешно бренчит пряжкой ремня. Расширившиеся зрачки Неро представляют собой заманчивое зрелище, но он облюбовал белое ушко, в которое горячо дохнул. – Не волнуйся, я не буду мучить тебя слишком долго. А пока ты можешь…